– Куда мы едем?

– Очнулся? – спросил Нестеренко, – в больницу.

– Не надо в больницу, – попросил парень.

Нестеренко с визгом свернул к обочине, заглушил мотор и обернулся.

Только теперь, при свете уличного фонаря и приборной доски, он смог как следует рассмотреть обоих пассажиров незадачливой «мазды». И хотя Валерий Нестеренко был «афганцем» и человеком, привычным ко всякой мерзости и крови, он внезапно почувствовал, как сердце его уходит куда-то вниз, а руки сами собой сжимаются в кулаки.

Перед ним были дети. Мальчишке было лет пятнадцать, не больше: у него были узкие плечи, цыплячья шея и черные большие еврейские глаза. Девочка, которую Нестеренко впопыхах принял за шлюху, явно была его одноклассницей: кокетливая красная мини-юбка, притязающая на сексапильность, была, видимо, куплена на загородной толкучке за пятьдесят рублей, красные же босоножки стоили ненамного дороже, а неловкий и обильный грим был теперь размазан по почерневшему личику.

Шок явно не прошел: девочка кивала головой, как болванчик, и часто дышала. Вот-вот она опомнится и заплачет.

Нестеренко видел много трупов, и некоторые из них были его собственного производства. Но он не помнил, чтобы ему пришло в голову заказать двух пятнадцатилетних детей. И он абсолютно не мог представить себе ситуации, в которой он бы захотел или смог это сделать.

Нестеренко вышел из машины и открыл заднюю дверцу.

– Сам можешь вылезти? – спросил он парня.

– Да, – сказал тот, – только рука болит. Наверное, сломана. Рука его висела под каким-то нелепым углом.

Расположив мальчика на травке, Валерий разрезал рубашку парня и осторожно коснулся локтя. Парень вскрикнул.

– Смещенный перелом, – констатировал Нестеренко.

Дальнейший осмотр выявил наличие парочки сломанных ребер и обширные синяки.

– Твоя очередь, – сказал Валерий девочке.

– А?

– Раздевайся, – ехидно сказал Нестеренко, – буду тебя лапать.

Девочка уткнулась носом ему в подмышку и заплакала. Быстрый осмотр показал, что ей повезло куда больше, чем ее кавалеру. Невосполнимые и окончательные потери понесли только босоножки, у которых в спешке отодрался каблук, да кофточка, разодравшаяся чуть не пополам, пока дальнобойщик вытаскивал ее из покореженной машины. Лифчика под кофточкой не было, и девочка теперь сиротливо сжимала ее на груди, пытаясь прикрыть острые маленькие грудки.

– Как тебя зовут? – спросил Валерий мальчика.

– Мишка. А ее Лера.

– И почему ты не хочешь в больницу?

– Я боюсь. Вдруг они в больницу тоже придут?

– Кто – они?

Мальчик не отвечал. Зато вдруг встрепенулась девочка.

– А почему вы стреляли в эту машину? – спросила она.

– Как – стреляли? – насторожился мальчик.

– Ты не видел, а я видела, – пояснила Лера. – Они нас сначала подстрелили, а потом развернулись и хотели нас добить. Они попали в машину, а потом он, – и девочка ткнула тонкой лапкой в Валерия, – сшиб того, который стрелял, и они нас не добили и поехали прочь.

Девочка опустила руку, и деревянные браслеты на ней легко звякнули. Мальчик уставился на Валерия черными большими глазами.

– Кто вы такой? – спросил он.

– Проезжий, – сказал Валерий. – Считай, что вам крупно повезло. Не люблю, когда на моих глазах мочат людей без моего на то разрешения. Тебе, Миша, сколько лет?

– Пятнадцать. И три месяца.

– И давно у нас с пятнадцати права выдают? – поинтересовался Нестеренко.

– А давно у нас в черте города на ста сорока ездят? – возразил мальчик.

– Почему в тебя стреляли?

– Это, наверное, не в меня. Это в отца. Тачка-то отцовская, – пояснил мальчик.

– А кто отец?

– Генеральный директор «Рыково-АВИА», – сказал мальчик.

– Это что – аэропорт Рыковский?

– Авиакомпания и аэропорт.

– С ума сойти. Он что, еще существует? Я думал, он давно загнулся.

– Так, – проговорил мальчик, – летаем немножко.

– И за что на твоего папашу наехали?

– Не знаю, – сказал мальчик. Черные глаза упрямо сверкнули. Он явно что-то знал, но беседовать на эту тему со случайным проезжим, которому не нравится, когда в людей стреляют без его позволения, не намеревался.

– Не надо в больницу, – попросил мальчик, – отвезите нас домой.

Сазан обошел искалеченный «паджеро», попинал словившее пулю колесо. Сразу за тачкой, ровно посередине дороги, тянулась слабая темная полоса из масляных капель. Сазан с неожиданным беспокойством подумал, что, если найдется какой-нибудь крутой гаишник, он просто отследит подраненную машину по следу, тянувшемуся за ней, как капли крови за тяжелораненым. Н-да. Надо было бы позвонить Мухе, но мобильник приказал долго жить. Что же касается уличных телефонов, тут Валера не питал иллюзий. В поисках живого аппарата он спокойно мог бы исколесить полгорода, и к тому же, говорят, они сейчас работали на каких-то хитрых жетонах, которых Валера никогда в жизни не видел.

– В натуре, – сказал Сазан. – Отвезу. В Рыково. В час ночи. К черту на рога. По незнакомой дороге. Два часа езды. Ты молись, если эта тачка еще полчасика протянет…

Спустя два часа Миша и Лера были уложены спать в гостевых комнатах на даче Сазана в Яблочкове. Ребята, охранявшие дачу, обладали достаточными врачебными навыками, чтобы оказать детям первую помощь и наложить шину на сломанную руку Миши.

Детей вымыли, вычистили и выдали обоим снотворные таблетки в количестве двух штук на душу.

Когда суета улеглась, а часы в гостиной важно пробили три часа ночи. Сазан набрал номер сотового телефона, оставленный ему Мишей. Трубку, несмотря на позднее время, сняли почти немедленно.

– Виталий Моисеевич? – сказал Нестеренко.

– Кто говорит? – с надрывом закричали в трубку.

– Неважно. Я насчет вашего ребенка. Он у меня…

Нестеренко остановился. В трубке послышался странный звук, словно кто-то втянул воздух сквозь зубы и потом выдохнул.

– Ты… – начала трубка.

Дальнейшие произнесенные в эфире слова не значились ни в каком добропорядочном словаре. И если бы эти слова произносились, скажем, не по сотовому телефону, а по пейджеру, то операционистка наверняка отказалась бы их принимать, так как пейджинговые компании не передают сообщений, оскорбительных для клиента по содержанию и матерных по форме.

Нестеренко послушал, любуясь про себя тем, как глубоко овладел великим и могучим русским языком человек с картавым "р" и с отчеством «Моисеевич», а когда его собеседник наконец иссяк, с преувеличенной вежливостью сказал:

– Господин Ивкин, вы меня не так поняли. В вашего сына сегодня стреляли. Беленькая «девятка», водитель и автоматчик. На проспекте Мира. Его тачка сгорела. Я проезжал мимо. Я вытащил его из машины. Его и девочку Леру. Он попросил не везти его в больницу. Я привез его к себе. А за «козла» знаешь что бывает?

Трубка убито молчала.

– Господи, – сказал Ивкин. – Извините, пожалуйста. Я…

– Вы бы лучше пятнадцатилетнему парню тачки не давали.

– Где вы живете? Я сейчас же приеду…

– Не советую. Миша спит сладким сном в мягкой постели с обезболивающим и снотворным. А ночью я бы на вашем месте никуда не ездил. Эти парни в «девятке» были настроены очень серьезно. Приезжайте утром, только с охраной. У вас есть охрана?

Господин Ивкин упавшим голосом подтвердил, что у него есть охрана. Нестеренко дал ему свой адрес и телефон и повесил трубку.

Когда Валерий обернулся, он увидел, что в комнате он не один: у большого мраморного камина стояла девочка Лера. После купания ей выдали белый махровый халат, рассчитанный на увесистого мужика пятьдесят четвертого размера. Полы халата волочились за ней по паркету, а тощая шейка выглядывала из махровых валиков воротника, как улитка из раковины.

Теперь, когда ее отмыли от косметики и грязи, Валерий заметил, что девочка дивно хороша. У нее была маленькая головка с зачесанными назад волосами, большие серые глаза и пухлые, по-детски порочные губки.