Николай покачал головой, но она, видно, не заметила этого, потому что схватила его за руку и крикнула:

— А других ты знаешь?

Николай отпрянул от нее, но она не отпускала его руку и ему пришлось выдернуть ее силой.

— Нет, — сказал он. — Никого не знаю. Но как подумаю, что мой отец…

Терри, не оборачиваясь, пошла по улице. Николай растерянно смотрел ей вслед.

— Подожди! Куда ты? — Он побежал за ней.

— Домой.

— Но ты мне так ничего и не объяснила!

Она обернулась. — Увидев ее глаза, Николай застыл на месте.

— Я передумала.

— Но ведь это очень важно!

— Теперь я в этом не уверена. — Терри пошла дальше.

— Подожди! — опять крикнул Николай, но она не остановилась.

Он снова побежал за ней.

— Я уверен, что ты знаешь эту собаку. Скажи, где мы были? Кто там живет?

Терри нагнула голову, разбежалась и со всей силой боднула его в грудь. Николай упал, третий раз за этот вечер. Он больно ушибся.

А Терри уже шла дальше.

— Ты с ума сошла! — Николай вскочил на ноги.

Она не отозвалась.

— Не уходи! Постой! — крикнул он, но Терри не останавливалась. — Да постой же ты, черт бы тебя побрал! — заорал он во все горло.

Наконец Терри остановилась.

— Проводить тебя? — спросил Николай.

— Нет.

— Я все равно пойду за тобой.

— Иди, — подумав, сказала она.

Они шли молча. У Николая на языке вертелось много вопросов, но вид у Терри был неприступный, и он не решился их задавать.

Терри подошла к красивому дому, который был отделен от улицы открытой площадкой. Николай представил себе, что летом здесь зеленеет трава, у стены растут яркие цветы.

— Я здесь живу, — сказала Терри. — Но ко мне нельзя. Уже поздно.

— Где твои окна?

Терри оглядела дом и показала на окна четвертого этажа слева от подъезда.

— Там, где горит свет, моя комната.

— Ясно.

Они постояли, ветер щипал им щеки. Николай замерз.

— Я тебе завтра позвоню, — пообещала Терри.

Он промолчал. Она открыла дверь подъезда и ушла, даже не оглянувшись.

Перед тем как уйти, Николай прочел фамилии жильцов возле кнопок звонков. «Б. Страссер» было написано возле квартиры на четвертом этаже слева. Терри Страссер. Теперь он знает ее фамилию.

Когда он добрался до дому, было уже почти половина одиннадцатого. Никто за ним не следил, в этом он был уверен. Дорожка к дому была покрыта нетронутым снегом.

Уже на пороге понял, что дома никого нет. Впрочем, он давно привык к этому. В холле горел свет точно так же, как и перед его уходом.

— Есть тут кто? — спросил он. — Есть тут кто? — Он повысил голос.

Куртку Николай бросил на пол. Вскоре вокруг нее собрались небольшие лужицы талого снега. Ему было холодно, спина у него промокла.

— Есть кто-нибудь дома? — крикнул он, но его голос не достиг даже лестницы. — Есть тут хоть кто-нибудь?

— Нет, — шепотом ответили издалека.

«А как же я?» — подумал Николай.

Близилась полночь. Отца все еще не было. Матери тоже. Хорошо бы знать, где она. Николай не нашел от нее записки.

Он очень устал. Ему хотелось есть, но в то же время его тошнило. Он устроился в старинном кресле. «Буду дожидаться их здесь», — подумал он. Но вскоре встал и пошел к себе, потому что не знал, что сказать родителям, когда они вернутся.

Дай-Ши долго ждал светловолосого. Наконец тот торопливо вошел в палатку. Весь день из лагеря доносились тревожные звуки, Дай-Ши заметил, что в лагере появилось больше стражей, чем было накануне.

Светловолосый сел в свое кресло. Как всегда, перед ним стояло вино.

Тут же он молча встал и открыл прорезь в потолке палатки. Луна светила прямо в лицо Дай-Ши.

Светловолосый сел и, не наливая себе вина, бросил:

— Рассказывай!

Дай-Ши удивился. Он думал, что светловолосый опять начнет его обвинять, что в лагере усилилась тревога и страх. Или начнет спорить, про какой камень Дай-Ши следует рассказывать. И вдруг этот короткий приказ.

Дай-Ши посмотрел на луну, закрыл глаза, наклонил голову и глубоко вздохнул.

— Могущественные жрецы выслали Тутанхамона и его супругу Анхесенпаатон в Фивы. И супруга поняла, что жить им осталось совсем немного. Впрочем, она еще и не начала…

— Когда это было? — прервал его светловолосый.

— Примерно в 1350 году до рождения Христа, по твоему летосчислению, — ответил Дай-Ши и продолжал с того места, на котором был прерван:

— «… жить. Я еще слишком молода, — думала она. — Неужели жизнь не принесет мне никакой радости?» — Она с грустью смотрела на своего мужа, с которым жила в Фивах под надзором жрецов, которые наконец-то нашли возможность расправиться с его учением и восстановить культ истинных богов.

Анхесенпаатон стояла у окна в огромном дворце, больше походившем на тюрьму. Перед ней раскинулась плодородная долина, зеленый цвет дрожал в лучах солнца, казалось, будто трава и деревья парят в воздухе.

«Мой муж по-прежнему считается фараоном, но мы — ничто. Вся власть теперь у жрецов», — думала она.

Несмотря на жару, ей было холодно.

— О Амон, Бог солнца, дай мне почувствовать на себе прикосновение твоих теплых рук! — воскликнула Анхесенпаатон.

Но Амон был теперь под запретом. Истинные властители, жрецы, уже начали вытравливать любое воспоминание о нем.

«Мне всегда хотелось уметь летать, быть свободной», — думала Анхесенпаатон. Амон больше всех богов ценил любовь и наслаждение жизнью.

— Тутанхамон! — позвала она и повернулась к трону, на котором сидел ее супруг. Но он не поднял головы. Она позвала еще раз. Он по-прежнему не шевелился. Она пошла к нему, и ее скорбь росла с каждым шагом. «Это тюрьма, — думала она, — это лишь временная отсрочка смерти».

— Тутанхамон! — нежно позвала она и наклонилась к нему. Наконец он поднял голову, в его глазах бы такой страх, что она отпрянула.

Анхесенпаатон часто с грустью вспоминала их счастливую жизнь в Эхетатоне и со страхом думала о том, какая судьба постигла их тридцать борзых, а также весь их рогатый скот. Она опасалась, что животные погибли от голода.

Шли дни, Анхесенпаатон не знала, чем занять время. «Я не хочу так жить!» — услышала она однажды свой голос и оглянулась, не следят ли за ней жрецы. Впрочем, она теперь уже почти не думала о них.

Как-то раз на полу недалеко от трона Тутанхамона она увидела золотисто-синюю кобру. Анхесенпаатон закричала, и Тутанхамон поднял голову.

— Осторожней, к тебе ползет кобра! — крикнула она, но змея вдруг исчезла.

— Наконец я дождался ее! — Тутанхамон спокойно посмотрел на жену.

— Почему ты так говоришь?

— Это предупреждение. Я не боюсь этой кобры. Она охраняет меня, но в то же время предупреждает о близости смерти.

— Но ведь ты еще так молод! — воскликнула Анхесенпаатон. — И я тоже. Нам рано умирать. Наша жизнь только начинается.

— Ты не хуже меня знаешь, что Бог солнца больше не оберегает нас. Мы во власти жрецов, — сказал он и отвернулся.

На другой день Анхесенпаатон опять увидела кобру. Но теперь она уже знала, что это видение. Кобра, извиваясь, подползла к трону, вползла на него и спряталась у Тутанхамона на груди под самым сердцем. Супруга онемела от ужаса.

Тутанхамон вздрогнул.

— Ты опять видела золотисто-синюю кобру? — спросил он у жены.

— Откуда ты знаешь, что она золотисто-синяя? — прошептала она.

— Знаю, — ответил он.

В ту ночь Анхесенпаатон не могла заснуть. Она бесцельно бродила по прохладным каменным плитам дворца. Стражи не спускали с нее глаз, но она не обращала на них внимания. Она не делала ничего недозволенного — просто у нее была бессонница.

В полночь она вышла в сад, на нее хлынул аромат цветов, она наслаждалась нежным дуновением ветра и пением ночных птиц. На время она забыла о своем горе. Сев у пруда, она наслаждалась прелестью ночи.

«Может, это и есть жизнь? — думала она. — Может, все так и должно быть?»

Над деревьями пролетела птица. Анхесенпаатон с тоской следила за ее полетом. Это был ибис, он летел к вольной воде за пределами сада. Взгляд Анхесенпаатон упал на круглую луну. Ибис как раз пересек ее белый диск.