Лилли встретила их на пороге квартиры, возмущенно мяукая, потому что ее забыли покормить. Флоренс не преминула сразу же наполнить мисочку и была награждена довольным урчанием и помахиванием хвоста. Кошка с жадностью набросилась на еду.

Мигала лампочка автоответчика, на кассете оказалось три сообщения. Первое было от отца Флоренс, он звонил из Нью-Йорка. Второе — от Кармелы насчет завтрашних планов. За этим последовало сообщение Ролстона. С шипением он яростно проклинал Питера и Грегори Донланов и обещал, что Флоренс за все заплатит, пусть только пройдет время.

— Не стирай это, — тихо приказал Грегори. — И включи автоответчик, если он снова позвонит.

— Позвонит. — Она была уверена.

— Каждый звонок обернется ударом против него же в суде.

Не таким уж сильным ударом, добавила она мысленно. Его мамочка и ее адвокаты представляли собой серьезных противников.

— Я собираюсь принять душ. — Флоренс повернулась и направилась по коридору в спальню.

Минуту спустя она стояла под струей теплой воды, намыливая тело. В кабине витал пар и едва уловимый аромат розового масла. Флоренс удивленно вскрикнула, когда дверь внезапно приоткрылась и вошел Грегори.

Она не успела сказать ни слова, а он уже прижал свои губы к ее губам в нежном поцелуе, который мгновенно возбудил ее.

— Тебе здесь нечего делать, — успела произнести Флоренс в тот момент, когда он оторвался от ее лица, поглаживая его ладонями. Она заметила, что он игриво улыбается.

— Угу.

Их губы вновь устремились друг к другу, на этот раз гораздо жарче, глубже, поднимая ее на невероятную высоту, туда, где не существовало понятия времени и места, а царил лишь испепеляющий чувственный жар.

Как долго они пробыли в этом состоянии? — подумала она, когда он медленно прервал поцелуй. Несколько долгих секунд или год?

У него невероятно красивое лицо, решила она, разглядывая его. Особенно колдовские зеленые глаза, переливающиеся всеми оттенками, от темно-изумрудного до оливкового.

Она едва совладала с непреодолимым желанием упасть ему на грудь, прижаться головой к плечу и просто стоять так, отдыхая. Чтобы он крепко обнимал ее. И никто больше не посмел прикоснуться к ней!

Грегори положил руки ей на плечи, развернул спиной к себе и начал массировать шею, плечи, затылок, затрагивая самые чувствительные участки. Он помог мускулам расслабиться, тщательно разминая каждый напряженный бугорок, пока она не вздохнула облегченно в знак благодарности.

Это было такое удивительное наслаждение! Флоренс просто закрыла глаза и стояла так, млея от его прикосновений, волшебства, которое он творил, не прилагая к этому, казалось бы, никаких усилий.

— Лучше?

Флоренс подняла голову и почти неслышно выдохнула «да», когда он осторожно повернул ее лицом к себе.

— Спасибо.

Он взял мыло и протянул его ей:

— Отплати удовольствием за удовольствие.

Она широко раскрыла глаза от удивления и замешательства.

— Я слишком многого прошу?

Намылить мужское тело... Все целиком? Может, кое-что можно обойти? Хотя глупо стыдиться таких вещей после того, что произошло прошлой ночью.

Она решила, что лучше промолчать, и начала медленно намыливать ему грудь, торс, плечи, затем зашла сзади и провела мылом по мужественному изгибу спины, ягодицам, бедрам. После этого встала перед ним и вручила кусок мыла.

— Остальное можешь сделать сам.

Он был, очевидно, возбужден, и ее щеки тоже покрыл легкий розовый румянец.

— Такая скромница?

Она покраснела еще сильнее и потянулась к ручке двери, но он не дал ей ускользнуть.

— Погоди.

Этот хрипловатый голос сковал ее по рукам и ногам, она смотрела на него невидящим взором. Грегори повернул ее к себе лицом.

— Я хочу доставить тебе немного удовольствия, а затем отнесу в кровать... спать. Обещаю.

Флоренс стояла как зачарованная, пока его руки гладили ее грудь, а кончиками больших пальцев он ласкал соски. Затем губы его нащупали чувствительную ложбинку у основания ее шеи и приникли к ней поцелуем. Он нежно покусывал мягкую кожу, ласкал, затем вновь спустился на грудь и стал покрывать ее долгими поцелуями. Но Флоренс обняла его голову и взяла инициативу в свои руки.

Рот у нее был нежный, языком она дразнила, проникала все глубже, и Грегори позволил ей делать все, что она хочет, наслаждаясь ее прикосновениями. Руки его скользили по ее бедрам все ниже и ниже, пока не достигли чувствительных влажных складок и не нащупали выпуклое твердое возвышение... И он принимал в себя ее стоны, по мере того как она возбуждалась сильнее и сильнее.

Ей до боли захотелось почувствовать его внутри себя. В одну секунду она обвила его шею, приподнялась, обхватила ногами его бедра и, извиваясь, одним резким чувственным движением заставила громко застонать.

— Колдунья! — успел он произнести хриплым голосом, прежде чем она прижалась и вобрала его в себя одним медленным скользящим движением. Руками он поддерживал ее за ягодицы. Вместе они начали покачиваться, совершая долгие размеренные движения, которые становились все быстрее при явном приближении к высотам наслаждения. Вот они замерли на самом пике и наконец обрушились с высоты в великолепном свободном полете...

Потом они вышли из душевой кабины, Грегори снял полотенце, обвязал его вокруг пояса, затем взял второе и вытер ее насухо. Синяки стали ярче и четко выделялись на ее бледной коже.

Грегори стал бормотать себе под нос самые ужасные проклятия, но Флоренс остановила его, прижав палец к его губам:

— Не надо. Это уже в прошлом.

Он взял ее на руки и отнес в спальню, затем откинул одеяло, положил на простыни и сам лег рядом, заключив ее в крепкие объятия.

От изнеможения она быстро заснула и проспала крепко до того самого момента, когда в предрассветные часы громко зазвонил будильник.

— Не вставай, — сказала Флоренс, когда Грегори выскользнул из постели и стал натягивать брюки.

— Я сварю кофе, пока ты одеваешься. — Он застегнул ременную пряжку. Она взяла из шкафа свежее белье и направилась в ванную.

Кофе кипел в кофеварке, когда Флоренс вошла в кухню и попыталась побороть магическое впечатление, которое он производил на нее своим видом. Затем она взяла чашку и наполнила ее ароматным напитком.

Стройный, узкобедрый, широкогрудый, загорелый и мускулистый, со всклокоченными волосами и оттеняющей лицо однодневной щетиной, он был неотразим.