Он с трудом поднялся на ноги и снова схватился за мачту, чувствуя спиной приближение твари. Любое движение отдавалось болью, но он все-таки выдернул мачту и повернулся навстречу сверкающим челюстям. Ронин всадил обломок мачты в распахнутую пасть почти под прямым углом. Челюсти сомкнулись, и мачта, упершаяся в нижнюю челюсть, ударилась в верхнюю и, пробив мягкое нёбо, вошла в мозг. Голова дернулась, на палубу посыпалась чешуя, раздался пронзительный рев.

А потом чудовище ушло, соскользнув под лед. Оно погружалось все глубже и глубже, пока не исчезло из виду. Остались только разлом во льду да кровь и тина на палубе корабля.

Ронин, стоявший на палубе на коленях, упал лицом вниз, прикоснувшись лбом к холодным доскам. Он судорожно хватал ртом воздух, очистившийся от вони после исчезновения твари. Слегка отдышавшись, он пополз вперед, превозмогая боль.

Боррос лежал в луже крови. Ног не было и в помине, а нижняя часть туловища представляла собой бесформенную рыхлую массу. Ронин безучастно смотрел на него. Колдун был мертв.

Дальше, сказал он себе, надо двигаться дальше.

Но корабль стоял неподвижно посреди ледяного моря. Ронин попытался встать. Боль нахлынула темной волной, голова закружилась. Подогнулись колени. Он прислонился к левому борту и переждал приступ слабости. Через несколько секунд он уже мог удержаться на ногах и, стараясь не думать о боли, медленно двинулся вдоль борта, пока не добрался до передней части полозьев. Обломки ледяных глыб, нагроможденные при подъеме чудовища из застывших глубин, перекрыли путь кораблю. Ронин осторожно приблизился к борту со стороны зияющей полыньи и на четвереньках спустился вниз. Было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть. Ронин прислушался. Откуда-то издалека доносился тихий плеск, отдающийся эхом. Вода! Лед становится тоньше. Он поднял голову, вглядываясь в темноту на юге. Что там? Край ледяного моря? Начало цивилизации? Люди.

А что потом? Ронин тряхнул головой, словно раненое животное. У него еще будет время об этом подумать. Сначала – самое необходимое.

Превозмогая боль, он взобрался на замерший корабль, прошел вперед и поднял развороченное тело чародея. Снова вниз, на черный лед, к скользкому краю обсидиановой ямы. «Вот ты и дома», – подумал Ронин. Тело легко соскользнуло с его рук, мелькнув бледным пятном при свете звезд, и исчезло из виду. Всплеск нарушил ритмичное колыхание подледных вод, но лишь на мгновение.

Ронин принялся расчищать завалы перед полозьями. Время тянулось мучительно медленно. Когда он закончил работу, спина у него горела, пот лился с него в три ручья, все тело дрожало.

Вернувшись на корабль, он присел, чтобы отдышаться. Секунды казались столетиями. Как будто в замедленном темпе Ронин прошел вдоль корабля под холодным звездным покровом, в его платиновом свечении поднял запасную мачту, поставил ее вместо сломанной, а потом закрепил рею и перебросил канаты через блоки и шкивы. Закрепив парус, он опустился на колени: в голове все плыло, в ушах звенело. Но Ронин заставил себя встать. Он поднял парус и закрепил канаты. Был почти полный штиль, и полотнище лишь колыхалось без всякой пользы. Но Ронину было уже все равно: он еще попытался дойти до каюты, но рухнул на палубу, отключившись от боли и изнеможения.

Он ослабел от боли. Несколько раз за ту долгую ночь поднимался сильный ветер, и судно, раскачиваясь, шло вперед, набирая скорость. Перед рассветом Ронин проснулся, но плавное покачивание корабля убаюкало его, и он снова забылся неспокойным сном.

Когда он в очередной раз открыл глаза, была ночь. Выходит, он проспал целый день. Он долго лежал неподвижно, перебирая в памяти все, что произошло за время путешествия. Слишком много всего. Потом он обшарил карманы своего костюма, но там уже не осталось еды. Вдруг откуда-то сверху донесся глухой низкий грохот. Вскоре звук заполнил все пространство. Ронин перевернулся и медленно пополз по палубе.

Справа по борту разливалось какое-то пульсирующее свечение. Мигающие красно-оранжевые вспышки освещали небо. Ему показалось, что возвышавшаяся в отдалении гора полыхает огнем, извергая багровый дым в обсидиановую ночь. Ронин прищурился, глядя как завороженный на эту суровую красоту. Он не сомневался, что все это ему снится. По ушам ударила тугая грохочущая волна. Обломки темного камня разлетались в воздухе, а из вершины горы бил жидкий огонь: шафрановый, бледно-зеленый, фиолетовый, – рвался ввысь, воспламеняя воздух, а потом сверкающими каскадами обрушивался на землю. Голубое пламя, призрачное, неверное и загадочное, дрожало на фоне потревоженной темноты, а земля, казалось, содрогалась и сдвигалась в чудовищном катаклизме. Грохот отдавался могучей вибрацией в теле Ронина, наполняя его огневой энергией. Весь мир как будто пришел в движение. Ронину почудился скорбный плач. Гора, казалось, истекает кровью. По каменным склонам лилась расплавленная скальная порода – бело-желто-красная – и загустевала внизу, а тяжелые клубы пара поднимались к мрачному небу. А потом чернота, что была глубже, чем сон, затопила ночь, и Ронин начал задыхаться в мягкой пыли.

Корабль несся на юг по утончающемуся льду – прочь от сотрясающейся земли и красно-ониксового неба. А когда снова взошло приплюснутое солнце, еще закрытое янтарными облаками, утро было уже не таким пронизывающе студеным, и день обещал быть прохладным, но не морозным.

Ронин так и лежал лицом вниз на изуродованной палубе. На спине у него трепыхались клочья изодранного костюма. Возможно, это было и к лучшему: он не видел огромных льдин, что раскалывались с громовым треском и лениво дрейфовали на поверхности темно-зеленой воды.

Корабль обрушился на последний слой тонкого льда со звуком, напоминающим одновременно и стон, и треск. Ледяная корка раздалась под его весом, и корабль оказался на воде. Носовая часть опасно нырнула, но тут же выправилась. Форштевень в облаке брызг качнулся вверх. Поток воды прокатился по палубе в сторону кормы, обдав брызгами пены лежавшую ничком фигуру.

Ронин сразу очнулся, отфыркиваясь – соленая вода попала ему в нос. Он с трудом поднялся и, схватившись за фальшборт, огляделся по сторонам. «Вода!» – завопил его отупевший мозг. Вода! Но он никак не мог сообразить, почему это так важно. Ронин запрокинул голову и зажмурился, ослепленный солнцем. Он опять посмотрел на воду, голубовато-зеленую, переливающуюся на солнце золотыми блестками, а потом – под воду... Что это?

Тень? Глубоко под водой мелькнуло какое-то громадное пятно без четких очертаний. Мелькнуло и тут же исчезло. Остались лишь зеленоватые волны, сверкающие отраженным светом, что распадался на десятки тысяч подрагивающих, приплясывающих полумесяцев. Что это? Ронина охватила внезапная слабость. Он потерял сознание. Обмякшее тело мягко упало на просоленную палубу.

Похолодало: темные плотные тучи закрыли солнце, преградив путь теплу. Море приобрело свинцовый оттенок. Появились буруны. Сильный порывистый ветер, налетевший с северо-востока, рванул парус. И буквально через несколько секунд буря ударила в полную силу. Волны становились все выше. Вода уже начала заливать неуправляемый корабль, развернувшийся бортом к волнам, которые теперь неустанно прокатывались по фелюге. Корабль грузно колыхался среди бурлящих вод. Дождь шел сплошной пеленой. День, наполненный звуками ветра и дождя, сделался серо-зеленым, темным и словно бесформенным.

Корабль тонул, и ничто не могло его спасти. Волна и ветер одновременно ударили в борт, и фелюга не выдержала. Дождь слегка поутих, но зато ветер разбушевался не на шутку, словно он был живым разумным существом и понимал, что корабль доживает свои последние мгновения.

Палуба под ногами Ронина вздыбилась и обрушилась. Очередная волна смахнула его в бурное море. Когда вода попала ему в рот и горло, он пришел в себя, судорожно хватая воздух. Выплыв на поверхность, Ронин услышал вокруг себя треск и грохот разламывающегося корабля. Потерявший ориентацию, с мечом, тянувшим вниз, он пошел на дно, потянулся к плывущему мимо обломку, промахнулся, но все-таки вынырнул на поверхность. Легкие у него разрывались, соль разъедала раны. Он опять потянулся к мачте, его пальцы коснулись скользкой поверхности, но ее отнесло от него набежавшей волной. Ронин попытался ее догнать, но сил уже не оставалось, и он осознал, преисполнившись вдруг необычайным спокойствием, что тонет. И здесь уже ничего не поделаешь. Он опускался в холодные зеленые глубины, глядя на удаляющийся свет и удерживая в легких последний глоток воздуха.