– Неважно. Вам все равно незачем туда идти.

Внутри у Ронина все похолодело.

– Почему?

– Потому что, – ровным голосом ответил старик, – в том доме никого нет.

Ронин стремительно вышел, даже не закрыв за собой дверь. Он пробирался сквозь толпу, высматривая переулок, выходящий на дорогу Голубой Горы. Он чуть не проскочил его, настолько узким и темным он был. Только что зажглись светильники и фонари Шаангсея, освещая темно-багровую дымку, каждый вечер накрывавшую город.

Но на улице Трех Вершин свет еще не зажегся, и Ронину не пришлось останавливаться во мраке переулка, чтобы глаза привыкли к темноте.

Сумрак сгустился, и Ронин сразу почувствовал что-то неладное. Должен же быть хотя бы отсвет фонарей дороги Голубой Горы... даже из-за этого поворота... Он обнажил меч. Безмолвный и беспощадный, он двинулся вдоль сырой стены, огибавшей поворот.

Запах сырой рыбы, гнили и человеческих нечистот. Громкие скребущие звуки. Тяжелое дыхание. Хрип. Ронин застыл и напряженно прислушался. Не один человек. И не два. Больше. Точнее определить он не мог. А впрочем, какая разница! Кровь закипела в жилах. Слишком долго его меч оставался без дела. Сейчас Ронин жаждал битвы. Его не волновало, сколько людей поджидают его в темноте. Он двинулся вперед.

Вот они. Стоят, смотрят. Ронин быстренько подсчитал – времени мало, и надо еще подготовить тело к схватке. Боевое возбуждение не мешало ему, потому что за счет тренировок его организм сам по себе приходил в нужное состояние. Шестеро.

На земле лежал человек, а шестеро стояли над ним. Сверкнул массивный кривой клинок, а потом растворился в темноте. Но картина, отпечатавшаяся в мозгу, исчезла не сразу, и Ронин прокрутил ее еще раз. Это могло оказаться важным. Блеск клинка был не серебристым, а черным, с влажным оттенком. В сумерках красное выглядит черным. Кровь.

Он услышал слабый шум и пошел на него, потому что теперь он понял, что это было и что они этого не ожидают.

Скорость.

Он сделал молниеносный бросок. Раздался душераздирающий вопль. На камни мостовой со звоном выпал топор. Ронин специально метил пониже, чтобы вспороть противнику живот. Он поднял меч, отступив. Брызнул фонтан черной крови, вывалились влажные внутренности. Человек рухнул на мостовую.

Он уже бросился вперед, держа меч обеими руками, когда на него прыгнул второй противник; клинок просвистел в воздухе, и Ронин разрубил незадачливого вояку от плеча до пояса. Человек покачнулся и испустил дух еще прежде, чем грохнулся оземь. Тело дернулось и затихло.

Возбуждение все нарастало. Впечатление было такое, что по мере того, как его движения ускоряются, все вокруг замедляется. Боковым зрением Ронин заметил взлетевший топор и понял, что не успеет поднять меч. Поэтому он опустил клинок и дождался приближения полукруглого сверкающего лезвия, подлетающего к нему со свистом. В последнее мгновение он выбросил вверх руку в перчатке и схватился за лезвие. Шкура Маккона поглотила силу удара. Послышался изумленный возглас, и Ронин увидел округлившиеся от страха и удивления глаза противника.

Тогда он расхохотался, и его смех прогремел по замкнутому пространству переулка, отдаваясь грозным эхом от стен домов, сырых и покрытых какой-то слизью.

Топот бегущих ног, колыхание неподвижного воздуха, ругательства. В конце переулка показался наконец отсвет от фонарей дороги Голубой Горы. Ронин потер чешуйки на перчатке и вложил меч в ножны.

Он подошел к человеку, скорчившемуся на земле, опустился на колено и попытался нащупать пульс на шее.

Тот закашлялся. Он был темноволосым, с миндалевидными глазами. Странное выражение его лица даже при таком тусклом, неверном свете показалось Ронину знакомым. На нем была обтягивающая одежда из черной ткани.

Он издал серию каких-то булькающих звуков. Изо рта у него потекла кровь, казавшаяся в темноте черной. Скрюченная судорогой рука была прижата к горлу. Он снова закашлялся, опять потекла кровь. Он кашлянул еще раз, а потом умер.

Ронин встал, но тут же, повинуясь безотчетному порыву, наклонился и разжал у покойника пальцы, в которых тот сжимал тонкую серебряную цепочку с какой-то подвеской. Ронин зачем-то взял ее и опустил к себе в сапог. Потом он прошел дальше по переулку и выбрался на дорогу Голубой Горы.

Тишина.

Все спокойно.

Старик оказался прав. В резиденции риккагина Тиена не было никого: ни самого Тиена, ни Туолина, ни солдат, ни носильщиков.

Ронин оглянулся на ходу и осмотрел улицу. Он был совершенно один. Все ушли. Наверное, отбыли на Камадо. Раньше намеченного срока. Нехороший признак.

Возможно, обстановка на севере осложнилась. Если ему сказали правду. В чем он теперь сомневался.

Он вдруг вспомнил про странный корень. Торопясь сюда, он не стал задерживаться в аптеке, чтобы услышать его историю. Ронин пожал плечами. Все равно уже поздно, лавка наверняка закрылась. Можно зайти туда завтра, перед тем как идти на гору, в город за стенами, чтобы встретиться с городским Советом. Как бы там ни было, Ронин проголодался. Ведь он только завтракал, да и то лишь рисом и чаем. Он спустился с крыльца дома риккагина Тиена и пошел вдоль по улице в поисках таверны.

– За тобой придут.

– Но...

– Никаких указаний.

– Хорошо. А плата?

– Сейчас. Серебром.

– Минуту...

– Ты хочешь туда? Хочешь все это увидеть?

– Да, но...

– Тогда делай, как я говорю.

Обезьяноликая сидела, завернувшись в зеленый плащ. Сегодня с ней рядом сидел какой-то плешивый мужичонка с узким черепом, плоским лицом и сверкающим кольцом в носу. Он курил трубку с длинным, слегка изогнутым чубуком и маленькой чашечкой. Женщина разговаривала с человеком, у которого были рыжеватые волосы, светлые глаза и молочно-белая кожа. Он сидел как-то странно, словно у него не сгибалась нога.

– Ты слишком многого просишь, – сказал человек с рыжеватыми волосами.

Плешивый продолжал безучастно потягивать свою трубочку.

Женщина подалась вперед. Сверкнули мелкие зубы, покрытые черным лаком.

– Подумай, что можно купить на все это серебро. Сиркус бывает не каждый день. – Она деланно рассмеялась. – И я думаю, нет нужды напоминать тебе об ограничениях. Считай, что тебе повезло.

Ее голова покачивалась вверх-вниз.

– Очень повезло.

Они сидели за угловым столом так близко от Ронина, что он без труда различал их разговор в вязком шуме таверны.

Это было большое, дымное заведение рядом с Нанкином, одной из главных улиц Шаангсея. Низкие деревянные балки пересекали потолок; в воздухе плавали запахи воска и жира. Короче говоря, таверна как таверна. Таких в городе сотни.

Ронин отодвинул чашку с рисом, поднял палочки, отправил в рот последний кусочек мяса и потянулся за рисовым вином.

– Может быть, в другом месте мне предложат чего получше, – сказал рыжеватый, но без особой уверенности.

Обезьяноликая издала серебристый смешок, неожиданно мелодичный.

– О да, конечно. А зеленым тогда...

– Нет-нет, – быстро сказал человек. – Ты меня не так поняла.

Он вынул из-под плаща кожаный кошель и отсчитал сорок серебряных монет.

Женщина серьезно смотрела на него, не обращая внимания на серебро. Плешивый смахнул монеты со стола. Его желтая рука лишь на мгновение мелькнула на свету.

– Еще десять, – ровным голосом сказала женщина.

Рыжеволосый дернулся.

– Десять... но ведь ты назвала цену...

– Эти десять – за то, что я ничего не скажу зеленым.

Она рассмеялась, когда тот снова открыл кошелек.

– Сиркус, – прошептала она.

Плешивый сгреб монеты и снова принялся за трубку.

Над ним повисло облако дыма. Потом они с женщиной поднялись и ушли.

Рыжеволосый провел трясущейся рукой по лицу, взял небольшой кувшин с вином и налил себе полную чашку. Вино пролилось на стол.

Вошли двое мужчин и сели за столик Ронина. Тут же примчался хозяин. Они заказали вареную рыбу и вино. Ронин попросил еще один кувшин вина.