– Ты ведь думал, что находишься со мной, – только и сказала она тогда, одарив его хитрой улыбкой.
И вот три дня назад после ужина он снова завел с ней нелицеприятный разговор по поводу себя, её и их любимой во всех отношениях сестры, на что Тина надула губки и велела ему перестать пороть чушь и, если он хочет пользоваться благами её общества, заткнуть ревность себе в одно место. Как раз за тем ужином он заметил, что она слишком долго задерживается у стола напротив этого выскочки, Бокинфала, бывшего писаря, неизвестно за какие подвиги оказавшегося в доме Ротрама. Когда он поставил ей это на вид, она топнула ножкой и заявила, что имеет право разговаривать с кем угодно и когда угодно и что его дурь ей не указ. Насчет дури она переборщила, и Отан не сдержался и наговорил лишнего. Теперь он в этом раскаивался и не мог как следует заснуть, а поздний приход с улицы совсем не желанного соседа окончательно испортил ему настроение.
Что если он ходил к Тине? Она жила в главной избе, а не на женской половине, где баня, но какая разница? Ротрам же не будет следить за своими стряпухами и их друзьями и родственниками. В своем доме он разврата не потерпит, но разве не он придумал, чем занять Тису? Может статься, что и Тине дополнительное дело подыскать решил. Тэвил! Ну почему он не сдержался? Сейчас спал бы с женой и плевать хотел и на её сестру, и на новых соседей.
Он прислушался. Сосед ворочался. Видать, вспоминает, как ему недавно было хорошо. Тэвил! Тэвил! Сам Отан в баню старался не ходить, умывался как следует по утрам. Правда, он недавно прослышал, что Тиса теперь хозяйничает там не одна, что у неё появилась новая товарка да к тому же рыжая, из дикарок. Вот это правильно! Пусть дикарские выродки этим промышляют. Они лучшей участи не достойны. Должны знать свое место. Мужики, правда, отзывались об этой Шори с восторгом. С Тисой в его присутствии не сравнивали, но он прекрасно знал, о чем они думают. Ну и пусть! Во всяком случае, кроме него, ни у кого тут жены нету. И он совсем не худший из бойцов. Завтра он всем им это докажет. Особенно Бокинфалу. Красавчик решил, будто он главный. Эх, жаль, что луками здесь нельзя пользоваться! Точности Отану не занимать. Надо бы Ротраму при случае подсказать. Состязания на точность могут быть ничуть не скучнее рукопашных поединков и боев на мечах. Уж он бы это доказал! Не зря же именно ему доверяли самые сложные караулы на башне, когда требовалось все вокруг видеть и в случае чего – стрелять наверняка.
Утомленный подобными мыслями, он заснул, и ему приснился ужасный сон. Будто с той стороны Бехемы на них надвигается громадное чудище. Такое огромное, что спокойно ступает в бурные воды длиннющими ножищами и нисколько не проваливается. А ножищ у него не то шесть, не то ещё больше. Тельце высоко под облаками. Одним словом, паук. Задел он ненароком замок лапой, стены так и осыпались. А он не замечает, что-то пищит громовым писком и дальше прётся. Отан же сидит на башне где-то посреди Пограничья и наблюдает. Потому что стрелять и кричать безполезно. Паучищу все видят, а сделать ничего не могут…
– Вставай, приятель!
Это был улыбающийся сосед по коморке, Валбур.
– Ща, – буркнул Отан, укрываясь с носом одеялом.
Валбур не собирался дважды его упрашивать. С него хватило храпа этого увальня, который не давал ему всю ночь как следует выспаться. Он даже слышал, как храп прервался стоном и затих до утра, наступившего слишком быстро.
Рэй стоял при входе в залу и встречал каждого сильным рукопожатием. Он заглянул в глаза Валбуру и кивнул, вероятно, увидев в них то, что ожидал. Сам же Валбур ощущал, что услуга, оказанная ему давеча на женской половине, не прошла даром. Обычно, когда навозишься да натаскаешься за день, утром спину ломит и ноги заплетаются. А тут в ногах упругость, в голове ясность, в плечах и спине – приятная крепость. Он тепло поздоровался с Бокинфалом и поделился своими новыми ощущениями.
– Я вот тоже считаю, что иногда женщины могут нам пригодиться, – усмехнулся тот. – Хотя и здесь главное – не переборщить. Идём-ка разомнемся.
Поскольку Рэй не стал утруждаться лишними речами и призывами, они выбрали себе место подальше у стены, Бокинфал поднял толстое и короткое бревно, обитое по концам железом, гладкое, без ухватов, пристроил на сгибах локтей, встал напротив Валбура, присел, крякнул и бросил. Валбуру пришлось отступить на шаг, однако бревно он поймал, тоже принял на предплечья, выдохнул и откинул обратно. Через какое-то время, после десятка таких бросков у обоих гудели ноги, ломило спину и не разгибались руки.
– Ну что, пошли к твоей Тисе? – Валбур поставил бревно на основание и прищурился, слизывая с верхней губы пот.
Бокинфал показал жестом, чтобы тот помалкивал. Едва ли их, конечно, кто услышал: все занимались примерно тем же, громко кряхтели, стонали и подбадривали друг друга.
Несколько раз за утро Валбур поглядывал на палку Рэя, воткнутую в пол и показывающую своей тенью, сколько ещё времени осталось до конца разминки. Казалось, тень никуда не движется, решив над всеми поиздеваться.
Сейчас, когда Валбур уже знал большинство присутствующих, он отметил, что все они отличаются отменной силой. Тот же Бокинфал, потный и блестящий, с налитыми мышцами, совсем не производил впечатления бывшего писаря, скорее кузнеца, причем далеко не средней руки. Трое или четверо собрались в центре залы и устроили состязания, кто больше раз поднимет себе на плечи здоровенное бревно и присядет с ним. В итоге победил не кто-нибудь, а его сосед Отан, причем среди спорщиков был сам Гаррон. Похоже, тут один другого стоил.
Умывание и обед ничем от вчерашних не отличались. Только Тиса, вернее, Тина почему-то явно избегала мужа, а тот настойчиво делал вид, будто занят разговором с Логеном. Бокинфал демонстративно отсел подальше и стал слушать, что ему говорит вечно словоохотливый Дэки, а Валбуру в собеседники достался Авит.
Юноша, похоже, почувствовав родственную душу, снова излил на Валбура теперь уже во всех подробностях горестную историю расставания со своей возлюбленной, которая поддалась мерзким чарам зачастившего к ним фра’нимана. Валбур слушал вполуха и встрепенулся лишь тогда, когда Авит назвал её по имени – Эша.
– Полненькая такая? Глазастая? – переспросил он, вспоминая жену Буллона, с которой познакомился в гостях у Феллы.
– Глазастая – да, пожалуй, так можно сказать, – удивился Авит. – Но не полная. Скорее, худая.
– У неё ещё коса тугая, вокруг головы уложенная.
– Случалось…
– А давно это было? Ну, размолвка ваша?
– Ничего себе размолвка! Она меня бросила, будто ничего между нами не было. На денежки позарилась. Так ты что, видел её?
– Её, не её, не знаю, а вот одна Эша мне точно знакома. Только она полноватая и замужем вовсе не за фра’ниманом, а за свером.
– Никогда не думал, что имя Эша пользуется успехом, – заметил Авит. – Неужели это все-таки она? Когда ты её видел?
– Да дня два назад. В тот самый день, когда меня в каркер заграбастали.
– Может, это она и была, только… – Авит невесело задумался. – Полная? Может, она ребенка ждет… Но почему свер?
Валбур видел, что разговор режет собеседника по живому, и пытался сменить тему, однако тот лишь вздыхал и продолжал бередить свои душевные раны. Валбуру вспомнилось, как Авит сам ему рассказывал, что произошло это прошлой зимой, и он невольно обратился мыслями к своей единственной по-настоящему возлюбленной, которую схоронил уж зим десять как, но так не мог позабыть до сих пор.
Её звали красивым именем Лана. Они были близки недолго, она была слишком молода, неопытна, но быстро изучила язык любви и всем своим естеством обещала ещё много зим полных радости и счастья, когда случилось то, что случилось: на празднике, куда они специально приехали из туна, чтобы развлечься, один охотник вывел к народу настоящего живого медведя, которого, как он рассказывал, ему удалось похитить из берлоги ещё крохотным медвежонком. Медвежонок вырос, научился выделывать всякие потешные проказы, а заодно набрался сил и наглости. В тот день, вероятно, охотник то ли забыл его как следует покормить, то ли решил наверстать упущенное потом, в качестве награды за выступление перед толпой. Только медведь посреди представления угрожающе зарычал, дернулся в сторону, легко вырвал из рук хозяина веревку, за которую тот его придерживал, и бросился в самую гущу не успевших ничего понять людей. Кончилось это досадное происшествие большой бедой: Валбур оглушил медведя ударом попавшей под руку оглобли, почти раскроив ему череп надвое, но зверь успел ранить его в плечо, оставив на совсем не добрую память глубокие следы трех когтей, а Лана с перекушенной шеей упала замертво, чтобы больше никогда уже не встать и не приласкать своего спасителя. Медведя вскорости закололи, охотника тоже покалечили на славу, но Лану было уже не вернуть. Теперь она покоилась под раскидистой березой на опушке Пограничья неподалеку от их туна, а он, Валбур, как ни в чем не бывало сидел сейчас среди мало знакомых ему драчунов и думал о другой девушке, Фелле.
