Женщина подняла глаза и заметила мой взгляд.

Она шагнула в мою сторону, явно намереваясь схватить меня за руку, но ее движение повисло в воздухе, поскольку мы торопливо прошли мимо. Тогда она начала рыдать и махать в воздухе руками.

— Он не остановится! — истерично выла она. — Ну почему же его никто не остановит?

По мере того как мы углублялись во внутренние помещения, комнаты делались все меньше размерами и все более изысканными, пока наконец мы не добрались до изумительной комнаты, где из мебели не было ничего, кроме стола с рулеткой, колесо которой волшебно сверкало под изящным тонким абажуром.

Наш провожатый почтительно усадил нас на три свободных кресла, которые словно только нас и ждали; по его кивку вопрос о кредитоспособности был снят, и крупье подвинул каждому из нас по изрядной стопке фишек.

Кожа крупье была столь же гладкой и того же теплого цвета, как и маленький шарик из слоновой кости, который он запустил по кругу. Его лицо было абсолютно бесстрастным, если не считать постоянного выражения бдительности, а жесты его были столь быстры и точны, что руки, казалось, начинали пропадать из виду, словно пуля в полете. Он ни на минуту не переставал двигаться, но при этом оставался словно привязанным к креслу, подобно одной из тех механических цыганок-гадалок, на которых иногда наталкиваешься в старых захудалых луна-парках.

—  Mesdames, messieurs, faites vos jeux, ^[6]— произнес он, словно священник на службе, и запустил колесо.

Колесо рулетки само по себе было шедевром, выполненным столь искусно, как царское пасхальное яичко, и я нисколько не удивился бы, если бы узнал, что оно создано руками самого Фаберже.

Его цвет все время менялся под вашим взглядом, и только сверкающий золотой ободок, напоминающий магический круг, который разделяет ангелов и демонов, оставался неподвижным. В отличие от других рулеток, на которых я играл, эта вращалась абсолютно бесшумно; с какой бы силой ни запускал ее крупье, она не издавала ни единого звука до самой остановки.

Шарик же, напротив, производил почти дьявольский шум, какой-то пробирающий до печенок треск, который вызывал в памяти хруст костлявых пальцев или зубовный скрежет, и, признаюсь, что в продолжение всей игры я то и дело ловил себя на том, что задерживаю дыхание, словно человек, который боится быть обнаруженным в темном и опасном месте.

Сначала я играл чисто по-дилетантски, не следуя какой-либо определенной системе, и, честно говоря, больше интересовался своими партнерами, нежели выигрышами по своим ставкам, но потом почувствовал, что баронесса пристально смотрит на меня с некоторым изумлением.

— Вы решили играть на деньги или на нечто более важное? — спросила она меня, и, боюсь, я посмотрел на нее довольно оторопело.

— Надеюсь, теперь вы поняли, — продолжала она с легким оттенком раздражения. — Тот древний старик, рассыпающийся от старости, которого волокли прочь? Ребенок, на глазах превращающийся в младенца?

Она наклонилась ко мне поближе.

— Посмотрите внимательнее на генерала, — тихо прошептала она. — Совершенно очевидно, что он выигрывает. Не Кажется ли вам, что он по меньшей мере помолодел лет на десять?

Я скосил глаза и исподтишка взглянул на генерала Вассилоса Константинидеса. Мои глаза буквально вылезли из орбит, когда я увидел, что баронесса совершенно права и что старик сбросил не меньше десятой части века. Он заметил мой взгляд и широко улыбнулся с новым блеском в глазах.

— Потрясающее место, не правда ли? — спросил он меня и, благодушно попыхивая сигарой, с энтузиазмом возобновил игру.

Я вновь повернулся к баронессе и с удивлением уставился на ее помолодевшее лицо, на котором играла ироническая улыбка.

— Теперь, кажется, вы наконец поняли, — сказала она сухо после небольшой паузы. — Монетка упала в щель.

— Но как это делается? — спросил я свистящим шепотом.

— Точно так, как я вам объяснила, — сказала она. — Вы решаете, чего хотите, и играете на это. Не обязательно говорить об этом кому-либо, просто решаете и начинаете игру. Невероятно просто.

Затем она умолкла, наклонилась вперед, и я отметил, как на ее руке, крепко сжавшей мои пальцы, сверкнули бриллианты.

— Но при этом вы не должны забывать о том, что я говорила в машине, — сказала она с необыкновенной торжественностью. — Если вы проиграете, то вы потеряете то, что поставили.

Ее пожатие становилось все крепче, пока не сделалось ощутимо болезненным. Я чувствовал, как ее ногти впиваются в ткань моей рубашки, а один или два уже протыкают кожу.

— Женщина, которую вы видели сегодня утром, — сказала она, — это жалкое, сгорбленное, стонущее создание, которую несли по ступеням в кресле, была мадемуазель Шандрон. Видите ли, она родилась ужасно уродливой. Она ставила против этого всю неделю и постоянно выигрывала. Такова была ее ставка. Прошлой ночью она проиграла. Проиграла ужасно. Вот так-то.

Баронесса пристально смотрела на меня в течение долгой минуты, затем кивнула, видимо, удовлетворенная инструктажем. После этого, послав мне последнюю, почти материнскую ободряющую улыбку, отпустила мою руку и вернулась к игре.

Я взглянул на крупье и заметил, что он смотрит на меня так пристально, как ядовитая извивающаяся кобра смотрит на факира из своей корзины, но мне все же удалось собрать все мое мужество, чтобы выдержать этот взгляд.

Очевидно, перед этим я подсознательно сформулировал всю структуру моей ставки, поскольку теперь смог предоставить ее крупье в готовом виде. Он каким-то образом все понял, послал мне холодный, едва заметный поклон и еще раз запустил колесо, предоставляя мне возможность пододвинуть стопку фишек к выбранной клетке.

С началом этого совершенно нового для меня этапа игры я начал понимать всеобъемлющую серьезность моих партнеров. Я никогда не проваливался в такие глубокие бездны отчаяния, никогда еще внутри у меня все не замирало с такой силой.

Мало-помалу мой разум, все мое существо сосредоточились на бесконечно повторяющемся вращении завораживающего колеса с его неподвижными ободками и переливчатыми красками, на треске и стуке шарика из слоновой кости, который прыгал и скакал, словно ребенок, которого испугал шорох под кроватью.

Однако я выигрывал вновь и вновь, медленно, но верно, и чувствовал, что то, ради чего я играю, становится все реальнее и крепче по мере того, как крупье пододвигает ко мне все новые фишки своей золоченой лопаточкой. Скоро, очень скоро, если удача от меня не отвернется, если только я сумею поддержать этот постоянный прогресс, моя мечта воплотится с тихим щелчком, эхо которого я уже почти различал, займет свое место, завершенная и осязаемая. Это будет непреложный факт, и я буду ее обладателем. Она будет моей.

Внезапно я услышал леденящее душу свистящее дыхание и повернулся к баронессе, которая словно складывалась внутрь себя, подобно иссякающему источнику.

— Поддержите ее, сэр, — тихо прошептал мне на ухо генерал.

Я обернулся к нему и с изумлением увидел, что он теперь почти так же молод, как я.

— Помогите же ей, дружище, — сказал он, — или она упадет со стула!

Я схватил ее за руку и был потрясен происшедшей переменой. Я держал ее за руку раньше, помогая встать с кресла в салоне, провожая вместе с Дениз в столовую отеля «Сплендид». Тогда это была твердая, полная рука с гладкой упругой кожей.

Теперь же кожа была дряблая и пористая, она свисала, словно рукав одежды на несколько размеров больше, а сама рука стала не толще кости, обтянутой нитевидными мышцами. Я поддержал ее и заметил, что за последние полчаса или около того все тело женщины разительно уменьшилось, что в обычных условиях могло бы явиться следствием чудовищно жесткой диеты.

— Она здорово проигралась, — сказал генерал. — Мы должны поставить за нее. У нее уже нет времени отыграться.

Он потянулся к ее фишкам и торопливо подвинул больше половины из них на клетку как раз вовремя, чтобы успеть до нового запуска колеса.