Вулф вместе с Бобби отправились к жене Джуниора. Пока Вулф успокаивал плачущую женщину, Бобби оцепенело сидел и смотрел в одну точку. Восьмилетний сынишка их друга играл на краешке полированного стола, держа в руках бейсбольную биту и не говоря ни слова. Глядя на него, Бобби подумал: «Что, собственно, понимает ребенок? Возможно, он считает взрослых полными идиотами, если они говорят, что его папа больше не вернется».

– Может быть, Мария, вам это ни о чем и не говорит, – услышал Бобби слова Вулфа, обращенные к вдове, на испанском языке, – но ваш муж был храбрым мужчиной. Он выполнял важную работу и заставлял считаться с собой все уличное отребье. Вот это вы и скажите Джулио, когда он подрастет и станет понимать, что к чему. Такое повлияет на всю его дальнейшую жизнь.

– Не знаю, лейтенант, как ты умеешь так успокаивать, – сказал Бобби, когда они ехали обратно. – Я бы не нашел слов утешения.

– Да разве это правильные слова, Бобби? – ответил Вулф, глядя вперед через ветровое стекло и рассеянно наблюдая, как лихо обгоняет Бобби слева и справа грузовые машины, спешащие куда-то в это раннее утро. – Но я рад, что ты так считаешь.

– А разве не так? Ты же успокоил ее.

Вулф даже не пошевелился. Он обладал необыкновенной способностью отрешаться от всего и становиться абсолютно спокойным, что не раз лишало Бобби, впрочем, как и преступников, задержанных Вулфом, присутствия духа.

– Собственно говоря, я и сам не знаю, верю ли я в то, что сказал, или же все это только слова.

– Но ведь то, что ты сказал, – правда.

Вулф, хотя его голова и была забита другими мыслями – горящими лицами, густой темнотой переулка, какой-то жаркой змейкой, снующей туда-сюда внутри него, – машинально ответил:

– Может, тогда я и сказал правду, но отныне правда лишь в том, что Джуниора убили.

Бобби с минуту молчал, обгоняя фургон, развозящий газеты, а затем тихо произнес:

– Лейтенант, я не согласен с тем, что Джуниор мертв, а его убийца все еще разгуливает на свободе. И сейчас это и есть главное.

Настроение у всех в офисе было подавленное. Кто-то прикрепил к экрану фотографию Джуниора Руиза как печальное напоминание о нем. Он смотрел на мир широко открытыми глазами, двадцатидевятилетний, хотя на фото и выглядел гораздо старше: взгляд у него был такой серьезный, что никто бы и не подумал, каким шутником он был на самом деле, если бы не общался с ним до его гибели. Вулф прошел в свой кабинет и, усевшись на вращающийся металлический стул, подумал, как глубоко презирает свой образ жизни.

Когда же он пришел к заключению, что город для него неподходящее место? На прошлой неделе, в прошлом месяце или в минувшем году? Ему осточертело быть мягко-желтым подбрюшьем прогнившей столицы, осточертело патрулировать целыми днями по грязным улицам, в то время как в ушах все время звучат мерзкие голоса выслеживаемых преступников. «Боже мой, – подумал он, – как же угораздило меня, молодого парнишку, выросшего в провинции Элк-Бейсин, в штате Вайоминг, очутиться в этой сточной канаве?»

Вулф прикрыл глаза. Он знал, почему упорхнул из Элк-Бейсина. По правде говоря, ему даже не хотелось и думать об этом. Реальность была такова, что теперь он находился здесь, и, черт подери, ему самому решать, как поступать дальше: жить в этой выгребной яме всю оставшуюся жизнь или... Что «или»?

– Лейтенант! – раздался голос вошедшего Бобби Коннора.

– Подожди, не сейчас.

Бобби вышел. Если посмотреть на Вулфа Мэтисона со стороны, можно заметить в его облике нечто необычайно грозное: высокие скулы, прямые черные волосы и какой-то странный разрез светло-коричневых глаз. Ну а кроме особых примет наиболее характерным для него было спокойствие, резко отличавшее его от всех остальных, с кем Бобби приходилось сталкиваться.

Вулф, медленно и глубоко дыша, обдумывал последние события. Кто же убил Аркуилло и, может быть, заодно и Джуниора Руиза? И что из этого следует? Конечно, можно просто предположить, что Аркуилло в темноте принял Джуниора за него, Вулфа, и подстрелил его. Но что же произошло на самом деле? Вулф мысленно представил себя в темном переулке, где кровь Джуниора Руиза окропила и его, и почувствовал, как аура убитого оставила в нем ложный следок, будто на него капнули чаем вместо слезы обманутой любовницы. И тут он понял, нет, он знал теперь наверняка, что Джуниора подстрелил не Аркуилло.

Тогда кто же? Что-то неясное мелькнуло в голове Вулфа. Расплывчатые очертания фигуры Бобби, тягучие, как сироп, противные, как дерьмо.

Кто же стоял и ждал в тени «Файерберда-87»? И каким образом, черт подери, эта тень умудряется скрыть от него ауру того, кто сидел в машине?

Ему вдруг стало ясно, когда он на мгновение увидел кровь, булькающую и льющуюся на гордое, как у матадора, лицо Аркуилло. Вот где нужно искать след!

Он попытался сосредоточиться, но ему мешали беспорядочные видения девушки, обезглавленной разъяренным бандитом. Она, безусловно, ни при чем, да и какой грех может перевесить столь жестокое убийство? В его сознании промелькнули открытые глаза Джуниора, похожие на медные центовики, уже ставшие черными; появился образ его жены (теперь уже вдовы), сразу догадавшейся – потому как жена любого «фараона» ожидает этого, – почему он появился перед дверью ее квартиры в столь ранний час. А самым ярким видением был тот жуткий, страшный огонь, вспыхнувший откуда-то изнутри Аркуилло.

Ему бы получше прислушаться к себе, к своему здравому рассудку, который сумеет подсказать, как далеко зашло его воспаленное воображение...

«Вот твой разум», – упрямо твердил один голос. «А вот твое бренное тело», – говорил другой. Причем второй голос старался заглушить первый.

Мысленно Вулф увидел себя юным, красивым и в то же время несколько испуганным, когда дедушка сводил свои ладони вместе с его ладонями. Вначале они, казалось, сдвигались медленно, а потом так быстро, что получался громкий хлопок. От этого звука Вулф даже подпрыгнул. Затем он явственно услышал знакомое позванивание звеньев металлического браслета на руке деда. На звеньях были выгравированы фигурки медведя, бизона, сокола и волка.

Дедушка улыбался, глядя на реакцию внука. Там, где он обитал, стоял смешанный, пьянящий запах трав и деревьев, отчего у Вулфа теперь слегка закружилась голова. Улыбка дедушки стала благожелательной. «Не веришь мне, – казалось, говорил он. – А зря. Вера, в первую очередь в себя, может прийти со временем». Он придвинулся еще ближе, и его длинные пальцы коснулись плеч Вулфа. Пальцы были сильные, Вулф помнил их силу, как помнил и многое другое из своего прошлого.

«А теперь успокойся, – сказал дедушка, пристально глядя на мальчика. – Нет, не так! Вот так. Успокойся, успокойся, не шевелись». Дед был высокий, статный и нисколько не грузный, хотя Вулф и считал его самым крупным мужчиной на свете. Возможно, внук обладал той же аурой, что и дед, а она у деда была довольно сильной. «Теперь слушай меня: скоро ты перестанешь ощущать свое тело. На время у тебя останется только способность мыслить и хаотично вспоминать события прошлых лет, доволен ли ты своим нынешним состоянием: бегаешь, носишься и никогда ни о чем не думаешь? Как ты можешь так жить? Только в состоянии полного покоя можно правильно мыслить и принимать верные решения. Думай о горах или о деревьях, о том, какие они спокойные и величавые. Когда ты станешь таким же спокойным, как горы или деревья, ты обретешь способность верно мыслить».

Немало времени потребовалось молодому Вулфу, чтобы понять и оценить напутствия деда. Для него, как, впрочем, и для его отца, был характерен подвижный образ жизни. Он увлекался игрой в прятки, в бейсбол, скачками, не раз испытывал свою выносливость и силу в марафонских заплывах по реке Винд-Ривер-Шошоне – все это стало для него очень важным воспоминанием о прошлом.

Вулф открыл глаза, очнулся от воспоминаний. Приснилось все это ему или его действительно зовет дед? Зовет для чего-то нужного, в этом сомнений нет.