Все взгляды устремились на Клейменова. Он, смутившись, оглянулся на Мансура. Тот, как ни в чем не бывало, кивнул ему — начинай, мол.

Константин ожидал, что коллеги придирчиво отнесутся к его словам, и поначалу держался неуверенно. Однако быстро почувствовал благожелательный настрой товарищей, молчаливое одобрение его оценок. Он разговорился, но все-таки не настолько, чтобы его выступление оказалось затянутым. Вовремя почувствовал, когда следует закруглиться:

— Короче говоря, добрую половину наших перебьют, пока они до окопа доберутся. Поэтому сразу помещаем сюда полтора десятка человек с пулеметами, боезапасом. Ночью, тихо, чтобы «духи» не видели.

— Почему скрытно? — хмыкнул Мюллер. — Пусть видят, гады.

— Мы их не испугаем, Гансыч. Зато они по окопам сразу лупить не станут, если будут считать, что там всего два человека, если другие обнаружат себя только при атаке противника. Итак, полтора десятка человек в окоп. Остальные занимают позиции в окопах с севера. Получится второй рубеж обороны. По-моему, это целесообразно.

Ратников спросил:

— А если не будет атаки? Эти полтора десятка так сутки и пролежат в окопе?

— Если надо, до следующей ночи пролежат, — опять высказался Мюллер. — Лежать — не стоять.

— План Клейменова принимается, — сказал Мансур. — Хотел бы только дополнительно предложить замаскировать возле казармы станковый гранатомет. Думается, первую атаку отобьем, а на вторую АГС в самый раз будет.

— Тогда вы сами, товарищ капитан, за штурвал и садитесь, — опять не удержался от реплики Мюллер и пояснил сидевшему рядом с ним Владимиру: — Он из АГС как снайпер кладет — одна в одну.

Жердев расслышал слова прапорщика и сказал:

— Кстати, у меня возникла одна идейка насчет снайпера. Вот здесь, — Никита показал на карте нужное место, — с фланга, можно посадить своего стрелка.

— Как «духи» в Афгане делали — провоцируют бой, а снайпер сбоку выбивает и командира, и связиста, — поддержал его Клейменов.

— Но ведь там их снайперы будут. Как вы место поделите?

Это правильное замечание Ратникова всех озадачило. Принялись обсуждать, каким способом можно обезопасить фланг, но ничего путного придумать не смогли. Спорили до тех пор, пока Жердев не сказал:

— Все можно сделать проще простого. Я заберусь выше них, на ту сторону склона. Никто меня не увидит.

Начался неимоверный шум. Все знали, что Никита — один из лучших стрелков на заставе. Опасения вызывала лишь его болезнь. Если сердце барахлит, то оставаться на такой высоте одному, без страховки, ни в коем случае нельзя. Жердев протестовал, говорил, что он хоть сейчас готов пробежать пятикилометровый кросс.

— Эсвэдэшка мной лично пристреляна, — умоляющим голосом говорил он. — Я их там сверху сниму на ровном пульсе, даже не вспотею.

Клейменов с сомнением покачивал головой. Однако Мансур, поразмыслив, согласился.

В это время в кабинет вошел Белкин и, спросив разрешения присутствовать, сел рядом с Ратниковым.

Прапорщик не сразу пришел на военный совет, поскольку сегодня был дежурным по заставе. Утром, выстроив бойцов на плацу, сообщил, что скоро его посылают в командировку в Душанбе за новым пополнением. С ним поедут два человека — сержант и рядовой. Чтобы избежать лишних обид, Федор предложил устроить КВН. Кто победит, тот и поедет с ним. Все охотно согласились с таким предложением, и Раимджанов увел людей в казарму — готовиться.

Белкин тем временем пошел проверить, как спорится работа у Касымова, который уже завершил стенку ангара. Прапорщик стучал по ней кулаком, толкал плечом. На этот раз получилось прочно. Он похвалил изможденного, грязного после работы, с воспаленными от усталости глазами Касымова. Пообещал ему скорого дембеля и побежал смотреть, как проходит импровизированный конкурс КВН.

Разделившись на две команды, бойцы от души веселились. А Федор, глядя на счастливые лица его мальчишек, вдруг с горечью подумал, что, возможно, совсем скоро кто-то из них или даже большинство будут кричать от боли и ненависти, гореть, захлебываться в крови. Он смотрел на смеющегося Раимджанова, на пляшущего Самоделко, видел, как азартно Исмаилов и Рахимов барабанят по бубну и табуретке, какая счастливая улыбка у Гущина. Видел — и сидел среди них сумрачный и поникший. Обрадовался, когда его позвали в кабинет начальника.

Аскеров попросил высказаться Мюллера, и прапорщик, взяв с таинственным видом стоявший у него в ногах непрозрачный полиэтиленовый пакет, сказал:

— Я, в отличие от вас, серьезно подготовился.

С этими словами он вывалил из пакета на карту несколько картофелин. Все засмеялись.

— Серьезней, Мюллер, — попросил Мансур, — все твои мины они сняли.

— Чтобы не искать мозг в противоположном от него месте, делаем просто. Пускай снимают. Мы им другие поставим. — Прапорщик старательно расставил картофелины на карте-схеме. — У окопов ставим радиоуправляемые МОНы — тут, тут и тут. Когда дело совсем будет швах, направленным взрывом вырываем лучших представителей из вражьих рядов. Вот такая физика.

Все одобрили это предложение.

— Жизнь налаживается, — улыбнулся Мансур и посмотрел на скромного Белкина. — Федор, мы тебя от отчаяния позвали. Все придумали, а как БМП сохранить — непонятно. Раскурочат его на первых же минутах матча.

Белкин с важным видом пытался рассуждать вслух, однако находившийся в игривом настроении Мюллер осадил его очередной шуткой:

— Не придумает он. Прапорщики вообще народ глупый. Это медицинский факт.

— Не все, между прочим, — запетушился Федор. — Если хотите знать, у меня прадед участвовал в походе товарища Примакова в Афганистан в двадцать девятом году.

Все опять оживились, послышались реплики:

— Первый раз слышу о таком походе.

— А прадедушка — тоже прапорщик?

— Плюнуть нельзя — вокруг одни полководцы, — развел руки в стороны Мюллер.

— И чего с БМП делать, я уже знаю, — глядя на него, сказал Белкин. — Только оператором-наводчиком должен быть я. У наших пацанов практики маловато.

Все серьезно посмотрели на Белкина и тут же отвели глаза. Было очевидно, что при любом раскладе БМП вряд ли уцелеет в бою. И никто не ожидал, что безобидный прапорщик вот так сразу возьмет на себя эту смертельную роль.

— Ладно, посмотрим, — вздохнул Аскеров. — Клейменову сказали в отряде, что бояться нам нечего, вертушки долетят за двадцать минут.

— Знать бы точно, когда они понадобятся. Сколько времени есть на все про все? — спросил Жердев.

Все вопросительно посмотрели на командира.

— В нашем распоряжении одна ночь, — ответил Мансур. — По прогнозу со вторника ожидается дождь да туман, нелетная погода. Вот вам и ответ — когда.

Теперь уже стало не до шуток. Каждый задумался о том, что предстоит сделать именно ему.

После завтрака Надир-шах вышел на веранду дома. На нем был отличный европейский костюм-тройка бежевого цвета, галстук, на голове круглая, с узкими полями шапочка — национальный головной убор жителей Северного Афганистана, там такую постоянно носят. Накануне он подстригся, укоротил бородку, из-за чего та напоминала теперь шкиперскую, подровнял усы. Весь его нарядный вид свидетельствовал о том, что он, политик, готов представлять свою державу на самом высоком международном уровне.

— Что скажешь? — обратился Надир-шах к жене.

Ситора придирчиво оглядела его с головы до ног. Он уже хотел поторопить ее с ответом. Наверное, придирчивой супруге опять что-то не нравится. Но ее лицо осветила улыбка.

— Ты очень красив. Как всегда.

Ее ответ тронул Надир-шаха. Она произнесла это так нежно, как обычно бывало в минуты полной откровенности, когда никто из супругов не пытался поставить себя выше другого.

— Полагаешь, мне следует быть красивым?

— Тебе это нетрудно. Легче, чем мне, — сказала она, подойдя к мужу и кладя руки ему на плечи.

— Не говори так, любовь моя. И прости за все.

— Не говори так. — Ситора мягко и тихо прижалась к его груди.