Движение остановилось, по обе стороны грузовика мгновенно образовалась пробка. Кто-то из водителей, стесняясь, первым поднял уцелевшую бутылку, следом торопились другие — брали кто скромно по паре, кто набивал сумку. Шофер «КАМАЗа» метался взад и вперед с монтировкой, безуспешно пытаясь спасти хоть часть груза. А из деревни уже бежали местные, с ходу вклинивались в толпу. Бредущий с колонки мужик выплеснул воду и подставил ведро под портвейновую реку, текущую в кювет.

Напрасно чекисты расталкивали людей, откатывали брошенные с открытыми дверями машины, старший выстрелил несколько раз в воздух. Никто не обернулся, не было на свете силы, способной оторвать народ от дармовщины…

Бегун гнал по осевой линии. Машины — и попутки, и встречные — сами уступали дорогу, шарахались от покореженной «единички» с пулевыми пробоинами на стеклах. Он достал из «бардачка» карту, разложил на коленях, мельком глянул на нее, пытаясь определить, где находится. Поднял глаза — и едва успел дернуть руль, чтобы не врезаться в затор на дороге. У стеклянного теремка ГАИ разворачивался тяжелый самосвал, перегораживая шоссе, в оставшуюся щель по одной просачивались встречные машины. Из военного автобуса выпрыгивали автоматчики в полной экипировке, в броне и шлемах.

Бегун, не сбавляя скорости, вылетел на левую, дальнюю от них обочину и помчался по ней, поднимая клубы пыли. Омоновцы засуетились, скидывая автоматы с плеча, но «единичка» мелькала за потоком встречных машин, прицелиться наверняка, чтобы не зацепить шальной пулей кого-то, невозможно было. Несколько длинных трассирующих очередей полетели веером поверх крыш.

Бегун вдруг увидел перед собой, на обочине, стоящую на домкрате древнюю «Победу». Горемыка-водила уже снял проколотое колесо и вытаскивал из багажника запаску. Слева был глубокий кювет, справа машины, Бегун, сигналя, несся прямо на него. Водила заметался взад-вперед с колесом в руках, в последнее мгновение нырнул рыбкой в открытый багажник. Бегун проскочил впритирку, выбив крылом домкрат из-под «Победы». Ветеран российских дорог тяжело грохнулся на днище и повалился через крышу в кювет.

Бегун свернул на первый попавшийся проселок и, не жалея машину на ухабах, погнал в сторону от трассы. Но не успел он перевести дух, как над головой раздался гулкий рокот и размашистый свист винтов. Вертолет заходил с виража, накренившись, чтобы прикладистей было целиться торчащему из кабины автоматчику. Первая очередь прошла поперек перед капотом.

Еремей, разинув рот, смотрел на железную птицу, висящую над головой.

— Стреляй! — крикнул Бегун.

Еремей выстрелил раз, другой. Вертолет как ни в чем не бывало опять заходил на машину.

— Да не по колесам! — заорал Бегун.

— А куда?

— Видишь, винт наверху? В середину, в эту шишечку…

Вторая очередь с жестяным стуком пробила машину. Пуля, видимо, попала в масляный радиатор, потому что из-под капота повалил едкий дым.

Еремей снова прицелился и выстрелил. Двигатель вертолета вдруг сбился с ритма, заработал рывками, раскручивая кабину. Вертолет накренился и по крутой дуге скользнул вниз, прямо на «единичку». Бегун, вжав голову в плечи, изо всех сил давил на газ, пытаясь уйти из-под настигающей махины, потом врезал по тормозам.

Вертолет, едва не чиркнув его по крыше, ударился колесами о дорогу, подпрыгнул и, рубя винтом тонкий березняк, опрокинулся на спину. Пилот выбрался из кабины и кинулся оттаскивать от вертолета обмякшего автоматчика.

Когда «единичка», чихая чадящим мотором, уползла за поворот, сзади грохнул взрыв, над лесом взлетел столб огня и обломки лопастей.

Бегун остановил машину на кромке невысокого глинистого обрыва. Река казалась неподвижной, и церквушка на другом берегу отчетливо, до последней черепицы на маковке, прорисована была на серой водной глади.

Когда Еремей и Павлик вышли, он снял машину с ручника и налег плечом на боковую стойку. Машина не двигалась, будто упиралась всеми четырьмя колесами перед ледяной купелью. Потом обреченно тронулась, скатилась с обрыва и поплыла, покачиваясь, медленно разворачиваясь по течению.

— А на чем же мы будем ездить, пап? — спросил изумленный Павлик.

— На лыжах, — сказал Бегун. — Там машина ни к чему.

— Где — там?

Бегун не ответил. «Единичка» накренилась, набирая воду через открытую дверь, и исчезла. Скрутились над ней тугие струи водоворота, с шумом вырвался из кабины последний воздух, и опять церквушка нарисовалась на спокойной глади.

Бегун перекрестился. Поймав удивленный взгляд Еремея, сказал:

— Тебе не понять… Для тебя это — кусок железа, а для меня — как друга похоронить…

Избавившись от приметной своей машины, Бегун почувствовал себя спокойнее. Пусть ЧК перекрывает западную границу, а они тем временем растворятся в огромной безликой толпе пассажиров, кочующих по стране.

Со станции доносилась раскатистая перекличка диспетчеров, слышался частый стук колес и свистки тепловозов. Когда желтое здание вокзала засветилось сквозь поредевшие деревья, Бегун остановился.

— Слушай, Еремей… Они ищут меня. Тебя никто не знает. Если со мной что-то случится — вам надо добраться до Сретенска. Запомни, Павел — Сретенск, это за Байкалом. Географию проходили?

— Нет.

— За что я такие деньги платил?.. Еремей: Сретенск. Сретенье Господне…

— Я запомнил, — спокойно ответил Еремей.

— Там дождетесь самолета до Рысьего. Они перекрыли все дороги на запад, им в голову не придет искать на востоке… Все по-старому: ты глухонемой, ты, Павел, отвечаешь за билеты… Что еще? Да, деньги… — Бегун пошарил по карманам, вытащил из сумки охапку долларов. — Черт, одна зелень… Ладно, разменяем… А ружьишко-то придется бросить. Тебя с этой пищалью через пять шагов заметут. Бросай, бросай, не пригодится больше…

Видно было, что расстаться с винтовкой Еремею так же тяжело, как Бегуну с машиной. Он с сожалением погладил вороненый ствол и бросил берданку на палую листву…

Бегун вышел на автобусный круг у станции. Огляделся по сторонам и сунул в окно киоска зеленый кирпич:

— Поменяешь?

— Ты что? — присвистнул хозяин, — У меня за месяц такой выручки не бывает!

— Давай сколько есть. И водки — двадцать бутылок, — Бегун торопливо глянул на витрину. — «Абсолют», «Смирновскую»… Да всякой помаленьку…

Он набил сумку разнокалиберными бутылками. Разорвал банковскую ленту, начал отсчитывать новенькие негнущиеся грины. И в этот момент короткопалая пятерня с обгрызенными ногтями ухватила его за кисть. Здоровенный усатый старшина — видно, гроза и гордость всей округи, только звезды шерифа не хватало на застиранном кителе для полного впечатления, — улыбаясь, кивнул враз потускневшему хозяину:

— Зелень-то верни. Пригодится для протокола.

Второй мент поигрывал за спиной Бегуна резиновой дубинкой.

Не выпуская его руки, старшина привел Бегуна в станционное отделение — закуток в торце вокзала с зарешеченным окном во всю стену. Усадил перед собой, достал бланк протокола.

— Да-а… Крепко ты попал, парень, — вздохнул он и взял ручку. — Фамилия?

— Сидоров, — не задумываясь ответил Бегун. Он был уверен, что какой-то выход найдется: все-таки не чекисты, а свои ребята-менты, которых он за годы ходок по деревням видел-перевидел. А главное — Павлик и Еремей с иконой в безопасности, в худшем случае доберутся и без него.

— Си… до… ров… — начал писать старшина. Дубина явно была ему больше по руке, чем авторучка, мучительный процесс чистописания отражался на его топорном лице.

— Понятых бы надо, — сказал второй.

— И понятых пригласим — все по закону… — переглянулся с ним старшина. — Имя-отчество?

— Николай Петрович, — ответил Бегун.

— Ни… ко… лай… Пет… ро… вич… Все оформим как надо… Год рождения?

— Может, договоримся, ребята? — спросил Бегун.

— Ну конечно, договоримся! — старшина с облегчением бросил ручку. — Что ты у людей время отнимаешь, в самом деле! Сидоров!.. Еще Ивановым бы назвался, Иван Иванычем!