Я подплыла к старосте и устроилась рядом, мягким движением отсылая его в спокойный сон. Руки легко касались в воздухе незримого, собирая и дополняя картину болезни. Как говорили в моем старом циничном мире, все беды от нервов. Особенно у хороших людей. Большое Римахово сердце таило скорбь.
– У него есть сын?
– А то, два, – Дари заметно вздрогнул от моего вопроса, – Тамил да Мирах.
– Старший давно болеет?
– Деревом спину перешибло прошлой зимой, – совсем тихо проговорил мой помощник, уже не скрывая растущего удивления, – как раз начал строить дом для своей будущей семьи.
– Простыл староста ваш, а потом так и не оправился. Горе его гложет. Винит себя невесть в чем. С таким самоедством он заново болячку найдет, и похлеще этой. Думаю, что-то приключилось еще до беды с сыном. Он, часом, не был против брака?
– А то! Еще как, – усмехнулся Дари. – Сыну старшему в тот год по осени как раз тридцать исполнилось, а Иртэ не было шестнадцати. Она сирота, живет у Римаха с младенчества приемной дочерью. Как узнал, наследника любимого выгнал под зиму со двора. Кричал, что девочке жизнь ломать не даст, что она сама должна выбирать, а ума по малолетству не нажила пока. Что Тамил ей братом рос, да вот каким злодеем себя показал. Всем селом старосту урезонить пытались, помирить с сыном, только без пользы. Тамил тоже характером в отца, уперся – не своротишь. Ушел из дома, принялся строить себе избу. Ему все помогали, а вот как вышло криво. Даже руки у парня с весны почти не работают, лежит пластом. Как Римах с руками-то беду приметил, так и стал прикашливать. Дальше – хуже. Я боялся, обоих до листопада похороним. А что еще с девочкой будет…
Дари замолк, почти не обращая внимания на происходящее вокруг, но старосту держал крепко, бережно. Еще пару минут такой прострации, и все будет просто замечательно. То есть мои действия останутся незамеченными. Постепенно его сознание вернулось из мрачных лабиринтов сельской трагедии на поляну.
Надо было усыпить обоих, чтоб ему! Чуть не отпустил спину пациента от неожиданности. А чего я хотела? Он еще хорошо держится для такого неординарного зрелища. Как раз в это время я деловито выцеживала застарелые сгустки слизи, крови и полуразрушенной плоти легких, вскрыв межреберье под грудиной.
Еще несколько минут на сращивание тканей и размещение обновленных легких в здоровом, расправленном виде. Все, пожалуй. С чего это я собиралась падать в обморок, интересно? Работа оказалась легкой, даже не вспотела. Видимо, учусь пользоваться способностями. Немалыми, прав был Риан.
– Клади его на бок. Вот и ладно, путь поспит еще немного. Полей мне воды, – попросила я слегка заторможенного Дари.
Он молча выполнил требуемое. Потом умылся сам и тихо присел, где стоял. Я аккуратно довела вынутую из старосты болезнь до состояния пепла. Довольно глянула на солнышко, все еще высокое и ясное. Быстро управилась. До ночи можно поспеть назад, к оставленной без старших Иртэ, если, конечно, как следует поторопиться.
Отобрала у замороженного до неподвижности ледяной статуи Дари меха, напилась и вылила остатки воды на голову. Хорошо-то как! Какого я красавца из бледного покойника слепила. Душа поет. Лечить – это наслаждение, а не работа, когда результат видишь сразу, и он такой неоспоримый.
Можно будить старосту.
И тут статуя оттаяла на мою беду. Ладно бы он, выйдя из шока, попросил вылечить Тамила или высушить болото. Хуже и проще: этот наглец буднично сообщил мне свои несбыточные надежды, словно я была его личной, честно пойманной с третьей попытки, золотой рыбкой. Он не думал плакать или бурно радоваться, нет. Просто погрузился в тихую и твердую веру, которая хуже любого горячечного фанатизма.
– Ты снавь, настоящая. Значит, я еще увижу, как цветет степь…
И что я должна была сказать? Стояла, глупо уставившись в темные, безмятежные болотно-серые глаза этого сумасшедшего и молчала. Он терпеливо ждал. Староста завозился, постепенно возвращаясь из счастливого сна. Надо бы этого Годея сразу протрезвить, махом. Чтоб жил как прежде, без глупых надежд. Но сказать ему «это невозможно» я не смогла. Пообещать исполнить – ну, сами понимаете, куда там.
В общем, вся история с Рианом самым банальным образом повторилась в урезанном формате. Я села и рассказала коротко и без деталей, как слабо я знакома с этим миром, и как трудно что-либо изменить. И еще, как мало я собрала информации о том, что и где менять. Думаете, помогло? Лично я не надеялась даже, я ведь реалист. Просто попыталась, для очистки совести.
– Надо всем миром взяться, – раскатисто донеслось со шкуры. – Нам уже все одно потесниться некуда. Земля не родит, не мы, так дети-внуки последними в мире окажутся. Дари прав, тут следует на большое дело замахиваться, а не по мелочи силы на старых скандалистов вроде меня тратить.
Надежда – очень заразная штука, и от нее я лечить не умею. Да и не хочу. Видно, придется прогрессивным сверх всякой меры жителям Агриса участвовать в нашем заговоре, которого нет в помине. Пока же староста поднялся на ноги и довольно прошелся туда-сюда, шумно пыхтя сердитым ежом и демонстративно поводя могучими плечами. Довольно кивнул, признавая полное выздоровление, и деловито принялся собирать свою лежанку.
Дари поймал конский повод, и все мы пешком направились на далекий пока закат, к той полянке, где недавно встретились чужими еще людьми. Мало мне было одного Риана, теперь приходилось выслушивать полезные сведения от двух новых доброжелателей. Ох, не того я боялась, выходя в люди.
– Окаянных вообще-то совсем мало, – назидательно вещал прорезавшимся звучным баском Римах, – в крупных городах по двое, а то по трое, и только-то. А главная у них, Адепт то есть, это младшая княжна, упырица та еще, как и братец ее родной. Говорят, убивец он. Старший-то, наш нынешний князь, им родня только по отцу. Не скажу, что светом наполненный, но и не без понятия мужик. С западным Архипелагом слышал, вот-вот замирится, казни прилюдные отменил, сестре воли большой не дает.
– Оттого и ждет покушения что ни день, – кивнул Дари, – Говорят, младший княжич решил в жены одаренную девицу взять. Напоказ, для князя, у него имеется знатная невеста. А кроме нее припрятана еще одна девица, окаянная. Это не трудно: бабы на него так и липнут, дуреху подходящую нашел давно, дар ее от брата в тайне держал. Вдвоем твари вредные, сестра его с новой женой, старшего княжича в эту же осень до могилы доведут. Тогда всем станет хуже некуда.
– Не доведут, – улыбнулась я, – у Мейджи, невесты княжича, оказалось, дара нет. Так что надо им новую невесту искать, по любому дело времени потребует.
– Хорошо, – довольно кивнул Римах, словно это я расстроила опасный брак. Он был благодушен, доволен своим звучным голосом и болтал без умолку, явно радуясь заодно и отсутствию одышки. – Значит, наше дело сейчас – проводить тебя до Дарса. Я к лекарю загляну, чтоб не без повода ездить. Дари про скот выяснит, как собирался. А ты к городу попривыкнешь. Там без компании трудно по первому разу. Страшная жизнь в Дарсе, едят друг друга людишки и не давятся. Город поганый, живет каждую осень рабским торгом. Съезжаются туда гниды всякие, а толковых людей работящих и нет почти. Не то что в Гирте, положим. Там городской голова – это Голова, а не лизоблюд храмовников безголосый. Правда, как гвардию к нам поставили, полегче дышится. Уже пятый год пошел, как устроил их в казармах капитан Крёйн, что приезжал от князя. Кто Рысью его зовет, а кто просто зверем. В городе его пуще Адепта боятся, потому разговор у него короткий. Как вцепится – только от трупа и оттащат, и хоть ты князь, хоть ремесленник, – ему без разницы.
– Нет, не подумай, – усмехнулся моему ужасу Дари, – Он никого руками не рвет, мечом не рубит. Хуже, нудно допрашивает, роется, подробности выясняет. Дотошный и спокойный, ничем его не проймешь. А потом имущества лишает, в столицу увозит иль тут казнит, если вина велика. И спорить, деньги сулить, плакать и молить бесполезно, за ним князь, а у того вера лишь своим. Всю зиму Рысь жил в городе, к весне бывало, что при получении записки с приглашением к Крёйну в обмороки падали и яд принимали. Может, и нельзя было по-другому. Прежде у городских ворот что ни день – или казни, или трупы. А на площади особый помост для прилюдного наказания рабов, и всегда не пустой, доски от крови не просыхали. Мы скот продавали через перекупщиков, чтоб только в город не ходить. Мерзость одна. В первую зиму при Крёйне уже казней не стало (странно, выше Крёйном пугали: страшнее Адепта… и вдруг – похвала? Так какой он все же?).
