— Жена Кошуха не узнала на снимках ни Лубия, ни Закшевского. Она утверждает, что никогда не видела их в обществе своего мужа. По ее словам, ей вообще почти не приходилось сталкиваться со знакомыми мужа. Либо она что-то скрывает, либо говорит правду. Упрямо повторяет одно и то же. И плачет. Прокурор велел задержать ее. Так что же мы предпримем?

Майор Кедровский распорядился:

— Немедленно разослать фотографию Лубия и его портрет в органы милиции и на контрольно-пропускные пункты пограничных войск.

Застрекотали милицейские телетайпы. Приказ Главного управления всем органам милиции: «Установить, есть ли в их районе люди, проживавшие до войны в городе Б. на реке Стрипа. Сообщить фамилии».

Через три дня поступили первые донесения, преимущественно из Нижней Силезии, все — из малых городов.

— Анджей Кошух? Анджей Кошух? — пожилой мужчина вспоминал с трудом. — Да, я знаю эту фамилию, с чем-то она у меня ассоциируется, но опасаюсь, что больше ничего не сумею вам сказать…

— Он учился в вашей гимназии? — Левандовский старался помочь бывшему директору гимназии в Б.

— В моей гимназии? Валя! — позвал он жену. — Ты не помнишь, учился ли у нас Анджей Кошух? Жена тоже преподавала в гимназии, — добавил хозяин дома, обращаясь к поручику.

— Анджей Кошух, 1915 года рождения, — громко повторил Левандовский. — В 1942 году он наверняка был в Б.

— Кошух? — Женщина вбежала в комнату, держа чайник в руке. — Это же столяр, который нам делал полки! У него мастерская была по ту сторону шоссе.

— И Анджей, вероятно, его сын… Но разве он учился в нашей гимназии? Нет, в гимназии у нас Анджея Кошуха не было, но столяр с такой фамилией в городе был. А у этого столяра был сын?

— Не помню…

— …Столяр Кошух? Был такой, а как же. Я его прекрасно помню. Он всю столярную работу делал у меня в аптеке.

У старого аптекаря из Б., который на покое разводит цветы, поселившись в Силезии, в заводском районе, память оказалась лучше, чем у директора гимназии.

— …Столяра Кошуха убили украинские фашисты под конец войны. Это был очень порядочный человек. Сын у него, безусловно, был… Но я этого сына не видывал годами. Кажется, он жил в Варшаве…

Напрасно поручик радовался! Кошух вновь ускользал от него… Человек, промелькнувший в городке, как тень, не оставив по себе никаких воспоминаний. А все же именно в Б. ему выдали немецкое удостоверение личности, значит, он был там, жил там. Анджей Кошух, сын столяра…

— Нет, пан поручик, это был не его сын. — Такой категорический ответ поручик услышал от инженера автозавода, мужчины лет сорока, чье детство и военная юность прошли в Б. — Анджей Кошух был старше меня на несколько лет. У столяра детей не было. Анджей — его племянник, который еще в первую мировую войну уехал с родителями из Б. и действительно перебрался к дяде, когда немцы захватили Львов. Я лично не был с ним знаком, но много слышал о нем от пани Фигур. Она вам все скажет, они были очень близки. Ева вышла за врача, живет во Вроцлаве…

— Вы знали Анджея Кошуха? — спросил он красивую элегантную брюнетку. Левандовский пришел к ней утром, когда она была одна дома. Поручик заметил, как взволновало ее это имя.

— А вы его знали?

— Я его не знал. Но нам хотелось бы узнать о нем как можно больше.

— Столько лет спустя? — удивилась женщина. — Это скорее могло бы заинтересовать историков…

— Историков? — поморщился поручик. — Историкам принадлежит прошлое, а судьбами живых занимаемся мы… Еще две недели назад пан Анджей Кошух…

— Анджей?! Он жив? Где он? — Она вся озарилась внутренним светом. — Где же он? Где? Анджей…

— В Познани, он жил там с 1947 года. — Левандовский уже понял, что его опять постигла неудача.

— Он жив — и не попытался разыскать меня? Это невозможно!

Без лишних слов он положил перед ней паспорт Анджея Кошуха, выданный в Познани в 1953 году.

Она взглянула. Прочла имя и фамилию. И, успокоившись, подняла глаза на гостя:

— Конечно, это недоразумение. Этот человек даже отдаленно не напоминает Анджея.

— А этот? — Левандовский протянул ей «кеннкарте» — документ, выданный в Б. в 1942 году жителю Остланда Анджею Кошуху, 1915 года рождения.

Она взяла «кеннкарте» в руки. Внимательно присмотрелась к оккупационному документу.

— У нас у всех были такие «кеннкарте». Возможно, что это «кеннкарте» Анджея. Все совпадает, даже адрес. Он приехал из Львова летом сорок первого. Мы очень дружили. Он был старше меня. Мы вместе участвовали в Сопротивлении. Анджея арестовали в 1943 году, гестаповцы увезли его в Станиславув, там он сидел в тюрьме, и там его убили. А это, — она постучала пальцем по фотографиям на обоих документах, — вовсе не Анджей! Это совсем другой человек.

— Вы в этом вполне уверены?

— В том, что Анджея убили? Сколько я ночей тогда проплакала! Мне было восемнадцать лет. Я не верила в его смерть. Я сходила с ума. Это не Анджей. Посмотрите! — Она открыла ящик письменного стола, вынула папку, среди множества писем и фотоснимков отыскала карточку. Молодой человек в расстегнутой рубашке сидел в лесу на пеньке, стоящая сзади девушка держалась руками за его плечи. Левандовский узнал в ней свою собеседницу.

— Вот Анджей незадолго до ареста.

Достаточно было одного взгляда: убитый в гостинице «Сьвит» — муж познанской портнихи, служащий машиностроительного завода — не был Анджеем Кошухом из города Б. на реке Стрипе.

— Простите, что я отнимаю у вас время, — начал Левандовский, представляясь адвокату. И, поскольку говорил с юристом, сразу перешел к сути дела: — Вы знакомы с пани Фигур?

— Фигур? Женой врача?

— В студенческие годы Ева Жвано…

— Вот именно, в студенческие годы мы были знакомы. Впрочем, вряд ли это можно назвать знакомством. Я разговаривал с ней один-единственный раз. Мы встретились здесь, во Вроцлаве.

— А сами вы из Станнславува?

— Да. Я там учился.

— И там сидели в гестапо?

— Совершенно верно. Кстати сказать, пани Жвано расспрашивала меня.

— Потому-то я к вам и пришел! Она расспрашивала вас…

— Об Анджее Кошухе. Мы сидели с ним в одной камере. Его расстреляли.

— Вы помните его? — Поручик разложил на столе пять фотографий разных мужчин. — Который из них?

Адвокат всмотрелся в фотографии и указал на лицо, переснятое с карточки, которую на время предоставила в распоряжение милиции пани Фигур.

— Вы хорошо его знали?

— Мы с вами, поручик, отдаем себе отчет в том, что в тюремной камере люди не сходятся по-настоящему. А уж тем более в гестапо. Я знал его просто как товарища по несчастью.

— Что же с ним случилось?

— С допроса его принесли к нам в камеру избитого до такой степени, что на нем живого места не осталось. Это был настоящий герой. В сентябре 1943 года его вынесли из камеры, потому что после пыток он еле двигался. И больше он к нам не вернулся. Мы только слышали, как отъезжала машина. На следующий день заключенные, работавшие в канцелярии, сказали, что его и еще человек пятнадцать, взятых по разным делам, расстреляли в пригородном лесу.

— А с этим человеком вам не приходилось встречаться? — Левандовский указал на соседний снимок — Анджея Кошуха с «кеннкарте».

— Нет, — адвокат пожал плечами, — никогда в жизни.

— Ну а вот этого вы когда-нибудь видели? — Поручик вы тащил еще одну фотографию — убитого. Без парика, с лысой головой.

— Это то же лицо, — заметил юрист с профессиональной наблюдательностью. — Но я его впервые вижу. К сожалению, ничем не могу вам помочь.

Объявления о розыске размножают в тысячах экземпляров, печатают в газетах, выходящих миллионными тиражами. По объявлению о розыске скользят глазами миллионы людей, которые не обратят на него никакого внимания, тогда как оно адресовано одному-единственному человеку, в лучшем случае — нескольким, тому, кто точно знает, чья это фотография. Объявление о розыске предназначено одному человеку, хотя оно доводится до сведения миллионов.