Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Господи, Ламонт ведь негодяй. Преступник. Убийца. Наемный убийца. Зачем ты дал ему дочь, которую я хочу любить? Зачем ты делаешь убийцу таким кротким и милым, что сердце тянется к нему? Если он убийца, сделай так, чтобы он рычал, щелкал клыками и размазывал по губам кровь. Зачем ты даешь убийце бело-розовую беззащитную улыбку и смирение священнослужителя?

Я вошел к себе в комнату и подошел к столу, в котором лежала коробочка «дримуэлла», выдвинул ящик. Снотворное было на месте. Но кто-то его брал. Взял, посмотрел и положил на место. Точно на то же самое место. Абсолютно. Только я оставил его этикеткой от себя. Я это хорошо помнил, потому что попытался утром прочесть название снотворного наоборот. Уверяю вас, это не легко, тем более, когда видишь буквы перевернутыми. Я попробовал сделать это раза три, пока не выговорил «ллэумирд».

А теперь коробочка лежала так, что этикетка «дримуэлл» читалась слева направо, как ей и положено. Для чего они промеряли меня? Что могло вызвать их подозрение? Во всяком случае, хорошо, что я еще не брал из коробочки ни одной таблетки. Обычно берут одну-две таблетки «дримуэлла». Для Ламонта мне нужно штуки четыре. Отлично. Сейчас я выну из коробочки две таблетки и завтра две. Я плохо сплю, и мне нужна двойная доза. Пусть они пересчитывают таблетки. Послезавтра можно будет попробовать выполнить первую часть моего плана.

Я вдруг замер. Сердце тревожно пропустило такт. Пленка с голосами начальника полиции Шервуда и судьи-контролера Ивамы? Для чего они у меня? Для чего я записывал их голоса? Ах, просто так, мистер Рондол… Может быть, Бонафонте даже улыбнулся… Пленка лежала там, где я ее оставил, около магнитофона. Я поставил ее, проверил. Она.

А может быть, они искали только то, что я спрятал? Если человек оставляет кассету на столе, рядом с магнитофоном, значит, и нечего обращать на нее внимание… Будем надеяться, что это так.

Назавтра Ламонт утвердил мой сценарий. Судьба бедного Кополлы была решена. Если, конечно, я не смогу осуществить свой план. Теперь на моей бедной совести висело уже две судьбы. Мой клиент Ланс Гереро, благополучно замороженный вместе с надеждой, что его адвокат сделает все для успешной апелляции. И заведующий отделом краткосрочных кредитов Джон Кополла, который на меня не рассчитывал только потому, что и не подозревает о своем побочном приработке — тайной торговле героином.

А выдержит ли моя слабая, нетренированная совесть такую нагрузку? Недогружать совесть дурно, это бесспорно, но перегружать ее опасно, потому что при перегрузке этот хрупкий капризный механизм легко выходит из строя…

…Я снова сидел поздно вечером у Ламонта. Время на этот раз едва тащилось. А может быть, и вовсе стояло на месте. Наконец я взглянул на часы..

— Все, профессор, вам пора спать.

Не слушая его слабых протестов, я направился к холодильнику и достал йогурт. На правах будущего зятя я уже мог позволить себе некоторую фамильярность. Хотя в отличие от профессора я был не слишком уверен, что стану им когда-нибудь.

Стакан. И вдруг меня словно жаром обдало. Если я высыплю растолченное мною заранее снотворное на дно стакана, вряд ли оно растворится в йогурте. А он может я не допить стакан. Высыпать сверху тоже нельзя. Порошок даже не погрузился бы в густую жидкость. Все пропало. Только не волноваться. Только не волноваться. Думать. Быстрее.

— Где у вас можно найти ложечку, мистер Ламонт, — сказал я. — Сегодня йогурт почему-то такой холодный, что не хочет литься из бутылки.

— Над холодильником, в шкафчике.

Я повернулся спиной к профессору. Быстрое движение, и порошок светлой ледяной струйкой скользнул в стакан. Теперь налить йогурт. Размешать получше.

— Прошу вас, профессор.

Он поблагодарил меня и взял стакан. Ну, пей же, пей. А что, если он вдруг решит не пить свой паршивый йогурт сегодня? Я с трудом сдерживал в себе острое желание наброситься на старика, запрокинуть ему голову и влить в его глотку содержимое стакана.

— Напрасно вы меня так напугали, — пробормотал Ламонт. — Йогурт не такой уж холодный…

— Спокойной ночи, профессор, и спите, пожалуйста, крепко.

— Постараюсь, — улыбнулся профессор, со вздохом поднялся на ноги и направился в спальню.

Оставалось проделать старый, престарый трюк. Я заранее приготовил кусочек тонкой пластмассы и сейчас, перед тем как закрыть за собой дверь, вставил его в гнездо замка так, что полностью захлопнуться он не мог. А может быть, и не нужно было этого делать. Достаточно было просто поставить замок на защелку. Ведь первым посетителем после моего ухода должен быть я же.

Я добрался до своей комнаты, не раздеваясь лег, стараясь ни о чем не думать. Я отодвинул подушку в сторону и лег затылком на жесткий край кровати. Так, по крайней мере, я не засну.

Я не знаю, сколько я пролежал в темноте. Наверное, часа полтора. Я поднес к глазам часы и повернул их так, чтобы поймать на циферблате слабый отблеск света, просачивающийся через окно. Боже правый, не может быть! Оказалось, что прошло всего двадцать минут. Как бы разболтать это застывшее время, чтоб оно текло посвободнее и побыстрее. Ложечкой, как йогурт?

Я все-таки, наверное, задремал, потому что вдруг оказался вместе с Айвэном Берманом на берегу какой-то речушки. Мы шли по небольшой лужайке, отороченной вязами — а может быть, это были и не вязы — и ясно было, что во всем мире никого, кроме нас, нет, потому что мир был прекрасен и приветлив.

Вода в речушке была черной, неподвижной и отполированной до зеркального блеска. Но сколько я ни всматривался в ее поверхность, я не мог найти в ней ни своего отражения, ни отражения своего товарища.

— Айвэн, — испуганно сказал я, — почему в воде нет нашего отражения?

Он улыбнулся своей слабой извиняющейся улыбкой и пожал плечами.

— Наверное, потому, Язон, — неуверенно сказал он, — что нас нет…

Я открыл глаза. Сердце гулко колотилось в груди, и на мгновение в голове мелькнула абсурдная мысль, что сейчас послышится сигнал тревоги. Пять минут третьего. Пора. Кассету в карман. Не хватало забыть ее в решающий момент.

От того, что я лежал без подушки, болел затылок. Тем лучше. Я вдруг ощутил прилив энергии. Напряженный до предела мозг дал, наверное, команду выпустить в кровь аварийные запасы адреналина.

Я открывал свою дверь медленно а осторожно, с бьющимся сердцем — точь-в-точь картежник, миллиметр за миллиметром сдвигающий только что сданные карты. Не спугнуть бы судьбу. На этот раз я понимал их. Я и был картежником. И играл по крупной. Высшая ставка — жизнь.

Пока что карты были неплохие, потому что я благополучно вышел во двор. Луна была ослепительно яркой. Я никогда не представлял, что лунный свет может быть таким сильным. Он клубился, как светлый туман, и заставлял сверкать иней на побелевшей траве.

От дерева к дереву, от одной спасительной тени к другой. Вот и маленький дом.

Я держусь за ручку двери. Ждет ли меня Оуэн Бонафонте за ней? Со своим привычным пистолетом в руках? Я вздохнул и повернул ручку. Дверь бесшумно открылась. Не забыть подобрать кусочек пластмассы. Тихо. Спокойно. Я закрыл за собой дверь, задернул шторы. Я знал, что на окнах плотные шторы. Я видел их накануне.

Спокойнее, надо умерить хоть как-то биение сердца. Я замер, несколько раз глубоко вздохнул. Тишина. Глубокая, негородская тишина. Опасная тишина.

Я зажег небольшую лампу над синтезатором. И ее заприметил накануне. Сел в кресло. Ну, теперь решится все. Я вставил листок в печатающее устройство машины и напечатал то, что должны были сказать начальник шервудской полиции Нейл Кендрю и судья-контролер Роджер Ивама. О, я не мучился над красотами стиля. Десятки, а может быть, и сотни раз повторил я за эти дни в голове все, что они должны были сказать.

Так, теперь вставить кассету с записью. Красный сигнал — материала для синтеза недостаточно. Зеленый — достаточно. Почему же не вспыхивает ни тот, ни другой сигнал? Мне показалось, что по лицу у меня течет холодный пот, я провел по нему ладонью, но лицо было сухо. Господи, я же не включил машину. В эту секунду я понял, почему люди становятся религиозными. Мне так хотелось кого-нибудь поблагодарить…

26
{"b":"167788","o":1}