Теперь у Фрейдала остался только один кинжал, но и это – с точки зрения Ронина – было ровно на один кинжал больше, чем нужно. Ему пришлось действовать быстро. Надо было приблизиться к саардину, прежде чем тот доберется до кинжала. Ронин собрался и прыгнул на нависшую над ним высокую фигуру. Сильный порыв ветра качнул корабль, и саардин, сместившийся, чтобы не оступиться, избежал полновесного удара Ронина. Кулак скользнул по щеке и на излете разбил губу, не попав по скуле, в ином случае оказавшуюся бы раздробленной. Чешуйчатая рукавица содрала кожу, оголив плоть. Голова Фрейдала дернулась назад, он отпрянул. Ронин по инерции пролетел мимо, врезавшись ребрами в левый борт. У него перехватило дыхание, и он хватанул ртом воздух, стараясь не согнуться. Фрейдал смахнул кровь, хлеставшую из разорванной щеки, и нанес удар, сжимая меч обеими руками. Перед глазами Ронина стояла какая-то мутная пелена, и только по слуху, не вполне осознавая происходящее, он выбросил над собой руку в перчатке. Теперь только чешуйчатая шкура чудовищного Маккона служила ему защитой. Клинок ударился о перчатку, твердая поверхность которой словно покрылась рябью. Она поглотила силу удара, и меч соскочил, скользнув по чешуйкам, как будто их покрывало масло. Смертоносное лезвие, повернутое в сторону, резануло по раненому плечу Ронина. Боль подстегнула его. Весь испачканный ярко-алой кровью, он оперся о фальшборт и шагнул вперед. Фрейдал, не веря своим глазам, уставился на его перчатку.

Окровавленное лицо саардина исказилось от ярости. Пригнувшись, он стремительно пошел на Ронина. Их клинки загремели гневными громовыми раскатами. Ронин наседал на противника, а тот вроде бы пытался отступить, словно уступая напору Ронина. Но Ронин знал эту уловку и понимал, что Фрейдал пытается отойти на достаточное расстояние, чтобы метнуть последний кинжал. Ронин напирал, прижимая Фрейдала к мачте. Тот схватился за блестящую рукоять кинжала, но Ронин накрыл ее рукой в перчатке. Их клинки сцепились, лезвие проскользило по лезвию. Фрейдал встряхнулся, кое-как извернулся и, освободившись от хватки Ронина, вытащил кинжал. Они сдвинулись одновременно, словно побуждаемые одним импульсом. Яркое лезвие кинжала устремилось на Ронина, и его нельзя было избежать, потому что на этот раз Фрейдал не метнул кинжал, а наносил удар, и Ронина по инерции несло прямо навстречу острию. Фрейдал метил в шею, но промахнулся, и острие ткнулось в ключицу, содрав кожу. А потом Ронин проскочил мимо него темной тенью, держа меч обратной хваткой, так что клинок оставался у него за спиной. Он твердо встал на ноги, сделал глубокий вдох, развернул туловище, начав движение от лодыжек, и меч молнией устремился на саардина, разворачивающегося лицом к Ронину. Острие вонзилось Фрейдалу в рот. Клокочущий вопль оборвался. Поворот клинка – и Ронин отскочил, занося меч для другого удара. Белый на свету клинок, со струйками крови возле острия.

Фрейдал извивался на палубе, зажав руками нижнюю часть лица. Кровь была повсюду. Когда саардин затих, Ронин огляделся в поисках даггамов. На палубе не было никого, кроме писаря. Он стоял, глядя на приближающегося Ронина.

– Ты написал свою последнюю строчку.

Писарь опустил стилос на дощечку и записал слова Ронина. Ронин махнул рукой, отошел на корму и распахнул люк каюты. Спустился по трапу. Никого.

Он снова поднялся палубу, вскочил на фальшборт, присел на мгновение и оглянулся. Фрейдал лежал на том же месте. Писарь не двигался. Ронин взглянул в последний раз на его бесстрастное лицо и спрыгнул на палубу своей фелюги. Могучим ударом, он разрубил канаты, соединявшие корабли. Они разделились, и неуправляемый корабль-двойник медленно отошел левым бортом и направился на восток. Вот он уже превратился в черную точку на горизонте, а потом исчезла и она.

Боррос, конечно, ему не поверил, чего и следовало ожидать. Ронина это ни капельки не волновало.

– Он мертв, – сказал Ронин, расхаживая по каюте. – Хочешь верь, хочешь нет.

Солнце сумрачно клонилось к горизонту за сплошной пеленой облаков, бесформенных и бесцветных: вот и еще один день пошел на убыль. Перед тем как спуститься в каюту, Ронин всмотрелся вдаль. Ему показалось, он видел очертания земли, однако уверенности у него не было. Но ему, как ни странно, было все равно.

– Нам еще ехать и ехать, – довольно резко бросил Боррос в ответ на слова Ронина. – И я не верю, что Фрейдал мертв.

– Может быть, повернем назад и убедимся? – ядовито заметил Ронин.

– Если б у нас было время, я бы сам настоял на этом, – буркнул колдун упрямо. – Очень хочется пнуть его труп ногой.

– Само собой. Прямо сейчас.

– Я не жалею, – с некоторым самодовольством заявил Боррос, – что во мне нет твоей страсти к битве.

Ронин присел на свою койку и, отыскав кусок ткани, принялся протирать клинок.

– Моя, как ты это называешь, страсть к битве – это наша единственная в данный момент защита.

– Защита от мести Фригольда. Сейчас, когда мы на поверхности, их возможности сильно ограничены.

Одну сторону зараз, вверх от широкой середины к острию.

– Утром ты бы этого не сказал.

– Ронин, ты еще не понял. Многие поколения мы жили замкнуто, давились собственной дряхлостью. Все наше развитие остановилось. – Лицо у Борроса задергалось. – Ты, я, Фрейдал – мы все порождения этой порочной системы. Ты гордишься тем, что ты меченосец. – Тон колдуна сделался назидательным. – Но ты живешь жизнью, искусственно созданной Фригольдом.

Он сделал размашистый жест.

– А здесь все это бесполезно.

– До сих пор дела обстояли иначе.

– Ты все время насмехаешься надо мной. А я имею в виду, что скоро мы доберемся до континента, где живут люди. Это будет цивилизованное общество. Человечество извлекло уроки из ожесточенных магических войн...

Ронин поднялся.

– Чего ты боишься, старик?

– Я? – Серые глаза колдуна на мгновение сверкнули. – Я боюсь меча, которым ты орудуешь с таким мастерством, и руки, которая его направляет. Буду с тобой откровенным, Ронин. Я боюсь, что твое присутствие помешает нашему контакту с цивилизацией. Я – человек науки и знания: я много учился. Меня они станут слушать, но ты... ты для них варвар. В тебе слишком сильны кровожадные инстинкты, и не исключено, что ты неверно истолкуешь какое-нибудь движение или жест... и кто-то поплатится за это жизнью.

– Тогда ты меня совсем не знаешь.

– Я знаю, что ты меченосец, и этого уже достаточно. Все вы одинаковые: вы все владеете только одним ремеслом.

– Лучше скажи, – пробурчал Ронин, вставая на трап, – как бы ты обошелся здесь, на поверхности, без меня.

Он вышел в ночь.

Трепетный свет разливался бледными лепестками по ледяному морю, по палубе летящего корабля, по сгорбленным плечам Ронина. Иней присыпал его брови, ресницы и многодневную щетину у него на щеках. Он смотрел на юг, в сторону розово-шафрановой желтизны, смутно проглядывавшей на горизонте. Все еще в сонном тумане, все еще чувствуя близкое тепло гладкого, гибкого тела К'рин, вздрагивающей под ним, все еще вдыхая аромат ее волос, спотыкаясь на последнем отрезке кромешной тьмы... в общем, еще окончательно не проснувшись, Ронин повернул голову, чтобы взглянуть на разливающийся на востоке красно-оранжево-золотистый свет солнца, что поднималось из-за низких поблескивающих облаков. Впервые за все это время его взору открылся безоблачный, необъятный лазурный свод.

Он долго сидел неподвижно, глядя на это диво. Потом поднялся, подвигал ногами, чтобы разогреть затекшие мышцы. Встав у правого борта, он жадно разглядывал землю, что растянулась километрах в четырех впереди.

Ронин снял с пояса кинжал и задумчиво поскреб бороду. Как все же приятно увидеть сушу, когда ты столько времени провел среди ледяной пустыни. Он сделал глубокий вдох. Воздух, прозрачный и свежий, искрился морозной хрупкостью, которая отнюдь не была неприятной, и особенно после гнетущей бури, когда вообще было нечем дышать, разве что взвихренным снегом.