Все рекомендации были утверждены.

Вечером состоялось закрытое партийное собрание. Четыре комсомольца, впервые присутствовавшие на нем, волновались, ожидая рассмотрения их заявлений.

Заявления, как и характеристики, немногословны. Но в каждой их строке чувствовалась твердая решимость молодых подводников навсегда связать свою судьбу с партией, горячее желание вступить в ее ряды в трудное и суровое время.

Григорий Данилов, высокий, немного неуклюжий моторист, в прошлом автослесарь из Брянска, написал так:

«Прошу партийную организацию принять меня кандидатом в члены ВКП(б). В бой против немецких захватчиков хочу идти большевиком. За Родину, за партию я не пожалею своей жизни».

Достоин быть в рядах партии — таким было мнение коммунистов. Данилова приняли кандидатом в члены партии единогласно.

Следующим обсуждалось заявление торпедиста Евгения Ивашева. Секретарь партбюро прочитал его заявление, анкету, боевую характеристику. Евгению 24 года, учился в школе, потом работал в Ленинграде слесарем на заводе. На подводную лодку пришел служить в 1938 году. Отличный торпедист. Всегда готов помочь товарищам. Ивашев, простой и прямой парень с открытым липом, уверенно и твердо отвечал на вопросы. Устав партии знает и обязуется выполнять. Фашистов ненавидит и готов отдать свою жизнь за победу над врагом.

Такими же кристально чистыми, пламенными патриотами предстали перед собранием Алексеев и Чернавцев. Правда, им было указано на некоторые частные недостатки в службе, но и они были приняты в партию так же единогласно, как Данилов и Ивашев.

В очередном боевом листке была опубликована заметка молодых коммунистов:

«Этот день останется для нас памятным на всю жизнь. Мы вступили в ВКП(б). Нам оказано великое доверие. Мы заверяем партийную организацию и командование, что это доверие с честью оправдаем. Каждый механизм, порученный нам, будет работать в бою безотказно. Все наши силы и знания мы отдадим для разгрома ненавистного немецкого фашизма».

…Пошли третьи сутки на позиции. Наступило 26 февраля. Этот день был отмечен двумя событиями. Одно из них носило праздничный характер, другое вызвало чувство досады и оставило неприятный осадок у каждого. Впрочем, по порядку.

Когда подводники, расписанные во втором отсеке, собрались на обед, краснофлотец Музыка неожиданно объявил:

— Ребята, тихо. Знаете ли вы, что у помощника командира сегодня день рождения?

Известие это вызвало шумную реакцию. Неистощимый на выдумки Алексей Маслюк предложил выделить от отсека делегацию и пойти с поздравлением в кают-компанию. Все с этим согласились. Избрали в состав делегации старшину 1-й статьи Сорокина (от однофамильцев, как пошутил Михаил Мацура) и краснофлотца Музыку.

— А какой подарок мы преподнесем новорожденному? — спросил Сорокин.

— Да, с подарком дело неважное. Тут, брат, в магазин не сбегаешь.

Музыка почесал затылок и вдруг махнул рукой:

— Была не была. Я сделал из дерева резную рамку для фотографии. Знакомой девушке хотел послать. Но по такому случаю отдаю для подарка. Только надпись требуется.

За это дело взялся старшина 2-й статьи Мельников. Он в свое время увлекался гравировкой и тут довольно быстро и неплохо вырезал на рамке:

«Помощнику командира „Щ-402“ К. Н. Сорокину от личного состава второго отсека в день рождения.

26 февраля 1942 года.

Баренцево море, у норвежского побережья.

Под водой. Глубина 20 метров».

В кают-компании третьего отсека тоже было довольно шумно. Командир тепло и сердечно поздравил своего неутомимого помощника с днем рождения. Офицеры, поднявшись со своих мест, подходили к растроганному Константину Никитичу и крепко пожимали руку. Сорокин не то чтобы забыл про свой день рождения, просто не до того было. И вдруг всеобщие поздравления, подарки. И не только от офицеров и от моряков из второго отсека. Матросы и старшины пятого и шестого отсеков тоже послали делегатов. Старшина 2-й статьи Новак вручил имениннику миниатюрный самодельный чернильный прибор.

Сорокин необычайно взволнован, чего с ним не случалось в самой тяжелой боевой обстановке. Надо сказать, что помощника командира на лодке любили. Пожалуй, самое замечательное в нем — органическое соединение волевого характера, трезвого ума и горячего сердца. Он обладал умением работать с людьми, любил и знал морское дело, был большим патриотом подводных лодок.

Константин Сорокин родился и вырос в далеком от моря селе Лукояновского района, Горьковской области, однако любовь к флоту появилась у него еще в детском возрасте. Именно в те школьные годы ему попала в руки книга писателя-мариниста Станюковича. «Проглотив» ее, он стал романтиком моря. Об этом увлечении знали в райкоме комсомола, и, когда появились путевки в Высшее военно-морское училище имени М. В. Фрунзе, одна из них была предложена ему. Он принял ее с радостью, успешно сдал вступительные экзамены. Учился очень хорошо. По окончании училища получил назначение на Северный флот. С «четыреста второй» была связана большая часть службы этого молодого офицера. Подводная лодка стала для него домом, а экипаж — родной семьей, которая сейчас так тепло и сердечно отметила его день рождения в боевом походе вблизи берегов, на которых хозяйничают гитлеровцы. Было от чего разволноваться.

Еще не закончился обед, когда вахтенный офицер доложил о том, что на горизонте обнаружены силуэты кораблей. Командир вскочил с места и моментально оказался в центральном посту. Прильнув к окуляру перископа, он увидел вдалеке большой транспорт в охранении военных кораблей. Тотчас во всех помещениях раздался его нетерпеливый голос:

— Боевая тревога! Торпедная атака!

В считанные секунды подводники разбежались по своим боевым постам.

Столбов повел подводную лодку на сближение с конвоем противника. Дистанция была довольно большой. Минут через пятнадцать снова подвсплыли под перископ. Определив необходимые данные цели, командир повернул лодку на боевой курс.

Но тут «щуку» постигла неприятность. На горизонтальных рулях нес вахту недостаточно опытный специалист. При циркуляции, опасаясь, чтобы лодка не выскочила на поверхность (а это во время циркуляции вполне возможно), он нечаянно загнал ее на довольно большую глубину. Тут уж командир ничего не мог поделать. Когда «щука» снова всплыла под перископ, то оказалась уже за кормой транспорта. Торпедная атака не состоялась. Вражеские суда прошли безнаказанно.

Капитан-лейтенант Столбов даже побледнел от досады и обиды, его лоб покрылся испариной. Упустить такой транспорт! Молодому специалисту-горизонтальщику, конечно, досталось по первое число. Строгие внушения были сделаны и всем тем, кто должен был оказаться в этот ответственный момент близ молодого матроса. Но, как всегда, Николай Гурьевич быстро отошел, взял себя в руки. И даже горизонтальщику, который сидел на своем месте совсем убитый неудачей, сказал:

— Не расстраивайся, Иван Матвеевич. Пусть этот случай станет уроком.

И добавил, обращаясь ко всем в центральном посту:

— Мы должны хорошо выучить этот урок и в следующий раз ответить по нему на пятерку.

И еще одно обстоятельство беспокоило командира — чтобы у экипажа не упала вера в свои силы.

— Николай Афанасьевич, — повернулся Столбов к комиссару, — прошу вас пройти по отсекам и объяснить причину неудачи. Напомните людям, что успех зависит от всех вместе и от каждого в отдельности.

Две победы в один день

Штурман перевернул очередную страницу навигационного журнала и аккуратным почерком вывел новую дату: 27 февраля 1942 года. В этот момент, да и в течение нескольких последующих часов ничто не предвещало, что этот день станет для «четыреста второй» днем большой боевой удачи.

Правда, когда лодка ночью всплыла, подводники подивились полному штилю, что в Баренцевом море бывает крайне редко. Однако штиль за добрую примету не посчитали. Ведь в такую погоду противнику легче обнаружить лодку, да и выходить подводникам в торпедную атаку по этой же причине труднее.