Итак, он постарался избавиться от мыслей о предстоящей встрече с Директором, но зато нахлынули воспоминания о Лорин. Он видел ее танцующей: одна нога парит высоко над головой, она медленно-медленно вращается, в волосах сверкает солнце, но в глазах, зеленых, как море, стоят слезы.

А его квартира, такая теперь опустевшая, чужая! Потому что Лорин там больше нет.

И вновь его пронзило острое чувство вины: Бобби!

Их «боинг» приземлился, двигатели заглохли. Пассажиры стоя в проходе, доставали с полок портфели и сумки.

Перед тем, как выйти из аэропорта, Трейси удостоверился, что весь его багаж будет доставлен на борт самолета, следующего в Гонконг, и взял с собой только сумку и несессер из свиной кожи, в которой отец упаковал все для него необходимое. Посторонние, включая таможенников, открыв несессер, обнаружили бы в нем лишь обычный набор путешественника: электрическую бритву, будильник, щетку для волос, расческу, три куска мыла «ойвори» и серебряные щипчики для ногтей. И ни один из этих предметов не использовался по своему прямому назначению.

Трейси вышел из аэропорта и сел в красно-белый автобус. Через десять минут он уже взял заранее заказанную машину – типичный для проката «форд-кордова», цвета «металлика». И вскоре влился в ноток машин внешнего городского кольца.

Он намеренно свернул на Вашингтон Мемориал Парквей. По левую руку от него остался Пентагон, а после этого движение стало не таким интенсивным – большинство машин сворачивало направо, на Арлингтонский мост, чтобы через него попасть в центр. Памятник Вашингтону горделиво высился в лучах закатного солнца.

Листва деревьев была пышной благодаря постоянно стоявшей здесь влажности и неусыпному попечению городских властей. Река сначала казалась синей, а когда наступили сумерки – черной, в ней играли золотые городские огни.

«Ше Франсуа» был обычным загородным рестораном. Директор уже поджидал Трейси.

Директор всегда казался Трейси ошибкой природы: его слишком крупная челюсть, мощная шея, огромное тело принадлежали не современному «хомо сапиенс», а человеку доисторическому. Что же касается мозгов, тот тут дело обстояло совсем иначе: Трейси не раз бывал свидетелем того, что Директору удавалось продумать на несколько шагов дальше, чем всем остальным представителям его профессии.

– Садись, – сказал Директор. Он лишь немного постарел по сравнению с тем, как Трейси видел его в последний раз. – Я заказал тебе «Гленливет» со льдом, хотя твой вкус я никогда не одобрял. Этот виски лучше пить неразбавленным – лед убивает особый привкус дыма.

– Пейте, как вам нравится, – ответил Трейси, усаживаясь, – а я буду пить так. Директор улыбнулся:

– Вижу, ты не меняешься.

– Да и вы тоже.

Принесли виски, Трейси сделал глоток. Директор отмахнулся от официанта, подавшего меню:

– Потом.

– Вашингтон вообще не подвержен переменам, – сказал Трейси.

– На поверхности – да, – Директор взял свою излюбленную сигару-самокрутку, ужасную на вид: черно-зеленую, корявую. «Фонд приносит массу маленьких удовольствий, – любил он говорить, – В частности, но не в последнюю очередь, возможность добывать кубинские сигары». «Добывать» было любимым эвфемизмом Директора. – Что же касается того, что скрыто от глаз, то перемены большие.

Он помолчал, раскуривая сигару, потом продолжил:

– Эта чертова демократическая администрация не в состоянии отличить головы от задницы, – он глянул на тлевший кончик самокрутки. – Они понятия не имеют, что делать с нашей разведкой, но им не хватает ума оставить ее в покое. Совершенно безмозглая публика, – он взглянул на Трейси. – Мне чертовски импонирует этот Готтшалк. Отличный мужик. Как раз такой, как нам нужен, – Директор нахмурился, и его кустистые брови привычно грозно сошлись на переносице, будто решили вступить друг с другом в сражение. – Правда, большие города еще не очень-то готовы его поддержать. Но, я думаю, немного времени – и все будет в порядке. Они все еще не могут забыть Рейгана, – он глубоко вздохнул. – Это очень непросто – быть республиканцем.

Директор острым взглядом измерил дистанцию между ним и Трейси:

– Сожалею по поводу губернатора. Насколько я слышал, вы были друзьями.

– Ко мне недавно приезжал Ким.

– Неужели?

Трейси мгновенно напрягся. Голос Директора звучал абсолютно ровно, лицо не дрогнуло, но что-то в том, как он на секунду замер, потом чуть заметно выпрямился и повернул голову влево, так, чтобы лучше слышать правым ухом, насторожило Трейси. Способность рассуждать гнездится в левом полушарии, и ему соответствует правое ухо, правый глаз и так далее.

– Это имело отношение к смерти губернатора, – как можно небрежнее произнес Трейси. – Но, я полагаю, вы и сами все знаете. Если я не окончательно отстал от времени, то, по-моему, Ким всегда докладывал обо всем лично вам.

– Ну, внутри нашей конторы радикальных перемен не произошло, – ответил Директор. – Большинство сотрудников докладывается Прайсу. Ким же – особая статья. М-м-м... Ты знаешь Кима лучше, чем кто-либо другой. Он требует... специальной заботы.

– Для того чтобы не сорваться с цепи, как бешеный пес, и не начать кусать всех направо и налево.

Директор фыркнул – признак того, что он обиделся.

– Результаты его деятельности... несколько смягчаются другими шагами с нашей стороны.

– Он – чертов убийца, – сердито сказал Трейси.

– Если на то пошло, то и ты тоже, – возразил Директор. Голос его по-прежнему был ровен, однако лицо слегка покраснело. Он вынул изо рта сигару и навалился грудью на стол. – За последние шесть месяцев он собрал столько информации по использованию камбоджийской оппозиции микотоксинов трикотина, сколько наши государственные службы не смогли и за два года. И я ни секунды не сомневаюсь в огромной его для нас ценности, – Директор явно рассердился. – Отдых, которым он сейчас наслаждается, вполне заслуженный. Уверяю тебя.

– А я и не сомневался, – пробурчал Трейси, стараясь скрыть нахлынувшие на него чувства. Значит, Ким в отпуске? И его приезд к Трейси и попытка втянуть Трейси в расследование причин смерти Джона Холмгрена – вовсе не задание Фонда? И Директор ничего об этом не знает. Ну и дела, подумал Трейси. Чтобы успокоиться, он отпил виски. Мысли у него разбегались. Наконец ему удалось овладеть собой.

Прана. В присутствии Директора прибегнуть к специальным дыхательным упражнениям было невозможно: он заметит и сразу догадается, что что-то не так.

– А что Киму от тебя понадобилось? – осведомился Директор.

– Просто заскочил проездом, – ложь легко вырвалась из него. Слишком легко. И он снова напомнил себе, что пошел на контакт в последний раз, в самый последний. Как только он разрешит загадку гибели Джона и Мойры, с этой связью будет покончено. Раз и навсегда.

Теперь Директор попросил принести меню, и пока они обсуждали, кто что будет есть, директор вдруг сказал:

– Все время возникают какие-то ситуации, в которых требуются твои умения. А сейчас даже более, чем прежде.

– Наверное.

– Думаю, я закажу цыпленка, – Директор закрыл меню и положил на стол. – Да, цыпленок и бутылка охлажденного рейнского – как раз то, что сейчас нужно.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – с нежностью произнесла Джой, и, почувствовав, что с ним надо говорить по-другому, добавила: – ты не можешь уехать.

Киеу вспомнил разговор с Макоумером, перед тем, как тот отправился в Китай.

– Теперь ты знаешь о Фонде столько же, сколько и я.

– А он знал Кима? – спросил Киеу.

– Он знает о нем от Трейси, конечно, – сказал Макоумер. – Но они никогда не встречались.

– А фотографии?

– Нет. Служащие Фонда никогда не снимаются.

Киеу вспомнил, как он поклонился изваянию своего позолоченного Будды, глазами которого можно увидеть и познать все сущее.

– Тогда проблем не будет, – и он приступил к молитве, раскачиваясь и повторяя слова буддийских заповедей.

– Это слишком опасно, – голос Джой вернул его к действительности.