— …Он привез Илье Александровичу его пальто, — рассказывала женщина с усиками а-ля Кольбер, — оказывается, они где-то встретились и Илья Александрович одолжил свое пальто. Понимаете, все время находиться в военной форме в отпуске…

— Добрая душа! В чем же он остался?

— Видимо, возьмет в общежитии. Моряк его ждал, хотел отблагодарить — Илья Александрович так и не приехал.

— Не думала, что южане проводят отпуска в Москве!

— Сегодня уезжает. Как это он интересно выразился на прощание? Есть, говорит, у моря свои законы. Хорошо, не правда ли?

— Извините, — с трудом выжал из себя Денисов, — я могу взглянуть на кинокамеру?

Хозяйка словно впервые заметила Денисова — полную противоположность его светской жизнерадостной спутнице.

— Пожалуйста, только осторожно.

Денисов вошел во вторую комнату. На софе, закрытой цветным спальным мешком, лежали маленькие исписанные четвертушки бумаги, запонки, пустая коробочка Ювелирторга.

У Денисова был свой прием запоминать номера похищенных вещей — не оставлять в памяти все цифры, установить лишь систему: «678», «22», «543» и т. д.

Камера оказалась краденой.

Он возвратился в комнату. Кира даже не взглянула в его сторону. В критические минуты они без слов отлично понимали друг друга.

Женщины успели обсудить достоинства газовых зажигалок, королевского мохера, растворимого кофе.

— Илья Александрович привез отрез чудесного фиолетового кримплена. В провинции все легче достать: и кримплен, и хрусталь.

«Мы эту провинцию давно знаем, там была еще фата, обручальные кольца, капроновый тюль…» — Денисов участия в разговоре не принимал, предоставив Кире вести партию до конца.

Наконец Кира решила, что пора прощаться:

— Мы приедем к Александру Ивановичу в другой раз. Ну и работа у него.

— Посидите, он, наверное, скоро придет.

— Я прекрасно провела время.

— Всегда заходите.

На улице было уже совсем пустынно. На неяркий свет фонарей слетались снежинки. За магазином, в каменном мешке, жгли какие-то ящики, там полыхало пламя.

Из автомата Кира позвонила полковнику Холодилину, Операцией «Магистраль» он руководил лично.

— Докладывает капитан Колыхалова… — Кира чуть-чуть повернула трубку, чтобы Денисов тоже мог слышать.

Холодилин долго молчал, не прерывая и не поддакивая, и Денисову показалось, что на том конце провода никого нет. Наконец заместитель начальника управления взял разговор на себя.

— Судя по всему, ночную кражу вещей совершил Маевский. Не ясны пока обстоятельства обмена одеждой, — телефонная трубка не была предназначена для разговора втроем: голос Холодилина то пропадал, то появлялся снова. Денисов понял только, что он вместе с Кирой останется в засаде у дома. К ним присоединится опергруппа. После задержания Маевского опергруппа произведет у него в комнате обыск.

— …Запрос в Юрюзань сейчас отправим, к утру придет ответ, — услышал еще Денисов. — Все ясно?

— Все ясно, товарищ полковник, — Колыхалова обращалась к начальству как-то особенно звонко, и это не нравилось Денисову: говорить надо со всеми одним тоном.

Лучший момент для того, чтобы «завязать», исчезнуть, вернуться к тому, от чего ушел, было трудно придумать.

Илья понял это не сразу — лишь отшагав добрых километров пять пешком по шоссе. Мороз то усиливался, то чуть отпускал снова — видимо, менялось направление ветра.

С Капитаном покончено. Уверенный в аресте Ильи, он наверняка бежал на юг. Что же! «Была без радости любовь, разлука будет без печали». Самому Илье показываться на вокзалах теперь нельзя — ищут! Может, к лучшему?!

Все, таким образом, сходилось на одном — срочно, сейчас же переезжать на дачу, исчезнуть, залечь, никому не давая о себе знать. Тогда… Тогда через некоторое время можно будет вернуться в Юрюзань честным человеком, каким уехал в Москву на экзамены. И не только честным.

Переезд на дачу Илья решил отложить на ночь — больше такси, меньше людей. Оставалось как-то убить время — ходить по улицам было рискованно.

Вечер провел в библиотеке. Копался в журнальных подшивках, перелистывал словари. Несколько книг попросил оставить за ним — «Оксфордский учебник» Хонби, томик Бернса и одну историческую — «Война с Ганнибалом» — о битве при Каннах.

Илья ушел перед самым закрытием читального зала, пешком через Большой Каменный мост подался в сторону метро «Новокузнецкая» от центра.

Ночь поражала особенной послепраздничной тишиной, почти полным отсутствием транспорта.

На Пятницкой, рядом с магазином «Меха», Илья неожиданно натолкнулся на группу женщин.

— Что-нибудь случилось?

Одна — со свернутой в трубку школьной тетрадкой — засмеялась, махнула рукой на витрину.

— Шубы стережем! Вашей жене не требуется?

— Записывайтесь, пока желающих мало!

А ведь, пожалуй, ей и в самом деле нужна шуба. Как он мог об этом забыть?! Теперь, когда на Рижском нельзя показаться!

— Пишите: Маевский.

— Шапки мужские тоже привезли.

— У меня есть, — Илья не покупал себе ничего, кроме самого необходимого, презирал мужиков, рассказывавших о своих плащах, костюмах — «здесь разрез, там пуговица, вверху пройма».

«Успеем, — считал Илья. — Сначала добиться главного!»

«Главное!» С детских лет привык к этому: учеба — главное, питание — главное, здоровье — главное. Остальное — второстепенное: игрушки, телевизор, собака, краски. Книги тоже главное, все книги, кроме сказок.

Так и рос: «Сначала перейди в седьмой класс — тогда можешь думать о развлечениях!», «Поступишь в техникум, станешь самостоятельным — делай как знаешь!», «Вот сдашь сессию…», «Вот получишь распределение…», «Женишься…»

Собственно, жизнь с ее мелкими будничными радостями все время отодвигалась на неопределенный срок. Всегда не хватало какого-то компонента, чтобы начать жить всерьез, полной грудью, по-настоящему, — за седьмым классом грозно вставал восьмой с его четырьмя сложными экзаменами, за одним днем рождения следовал другой — казалось, еще более значимый.

Сегодняшний день, не имел веса, потому что был как бы ступенькой к завтрашнему — полному, яркому, праздничному. А завтрашний никак не приходил: все чего-то не хватало.

Незаметно и Илья внушал: «Вот закончим институт… Когда купим дачу… После того как переедем в Москву…»

Постоянное ожидание праздника давалось нелегко. Илья срывался на мелочах, по нескольку дней не разговаривал с женой, не мог заставить себя сесть за учебники. У него уже вошло в привычку приезжать в Москву на сессию без подготовки, на авось.

Много раз это сходило ему с рук — его предупреждали, он давал «последнее» слово — жена ни о чем не знала. И вдруг как снег на голову два несданных зачета, приказ по институту, список отчисленных…

«Если Илья Маевский слабый тростник, пусть погибает, если он сильный человек, пусть пробивается сам!» В этот день судьба свела его с Капитаном.

Он снова вспомнил жену. Эмоционально она была полнее его. Когда Илья улыбался, она уже смеялась; когда он начинал смеяться — хохотала. Она плакала, когда Илья только хмурился.

«Господи! Что с ней будет, если меня поймают?!» — впервые вдруг с какой-то странной, качнувшейся в груди пустотой подумал Илья.

Одинокий прохожий прошел мимо, держа в каждой руке по бумажному пакету с картофелем. Один из них неожиданно порвался, картофелины, как шарики для пинг-понга, запрыгали по тротуару.

НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА МОСКОВСКОГО УТМ. ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ»

ПРОИЗВЕДЕННЫМ ДАКТИЛОСКОПИЧЕСКИМ ИССЛЕДОВАНИЕМ УСТАНОВЛЕНО, ЧТО ИЗЪЯТЫЕ В АВТОМАТИЧЕСКОЙ КАМЕРЕ ХРАНЕНИЯ В КАЧЕСТВЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ СЛЕДЫ ПАЛЬЦЕВ РУК ОСТАВЛЕНЫ ФИЛИНЫМ К. Ф. УГОЛОВНАЯ КЛИЧКА «КАПИТАН».

НАЧАЛЬНИК ОПЕРАТИВНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ОТДЕЛА.

ВСЕМ

ОПЕРАЦИЯ «МАГИСТРАЛЬ»