– Между прочим, доктор Ватсон оставил воспоминания об их подвигах, – напомнил Дронго. – А ты хоть бы один раз что-нибудь написал о наших расследованиях.
– О половине из них вообще никогда нельзя будет написать, а другая половина – слишком громкие дела, которые могут привлечь к тебе излишнее внимание. Тебе это нужно? Среди следователей и экспертов Европы у тебя и без того слишком громкая известность.
– Убедил, – кивнул Дронго, – не нужно ничего писать. Пусть я умру безвестным героем.
– С этим повремени, – посоветовал в тон своему другу Эдгар, – надеюсь, что мы еще поживем.
Через час они уже входили в дом. Бдительная дежурная задала им несколько вопросов, а затем позвонила наверх и сообщила Нине Владленовне, что прибыли гости. На шестом этаже их уже ждала хозяйка квартиры. Ей было где-то около сорока. Миловидное лицо с правильными чертами, видимо красивое в молодости, голубые глаза. Уже сильно располневшая фигура, крупные формы. Женщина была в юбке и светлой блузке, которая обтягивала ее и несколько стесняла движения. Очевидно, что после смерти мужа она не очень следила за собой и поправилась. У нее были красивые каштановые волосы. Женщина предложила им пройти в просторную гостиную. Там стояла тяжелая испанская мебель. На стенах висело несколько картин русских художников начала века; на самом видном месте – картина, изображавшая самого Натана Зайделя в роли Ричарда Третьего.
– Чай или кофе? – спросила хозяйка. – Я отпустила мою помощницу, но могу приготовить сама.
– Не нужно, – ответил Дронго, – давайте сядем и переговорим.
– Да, конечно, – кивнула Нина Владленовна, усаживаясь на один из резных стульев с высокой спинкой, стоявших вокруг стола. Гости уселись напротив.
– Я думала, что вы гораздо старше, – смущенно призналась хозяйка квартиры. – Представляю, что думает наша бдительная консьержка. Двое молодых мужчин приходят вечером к вдове, – она невесело усмехнулась.
– Тогда хорошо, что нас двое. И уже не совсем молодых, – возразил Дронго. – Насколько я знаю, ваш муж погиб несколько месяцев назад прямо во время спектакля. Все правильно?
– Да. Именно поэтому я и хотела с вами переговорить.
– Мы вас слушаем.
– Дело в том, что он не погиб. Его убили, – сообщила вдова, – и уже несколько месяцев я пытаюсь понять, что там произошло.
– Давайте по порядку. Сначала расскажите, что вам известно.
– Да, конечно, – вздохнула она. – Это случилось в тот вечер, когда в Театре на Остоженке, где работал мой муж, давали спектакль «Гамлет». Вы, наверное, слышали об этом спектакле. Его собирались даже выдвинуть на Государственную премию. Это была одна из лучших ролей моего супруга. – Было заметно, как она волнуется.
– Не нервничайте, – посоветовал Дронго. – Я понимаю, как вам тяжело, но мне важно услышать от вас достаточно беспристрастную версию случившегося. Если это возможно…
– Вы правы. Я должна немного успокоиться… В тот вечер играли спектакль, на котором было много известных людей. Даже министр культуры. Можете себе представить, как играли актеры, понимающие, что в зале находится такая публика!
– Не сомневаюсь, что играли хорошо. Насколько я знаю, Театр на Остоженке сейчас находится на взлете и режиссер Эйхвальд считается одним из лучших мастеров российской сцены.
– И самым лучшим его актером был мой погибший муж, – глухо произнесла Нина Владленовна. – Он играл короля. Вы знаете, какого напряжения и нервной отдачи требует эта роль. И вообще, играть у Эйхвальда вполсилы невозможно. Он не терпит пренебрежительного отношения актеров к своему делу.
Дронго согласно кивнул.
– Они играли последний акт, – продолжала вдова, – помните, когда Гамлет и Лаэрт фехтуют. Здесь все произошло как в реальной жизни. У актера, игравшего Гамлета, в руках оказалась заточенная рапира, и он нанес болезненный удар Лаэрту, слегка поранив ему руку. Лаэрта играл молодой Федя Шунков. Он разозлился и в ходе сцены, завладев именно этой рапирой, ударил Гамлета в плечо и тоже нанес ему рану. Уже тогда нужно было остановить спектакль и разобраться, что там происходит. Но разве можно останавливать спектакль, когда в зале находится сам министр культуры?
Потом они поменялись рапирами, и уже Гамлет попытался ударить Лаэрта, но только разорвал ему рубашку. Они оба не понимали, насколько опасны их «театральные игры». Или делали вид, что не понимают, я не знаю, что сейчас думать. А потом началась знаменитая сцена, где умирает королева и Гамлет кричит: «Ну так за дело, яд!», закалывая короля. Не могу об этом даже вспоминать. Меня не было в тот вечер на спектакле, хотя обычно я ходила на все спектакли мужа. Но именно в тот вечер меня там не было. Гамлет ударил мужа в сердце, как и полагалось по сценарию. И все актеры заметили, как муж дернулся, словно ему было больно. Но останавливать спектакль все равно не стали. Говорят, что режиссер, почувствовав, что актеры теряют нить игры, даже побежал за сцену, чтобы помочь им, а Горацио, которого играл актер Сказкин, увидев, в каком состоянии мой муж, даже забыл свою роль. Окончание спектакля они скомкали. Никто не мог даже представить себе, что Зайдель умирает. Говорят, в этот вечер аплодисменты были особенно бурными. Смерть под аплодисменты… Наверное, так и должны уходить великие актеры. Только мне от этого совсем не легче.
Она перевела дыхание и продолжала:
– Наверное, каждый большой актер мечтает умереть именно так, как погиб Зайдель, под аплодисменты в спектакле великого драматурга. Умереть на сцене – что может быть лучше для артиста? Но он даже не понял, что именно произошло, когда Морозов нанес ему этот удар. А потом оказалось, что рапира была заточенной и острие вошло прямо в сердце, пробив желудочек. Муж умер на месте. Тело отправили в больницу, все проверили, возбудили уголовное дело. Какой-то важный следователь все время допрашивал актеров. Он мне сразу не понравился. Такой надутый индюк, который ничего не понимает ни в театре, ни в жизни. И через два месяца вынесли заключение, что это был несчастный случай. Среди театральных рапир случайно оказалась рапира, которая была заточена. Никто так и не нашел виновных. Главным виновником случившегося назначили заведующего реквизитом Арама Саркисовича Аствацатурова. Милый старик, который очень хорошо относился к мужу. Ему объявили строгий выговор, и на этом все закончилось. А мужа похоронили на Ваганьковском кладбище и написали, что театральная общественность потеряла выдающегося Мастера. Только мне, повторяю, от этого не легче.
Она замолчала и взглянула на своих гостей.
– Соболезную вам еще раз, – тихо сказал Дронго, – и понимаю ваше состояние. Значит, получается, что актер, игравший Гамлета, ударил вашего мужа рапирой, которая была заточена, и попал ему в сердце?
– Да. И самое неприятное, что он точно знал о том, что рапира была острой. Но все равно ударил с такой силой… Эйхвальд говорит, что актер в этот момент обязан был забыть обо всем и играть по системе Станисловского, отрешаясь от всего, что может ему помешать. Но актер обязан был помнить о том, что рапира была острой. Он мог бы ударить немного слабее.
– В роли Гамлета был Марат Морозов?
– Да. Наша восходящая звезда. Я ничего не могу сказать, Марат действительно известный актер, но, по-моему, он просто завидовал моему мужу.
– Почему вы так думаете?
– Натан Леонидович стал заслуженным артистом в двадцать шесть лет, это было еще при Советском Союзе. А народным – в тридцать три. Тогда, перед распадом страны, Горбачев дал звания целой группе актеров. Присвоил звания народных аристов СССР Пугачевой и Янковскому, а народным артистом России стал тогда Зайдель. Ну и потом, уже позже, получил две государственные премии. А Морозов считается нашей восходящей звездой. Но заслуженного актера он получил только в тридцать лет. И очень хочет стать народным, хотя ему только тридцать восемь. Или уже тридцать восемь. Эти амбиции у него проявляются все время. Вы знаете, считается, что в стране есть пять известных актеров его поколения. Пять «М», как их все называют. Пять самых знаменитых актеров: Машков, Миронов, Меньшиков, Маковецкий – и Морозов. И, конечно, Морозов – один из самых перспективных. Он нравится женщинам, у него очень известные роли, и он работает у самого Эйхвальда, имеет хорошую прессу, благожелательное отношение критиков. Но до сих пор не получил народного. Я не знаю, как будет сейчас, но говорят, что спектакль «Гамлет» все равно выдвинут на Государственную премию. Мужу, наверное, дадут ее посмертно, если вообще о нем вспомнят.
