Мертвый плод, с последующими исходами в виде выкидыша или даже там внутриутробной мумификации. Если позже – можно было попытаться спасти мать, пока внутриутробник не осознал еще, что вокруг него – живое мясо и не отрастил себе зубов, сделать операцию кесарева сечения, со всеми необходимыми мерами предосторожности. Вроде где-то так и делали, был случай… Если же затянули, пропустили, из глухой деревни баба и на пятидесятой где-то неделе затянувшейся беременности – мертвый ребенок решал подзакусить: он всегда начинал с плаценты и того места, где она к матке крепится. Мать, естественно, погибала, зомбачилась, но в любом случае зомби-плод терял неразрывную связь с телом матери. Рано или поздно под действием силы тяжести происходили, так сказать, «роды». Я один раз всего такое видел, еще до нашей встречи, – мерзкое, скажу тебе, зрелище… А такого вот, – он развел руками, – просто не знаю и не слышал о таком. Вот, смотри. – Он показал пальцем на тело морфини. – У нее были близнецы, которые составляли с ней единый организм. Мало того – развивались вместе с ней. Она перестроила свой организм, чтобы они могли вылезать из нее, типа как из сумки кенгуру. Петли пуповины одного из них – вот этого, правого – она использовала как ловчую веревку, она у нее, судя по всему, метров с пять была длиной. Могла петлей захватить, а могла и детеныша выпустить…

– Так вот как она смогла одновременно и переднего, и заднего из Самопаловой команды взять, – задумчиво протянул Крысолов.

Старый кивнул:

– Наверняка, если хорошенько расспросить уцелевшего, окажется, что взяли их в каком-нибудь узком проходе, а рядом дверь была или окно. Она одновременно – может, со вторым близнецом, у которого пуповина была короче, – схавала передних, а заднего скрала петлей пуповины. Может, детеныш ей как-то помогал и координировал действия, может, она даже заранее выпускала его – типа как силок. Самопаловы ребята могли пройти мимо и не сообразить, что это за веревка рядом с ними на полу коридора валяется… Опять же можно только догадываться, но, похоже, все трое составляли единый организм, мыслили разом, отчего и умная такая была.

– Одна голова хорошо, а две лучше?

– А у нее целых три мозга было, прямо Змей Горыныч. И, командир, скажу тебе – нам очень повезло, что Артем своей очередью в подземелье один из этих мозгов, хоть и второстепенных, вышиб, и она сразу поглупела – ненамного, правда, но достаточно для того, чтобы нас к себе подпустить, а тебе – всадить ей пулю в основной мозг. И все равно – она еще и после этого жила! Эх, блин, в «Пламя» бы ее, или в Кронштадт – за такое чудо можно было бы немало попросить.

– Остается вопрос: отчего это с ней случилось? С ней, и больше никто о таком не слышал?

– Может, из-за близнецов? – неуверенно предположил Артем.

– Да нет, – отмахнулся Старый. – Близнецы – вещь не такая уж и редкая, один случай на десять тысяч беременностей вроде. Среди тех десятков тысяч беременных, что погибли в Катастрофу, было полно таких, я уверен… А такого чуда-юда никто не встречал.

– Погоди, а что у нее там на шее болталось? – заинтересованно спросил Крысолов.

– А точно, – вспомнил Старый. – Сумка, что ли? Давай глянем.

– Давай… Только погоди. – Крысолов предостерегающе поднял руку и всадил несколько очередей в бока морфа, стремясь попасть в голову свисающего из правого бокового кармана плода – с крошечными ручками, но страшными зубами-иглами, – окончательно разнес в клочья простреленную башку самой морфини, сменил магазин и высадил его, не жалея, в живот морфа.

– Вот так, – удовлетворенно сказал он, – на всякий случай. Хрен с ним, с Кронштадтом и «Пламенем».

Старый осторожно перешагнул труп морфа и подцепил ножом цепочку сумочки, висевшей на шее морфа. Сумка, по-видимому, была дорогой и качественной, отчего и уцелела за все эти годы скитаний морфа. Помогла и цепочка – ручка из другого материала наверняка давно бы перетерлась. Ну и возможно, чем-то дорога была эта вещь морфу, что-то заставляло даже мертвый мозг помнить и заботиться об этой вещи – вроде и ненужной, только мешающей при поедании добычи, могущей даже демаскировать охотника блеском цепочки, и тем не менее очень важной еще тогда, когда не было этого страшного голода…

Крысолов между тем поднял трубку телефона, невесть каким чудом уцелевшего в этой суматошной стрельбе, и, сверившись с записной книжкой, набрал номер.

– Это я, – скупо представился он. – Мы сделали это, но нам нужна помощь. Машину к… – он глянул в окно, – что у вас за дом типа администрации, перед ним еще чаша такая, фонтан, что ли? Да. К подъезду. Нет, я гарантирую вам – ту гадину мы завалили, можете идти любоваться. На территории завода, может, и есть морф, но обычный. Если что – его можно будет отогнать, да и мы поможем. Я заплачу, но ЕСЛИ вы не приедете через пять минут… вам лучше приехать. Все. – Ханова манера общаться определенно пришлась по душе командиру. – Ладно, пока едут, давай посмотрим, чего там…

Сумка представляла собой в общем-то кокон из грязи, жира (жутковато было думать чьего), еще чего-то, но благодаря этому сохранила целостность содержимого. Старый с усилием разрезал этот грязный комок – было абсолютно бесполезно искать в нем какие-то застежки или замки. Внутри находилось несколько золотых украшений, не очень дорогих, судя по виду, несколько грязных зелено-серых бумажек. Чуть больше – радужных, но таких же грязных и бесполезных. Еще внутри был прозрачный файл, сложенный вчетверо и для пущей надежности заклеенный скотчем. Внутри виднелись какие-то бумаги. Осторожно разрезав полиэтилен ножом, Старый вытряхнул на стол несколько листков. Первой он поднял со стола небольшую фотографию.

– Глянь, так это же этот самый кабинет, – с удивлением сказал Крысолов, рассмотрев ее. Артем тоже посмотрел на потертую фотографию. На ней действительно был этот самый кабинет, вот и дверь та самая, пулями еще не побитая, только табличка другая. А возле стола, опершись на него, стояла, улыбаясь, высокая симпатичная черноволосая женщина с короткой стрижкой, лет двадцати пяти, вряд ли больше.

– Секретарша здешняя, наверное, – тихо проговорил Крысолов.

– Ага, а вот это тоже глянь – интересно. – Старый развернул два листка, скрепленных вместе скобой степлера.

– «Репродуктивный Центр «Радость», – прочитал он на угловом штампе. – «Республика Беларусь, город Минск».

– Охренеть! Это ж больше двух тысяч кэмэ отсюда!

– Угу. Вот она и шла оттуда – домой. Все эти три года.

– Помнишь, года полтора назад, под Софрино, у Штопора двое пропали? – внезапно сказал Крысолов. – Я только сейчас, дундук, вспомнил: он же говорил мне, они нашли одного тогда с шеей переломанной, я еще думал: кого мне тот зомбак сторожевой напоминает?

– Видно, она так и шла – по прямой, как коты, бывает, идут, если их от дома далеко завезти. Зимой спала, а летом опять выбиралась.

– Вот и ответ, – почему она такая, – тихо сказал Старый. – Она, видно, очень хотела детей, а так, как обычно, не получалось. Стандартная история, в общем-то. Обратилась туда – у белорусов цены пониже были. Подсадили ей эмбрионы – они прижились, а потом по какой-то причине один, а может, и оба сразу умерли. По-видимому, подсаженный эмбрион ведет себя по-другому после смерти, и получилось у нас то, что мы видим. А таких, как она, – вот их и правда не так много было.

– Что там еще написано?

– Иванова Марина Петровна, двадцать семь лет, так… вот: поликистоз яичников, невозможность вынашивания… подсадка трех эмбрионов, девятнадцатого марта – один редуцирован…

– ТРЕХ??? – Крысолов резко повернулся к телу морфа.

В коридоре раздался топот, и в дверях появился запыхавшийся Сикока:

– …Старый, там Куску совсем хреново… – Он хотел еще что-то сказать, но не успел – откуда-то из-за спины лежащего неподвижно морфа вывернулся черно-багровый клубок, не больше котенка по размеру. В движениях своих он, правда, напоминал не котенка, а скорее паука – так же быстро шевеля своими руками? ногами? лапками? – он проскочил ту пару метров, которые отделяли его от Сикоки, и вскочил тому на штанину, а оттуда, быстро карабкаясь молниеносно перебрался на рукав. Сикока судорожно попытался стряхнуть тварь, тряся рукой, но та, цепко хватаясь коготками, долезла до кисти, одетой в перчатку с обрезанными пальцами, и впилась зубами в незащищенный большой палец следопыта. Даже если бы Сикока стоял смирно – они бы все равно не смогли стрелять по нему, но он еще и вертелся, как юла, вопя вдобавок во все горло. Тварь с упоением грызла живую плоть, впившись в нее, как клещ. Артем растерянно смотрел на жуткое зрелище, не зная, чем помочь. Было ясно, что любой, кто попробует помочь Сикоке, сам рискует подвергнуться нападению третьего эмбриона. И тут Артем увидел, как может стрелять Крысолов…