Даниэле казалось, что она ощущает биение его сердца внутри себя. С каждым движением волна наслаждения, поднимавшаяся от бедер, захлестывала ее и спадала, достигая затылка. Она вся пылала, охваченная огнем любви.

Он нежно мял руками ее груди, то и дело слегка стискивая их кончики меж пальцев, отчего дрожь пробегала по ее телу.

— Любимый, — шептала она, с трудом ловя воздух. — Любимый...

Она принялась вращать бедрами и услышала возле самого уха тихие стоны, вырывавшиеся из его горла вместе с горячим дыханием. Казалось, что он говорил что-то, точно в забытьи, на неведомом языке, однако слова проникали ей прямо в сердце, минуя разум.

Пальцами побуждая его проникнуть еще глубже внутрь ее тела, она в то же время еще крепче прижималась к нему.

— Котенок!

Остекленевшие, ничего не видящие глаза Даниэлы широко распахнулись. Она задыхалась. Ее бедра трепетали, когда она сжимала их, чувствуя под собой ответные судороги, пробегавшие по его напряженным мышцам.

Он так резко подался вперед, что она вскрикнула, точно от боли. Казалось, поток раскаленной лавы внезапно затопил ее. Инстинктивным движением она накрыла руками его ладони, по-прежнему стискивавшие ее грудь.

Она никак не могла остановиться. Затем, когда уже все кончилось, она повернулась к нему, шепча:

— Обними меня, любимый. Обними меня крепко-крепко.

Впервые в жизни она почувствовала, сколь важны эти ласки после удовлетворения страсти.

С первыми голубоватыми лучами холодного зимнего утра она промолвила:

— Я хочу рассказать тебе про Малюту.

В этой войне ты либо со мной, либо против меня, —звенело в ее ушах. Она ощущала на сердце леденящий ужас перед этим человеком.

— Я хочу рассказать тебе все.

Она едва удержалась, чтобы не добавить: потому что Малюта заставил меня плакать, и мои щеки горели от жгучих слез, замерзавших на ветру. И эти слезы, пролитые из-за него, обнажали мое сердце перед его алчным и злобным взглядом.Ему удалось то, что не удавалось со времен ее детства никому, кроме отца Даниэлы. Он заставил ее вновь почувствовать себя маленькой, несмышленой девчонкой. Он сорвал одежду с ее души, и раздетую изнасиловал столь ужасным способом, что это навсегда запечатлелось в памяти Даниэлы. Поступи он так с ее телом — она страдала бы несравнимо меньше.

— Я хочу, как верующий в храме, исповедоваться перед тобой.

Карелин молчал. Густые волосы Даниэлы щекотали его щеку. Он смотрел в эти спокойные серые глаза и отчего-то вспоминал шторм, виденный им на Черном море.

За окном поднялся ветер. Время от времени с улицы доносился шум проезжавших машин.

— Чем он обидел тебя, котенок?

— Теперь я работаю на него, — она говорила совсем тихо.

Даже находясь так близко от нее, Карелин едва расслышал, что она сказала.

— Сволочь, — так же тихо и бесстрастно промолвил он.

Тон, которым он произнес это одно-единственное слово, внес успокоение в душу Даниэлы. Мне нечего опасаться с ним, —подумала она.

— Он заставил меня убить Алексея, — проговорила она сдавленным голосом. — Он заявил, будто Алексей работает на него, шпионя за мной. Ну, а потом, после того, как я всадила пулю в голову Алексея из пистолета — из его, Малюты, пистолета, — он рассказал мне правду. Он утверждал, что его человек фотографировал меня тогда, ночью. Я не сомневаюсь, что он и сейчас караулит меня.

— Ты видела его когда-нибудь? Как он выглядит?

— Не знаю.

Карелин задумался на мгновение.

— Что с оружием?

Даниэла сидела совершенно неподвижно. Ее глаза оставались сухими. Казалось, она даже перестала дышать.

— Малюта забрал его. Там остались мои отпечатки. Кроме того, у него есть фотографии.

— Фотографии с места убийства?

Раздался хруст.

— Нет, другие, — прошептала Даниила.

Она вдруг задрожала всем телом. Что еслииз-за этого Михаил бросит меня? —мелькнуло у нее в голове. При этой мысли она испытала физическую боль. Она не могла даже думать о том, как снова предстать лицом к лицу с Малютой, оставшись в полном одиночестве, не чувствуя за спиной никакой поддержки.

— Какие другие?

Даниэла молчала, продолжая трястись. Ее язык прилип к пересохшему небу. Голосовые связки безуспешно напрягались, пытаясь издать хоть какой-нибудь звук.

— Котенок, — ласково обратился к ней Карелин, — раз уж ты начала, то договаривай.

Он взял ее руку в свою, словно неумелый подросток, приступающий к устрашающему ритуалу физической близости, и крепко стиснул ее пальцы между своих, стараясь вдохнуть в них мужество.

— Неужели это так страшно?

Даниэла закрыла глаза. Она чувствовала себя так, точно собиралась прыгнуть в ледяную воду с высоты десяти саженей.

— Что сделала бы твоя жена, узнай она про наши отношения? — спросила она.

Он рассмеялся так неожиданно, что она вздрогнула от испуга.

— Зачем тревожиться из-за этого, котенок? Единственный человек, от которого она может узнать про нас, это ты. А ты, надеюсь, не собираешься откровенничать с ней на сей счет?

Однако, увидев невыразимо мучительное выражение на ее лице, он перестал смеяться.

— Малюта? — его голос зазвенел, как колокол. — У Малюты есть наши фотографии?

Даниэла молча кивнула. Она боялась произнести хоть слово, чувствуя, что может не выдержать.

Карелин прислонился затылком к стене.

— О, котенок, — пробормотал он после долгой паузы. — Я думаю, нам конец.

— Так что, как видишь, — заключил Треноди, — ни мне, ни тебе, ни кому бы то ни было еще не представится возможность потолковать с Питером Карреном.

Теперь Симбалу стала ясна реакция Моники на его слова, когда он упомянул в разговоре о Каррене.

— Как это случилось?

— Фунт взрывчатки превратил его машину в огненный шар.

— Ну и ну. — Симбал остановился. Прогулка слегка затянулась, и он уже начал слегка замерзать. — Как производили идентификацию?

— От него остался один скелет, да и тот без каких-либо отличительных признаков: ни следов старых переломов, ни врожденных дефектов. Поскольку Каррен никогда не обращался к дантисту, осмотр зубов был также бесполезен. К счастью, он постоянно носил на пальце необычное кольцо с печаткой. — Треноди вынул кольцо из кармана и показал Симбалу. — Он принадлежал к некоему Клубу адского пламени, когда учился в колледже. Если не ошибаюсь, в Йеле. Пришлось очистить кольцо от налипших на него обрывков обуглившейся кожи, прежде чем удалось установить его принадлежность.

— Значит, все верно.

Треноди поднес ко рту озябшие пальцы и попытался согреть их дыханием.

— Этого могло и не произойти.

Вот оно, —мелькнуло в голове у Симбала. Ему показалось, что он уловил причину едва уловимых странностей в поведении Треноди, подмеченных им с первых же минус,встречи.

— Ты хочешь, чтобы я занял место Питера и внедрился в дицуй? — промолвил он с легкой дрожью в голосе. — Именно этого тебе хотелось с самого начала?

— И да, и нет. Прежде чем выходить из себя, выслушай меня до конца. Затем, если твой ответ окажется отрицательным, иди на все четыре стороны, и делу конец. Буду с тобой откровенен. Мне действительно нужен человек, не состоящий в штате Управления, который способен продолжать это расследование. Однако мне и в голову не приходило предлагать тебе занять место Питера. Но незадолго до смерти он выкинул одну штуку, и теперь мне понадобился ты.

— И что же он выкинул?

— После того как Питер отбыл на выполнение своего последнего задания, стало известно, что определенные...э-э-э... документы весьма серьезного содержания пропали из наших архивов.

— Каррен прихватил их с собой?

Порывы ветра, налетавшего с реки, заставили Треноди поднять воротник.

— Да, похоже на то.

— Ты можешь сказать мне, что туда входило?

— Имена, даты, места, агентурные сети.

— Черт побери!

— Хорошо сказано, Тони. Наши друзья с Капитолийского холма с радостью вцепятся нам в горло, пронюхав про эту историю. Подкомитеты Конгресса живут исключительно за счет вот таких ошибок. Симбал изумленно взглянул на него.