Когда он вошел в палату, где Мириам лежала без сознания, сердце Грега вздрогнуло, словно от укола скальпелем. Он встал на коленях около кровати и дотронулся до щеки ребенка. Белый, слегка изогнутый гипс, охватывающий всю ручку, был подвешен в воздухе на блестящем стальном тросе.

— С ней все будет в порядке, — сказала Холли.

То же самое говорили и врачи, но то, что это в принципе могло случиться, ужаснуло Грега. В обществе своей бесстрашной жены он забыл о враждебности равнодушного мира. Он не думал о минных полях смерти. Он изменил своей собственной религии, религии страха, реальности недобрых, опасных, грозных сил. Теперь он чувствовал себя виноватым. Ему становилось плохо при мысли о том, что его благодушие явилось причиной случившегося. Если бы он был достаточно бдителен, ребенок бы так не страдал.

Холли старалась утешить его. У нее ничего не получилось. Когда Мириам вернулась из больницы, рука все еще сильно болела. Грег слышал ее плач, шел в ее комнату, говорил с ней, а когда она засыпала, сидел у постели до утра.

Жена чувствовала, как он страдает. Однажды ночью, через неделю после возвращения Мириам из больницы, она сказала:

— Мы можем подать петицию. Мне не хотелось поднимать этот вопрос, поскольку цепь случайностей слишком длинна. Но мы можем подать петицию.

Сначала он не понял, о чем она говорит. А позже, когда ему показалось, что понял, смысл сказанного все никак не мог дойти до него окончательно. Возможно, он слышал лишь то, что было необходимо для надежды. Возможно, она упомянула о совпадениях, но он предпочел не слышать этих слов.

Он услышал лишь то, что Мириам может избавиться от страданий. Он услышал, что событие можно изменить. То, что вызвано Числами, может быть изменено Числами же. В Зале Хранителя шансов, посреди падающих Чисел, Холли могла бросить вызов случайности событий, и, если удача окажется на ее стороне, установится новый порядок вещей. Это будет выглядеть так, словно Мириам никогда не взбиралась на то дерево, не падала и не ударялась о землю с такой безбожной силой.

— Почему ты не сказала об этом раньше? — спросил Грег.

Возможно, она ответила тогда. Если так, то он предпочел не слышать.

Они отправились в Даунтаун на поезде. Они сидели в огромной приемной в ожидании прихода Сестер Колеса.

— Который из вас Игрок? — спросила женщина в темной хламиде с капюшоном.

— Я, — сказала Холли. Ее впустили внутрь. А Грег ждал, рассматривая других просителей; все это были молчаливые, темные, согбенные фигуры; они обхватывали себя руками, словно боялись развалиться на куски, ожидая в этом чистилище, пока выкатится их кубик.

Утро превратилось в полдень. Старшая из женщин вернулась, откинула капюшон и холодно взглянула Грегу в глаза. У нее были серые полупрозрачные глаза цвета облачного неба, цвета холодной погоды. На секунду Грегу показалось, что он увидел прекрасные черты своей жены, внезапно состарившейся от горя. Затем женщина заговорила, словно читала заклинание:

— Мне жаль. Числа сегодня были не на стороне твоей жены. Ступай за мной.

Она лежала на больничной койке в маленьком боксе. В соседнем боксе кто-то стонал. Грег не смог бы сказать, кто этот страдалец — мужчина или женщина: боль и скорбь взяли верх над полом.

Холли открыла глаза.

— Со мной все в порядке, — сказала она.

Ее левая рука была перевязана.

— Что случилось? — спросил он.

Она слабо улыбнулась. Лицо было очень бледным. Холли подняла правую руку и дотронулась до его щеки.

— Числа были против меня, — сказала она. — Все в порядке.

— Что с твоей рукой?

В глазах у нее стояли слезы. Она села, опираясь правой рукой о матрас. На ней был серый больничный халат.

— Я хочу выбраться отсюда, — сказала она. — Помоги мне одеться и забери домой.

Он стал помогать ей одеваться. Она прислонилась к нему. Когда Холли ухватила его за плечо, он почувствовал, как ее трясет. Натягивая юбку, она задела перевязанной рукой за перила кровати. Из ее уст вырвался крик боли.

Когда они шли по вокзалу, она споткнулась, и он поддержал ее. Марлевая повязка размоталась, и рука оставила кровавый отпечаток на стене. Он опустился перед Холли на колени и перевязал руку, содрогаясь от невыразимого ужаса. На том месте, где когда-то были безымянный палец и мизинец, виднелись большие черные швы, словно ряд черных мух.

— Прости, — сказал он, и несоответствие этих слов всему случившемуся чуть не свело его с ума.

Позже, значительно позже, он сказал:

— Что за существо этот Хранитель шансов? Что за чудовище?

— Он не чудовище, — сказала Холли. — Он мой отец. Я знаю, что это его очень опечалило, но таков Путь Колеса. Числа говорили против меня. Я заплатила ставку. В противном случае я была бы опозорена. Кстати, счастье не ограничивается несколькими пальцами левой руки.

И она поцеловала его.

Сломанная рука дочки зажила. Она вновь побежала по жизни, сквозь все ее опасности, словно была неуязвимой.

Следующие пять лет были очень удачными. В ретроспективе: пять лет невероятнойудачи. Они жили, словно в зачарованном сне. Приходило ли ему в голову остановиться и задуматься над этим? Как насчет всех этих продвижений по службе? Он работал как зверь, он заслужил это. Но приходило ли ему в голову, что блага жизни не даруются с неизбежностью именно добродетельным и трудолюбивым?

Чувствовал ли он себя везучим? Честно говоря, нет. Когда кому-то везет, он ждет от жизни только хорошего.

В Свипер-Сити они делали маленькие ставки, минимум того, что требовал мир Холли.

Холли уговаривала его пойти на больший риск.

— Чем длиннее цепь Случайностей, тем выше Честь, — говорила она.

— Но нам ведь и так хорошо, разве нет? — говорил он.

Она не спорила, лишь странные, серьезные и пугающие тени затуманивали на мгновение ее глаза. Грег думал, что это демоны тревоги, стремившиеся омрачить их любовь и обесценить здравые суждения мужа.

Она, должно быть, давно обо всем догадывалась.

Однажды она почти высказала вслух то, что ее мучило.

— Я боюсь, — сказала она. — Я хочу сказать, что каждому время от времени приходится ехать в Даунтаун. Нам еще не приходилось. Ни разу.

Он хорошо помнил ту ночь, когда она это сказала. Они собирались ложиться спать. Она только что приняла душ и сейчас стояла перед ним, обнаженная, вытирая мокрые волосы полотенцем. Ее глаза отсутствующе смотрели в стену, словно видели там призрачный поток зеленых цифр.

В тот день они выиграли двадцать пять тысяч в общегосударственной лотерее. Это, конечно, стоило отпраздновать. Такая сумма позволяла им купить дом, прекрасный дом, тот самый дом, который они накануне осматривали уже в десятый раз, отлично зная, что он им не по карману.

— Чтобы выиграть такую сумму, — сказала она, — нам нужно было бы ехать в Даунтаун. Впрочем, я не знаю точно. Возможно, здесь существует своя собственная удача.

Она успокаивала сама себя.

— В принципе, все невероятно, — говорила она. — Нет оснований полагать, что именно этой невероятности не могло произойти. Что есть, то есть.

Грег улыбнулся над сомнениями жены и поманил ее в постель. Он протянул к ней руки, и она прильнула к нему, отвечая на его улыбку.

— Самая удивительная, невероятная вещь во всей вселенной, — сказал он, — это ты в моих объятиях.

Она засмеялась и крепко обняла его. Грег ощутил ее согласие, выраженное во внезапном взрыве чувственности, и сразил ее неоспоримой логикой обоюдного слияния.

Что они могли тогда сделать? На самом деле ничего. Кости уже были брошены или, что самое страшное, кости не были брошены вовсе.

И вот теперь он сидел на холодной скамье в Зале Хранителя шансов. Таких же, как он, просителей было немного. Комната казалась больше, чем ему помнилось с последнего раза, но на этот раз он был здесь один. Мир стал просторным и враждебным.

За ним Пришла женщина в капюшоне. Лицо ее пряталось в тени. Ему подумалось, что это, возможно, та-же самая женщина, что уводила Холли в тот раз, когда они подавали прошение об отмене падения дочки с дерева. Но ведь все Сестры Колеса разговаривали с одной и той же отрывистой властностью и все они двигались по мраморному полу с тем же имперским величием. Все они были ему знакомы, все на одно лицо.