Без печалей и забот.

Там в густой прохладной чаще

Ждёт тебя тенистый грот.

Ну а если ты, царица,

Камня выбрала покой —

Дай мне в мрамор обратиться

И навек уснуть с тобой.

Я замолчал и снова вгляделся в каменный саван, словно хотел одной силой нетерпеливого взора очистить от алебастра очертания изумительного лица.

Мне показалось, что ладонь, покоившаяся под щекой, немного соскользнула вниз, но я не мог с уверенностью сказать, как именно она лежала с самого начала. Страстное желание увидеть мраморную деву живой превратилось в жгучую, нестерпимую потребность, и я запел:

Ты, может, — смерть сама? С тех пор,

Как я пою у ног твоих,

Погас небес цветной узор,

И умер целый мир живых,

И сам я мёртв, ведь жизнь мою

Ты без остатка забрала.

Луна любви, проснись, молю!

Восстань! и пусть исчезнет мгла.

О дева хладная, услышь,

Проснись, иль я погибну сам

И здесь, где ты в забвеньи спишь,

Найду приют своим костям.

Но что слова? Средь мёртвых снов

Они не значат ничего.

Услышь души безмолвный зов

И муку сердца моего!

Раздался негромкий треск, и, подобно нежданному видению, внезапно возникшему и тут же скрывшемуся с глаз, из камня вырвалась светлая фигура, облечённая в лёгкую белоснежную ткань. Поднявшись, она тут же скользнула к выходу из пещеры, и вскоре её одежды уже мелькали среди стволов. Придя в себя от изумления и неодолимого восторга, я бросился к выходу, успел увидеть, как она идёт по лесной опушке, залитой солнцем, и мне показалось, что лучи его засияли ещё сильнее, стоило им коснуться той, что даже не шла, а словно плыла по воздушному озеру света. Немое отчаяние охватило меня: я только что нашёл её, только что освободил — и уже потерял! Идти за ней казалось бессмысленным, но что ещё мне оставалось делать? Не отрывая глаз от места, где она скрылась, и даже не оглянувшись на покинутую ею пещеру, я поспешил к лесу.

Глава 6

Да поостережётся человек, когда сбывшиеся желания дождём изливаются на

него и счастье его не знает границ.

Твои алые губы червями

Ползут по моей щеке.

Мазервелл

Однако не успел я спуститься с холма, как моим глазам предстало ещё одно видение. Подобно полноводной реке, лучи заходящего солнца наводнили своим пурпурным великолепием широкую поляну, раскинувшуюся между утёсами и лесом, и по этой реке навстречу мне неспешно двигался всадник в багровых доспехах, а его конь от ушей до хвоста сиял алым пламенем заката. На минуту мне почудилось, что я уже видел его раньше. Когда он приблизился, его лицо оказалось совершенно незнакомым, но тут я внезапно вспомнил легенду о сэре Персивале в рыжих от ржавчины доспехах — ту самую, которую не успел дочитать в доме у приютившей меня женщины. Так вот кого напоминал мне этот рыцарь! И неудивительно: когда он подъехал совсем близко, я увидел, что всё его снаряжение, от гребня шлема до кованых сапог покрыто лёгким налётом ржавчины. Шпоры пылали золотом, железные наголенники рдели в закатных лучах, тяжёлая булава, висевшая у него на руке, отливала бронзой и серебром. Весь облик величественного всадника внушал благоговейный страх, но лицо его было совсем иным — печальным, даже угрюмым; казалось, его покрывает тайный стыд; однако, несмотря на омрачавшее его уныние, оно оставалось благородным и возвышенным, да и держался рыцарь с достоинством, хотя ехал, опустив голову и плечи, словно его согнуло невидимое горе. Конь, чувствуя подавленность хозяина, уныло брёл вперёд, и даже белый плюмаж на высоком шлеме рыцаря поблёк и безжизненно повис.

«Должно быть, он проиграл свой последний поединок, — подумал я. — Но благородному воину не подобает падать духом лишь из–за того, что его сбросили с коня!» Всадник проехал мимо, не поднимая глаз и не замечая меня, но стоило мне окликнуть его, как он тут же выпрямился в седле и схватился за рукоять меча. Однако в то же мгновение его лицо за приподнятым забралом вспыхнуло, как будто от стыда. Он ответил на моё приветствие со сдержанной учтивостью и тронулся было дальше, но через минуту внезапно осадил лошадь, на мгновение застыл, словно в раздумье, а потом повернулся и направился ко мне.

— Мне весьма неловко представать перед вами в таком обличье, словно я и на самом деле заслужил честь носить рыцарское достоинство, — проговорил он. — Но я просто обязан предостеречь вас, чтобы зло, приключившееся с воином, не постигло и сладкогласного певца. Известна ли вам история о сэре Персивале и… — тут он вздрогнул, и его доспехи едва слышно лязгнули, — деве Ольхе?

— Не вполне, — признался я. — Видите ли, вчера, очутившись в лесной хижине, я наткнулся на книгу, где как раз говорилось об этом, но…

— Тогда берегитесь, — перебил меня он. — Взгляните на мои доспехи; я не послушался предупреждения, и со мной случилось то же самое, что и с ним. О да, я был горд, но где теперь моя гордость? И всё же она ослепительно прекрасна, так что будьте начеку! А эти доспехи, — добавил он, поднимая голову, — очистятся и засияют снова лишь в рыцарских поединках, пока последнее пятнышко не отпадёт от них под ударами нечестивых копий или меча благородного соперника. Только тогда я опять подниму голову и скажу оруженосцу: «Вот и настал твой черёд показать своё умение: возьми и начисти всё это до блеска!»

Не успел я и рта раскрыть, как он пришпорил своего коня и стремительно умчался прочь. Я крикнул ему вслед в надежде подробнее расспросить его о страшной колдунье, но за звоном своих доспехов он не услышал меня. «Ну что ж, — подумал я, — по крайней мере, меня предупредили, и уже не раз. Теперь–то я точно буду настороже и не позволю ни одной красавице обмануть меня, как бы изумительно хороша она ни была. Должен же хотя бы один человек устоять против её чар! — так почему бы не я?»

Я направился к лесу, всё ещё надеясь отыскать в его таинственных глубинах пропавшую мраморную деву. Солнечный день утонул в прелестных сумерках.

Громадные летучие мыши принялись бесшумно сновать туда–сюда; их зигзаги казались совершенно бесцельными, но лишь потому, что гонялись они за невидимой добычей. С разных сторон в полутьме раздавалось монотонное уханье филина, тут и там вспыхивали светлячки, чтобы снова угаснуть в бескрайней вселенной, и ночной ястреб то и дело рассекал тихую гармонию свистом крыльев и неприятным клёкотом. Из незнакомого полумрака до меня доносились стаи неведомых сумеречных звуков, томивших сердце, словно опуская его в волны неясной, задумчивой любви и тоски. От земли поднялись ночные ароматы, погрузив меня в свою неповторимую, роскошную печаль, как будто кто–то оросил цветы и траву давно пролитыми слезами. Земля манила меня; я готов был упасть на колени и покрыть её поцелуями. Я забыл про Волшебную страну фей; вокруг меня раскинулась прекраснейшая ночь, какая только бывает на нашей старой кормилице–Земле. Со всех сторон возвышались исполинские стволы, вздымая к небу густую кровлю переплетённых сучков, веток и листьев: над моим миром вознёсся ещё один, мир птиц и насекомых, со своими горами и равнинами, со своими зарослями, тропами, лугами и жилищами, со своими обычаями и радостями. Гигантские ветви пересекали мне путь, гигантские корни, на которых высились лесные колонны, крепко вцепились в землю, без труда поднимая и удерживая на месте всё строение.