– Я не столько для себя, сколько в твоих интересах, – сделал обиженное лицо мужчина.
– В моих? – иронично скривился парень.
– Что еще может так эффективно ускорить разрыв между родителями и детьми? Только наркота делает это быстро и бесповоротно, как тебе надо, – пояснил Кузьма Сергеевич.
Он посмотрел на Николая, ожидая реакции, но тот продолжал его внимательно слушать.
– Я же помогаю тебе делать так, чтобы привыкшие к игре и кайфу ребята быстрее устраняли свои противоречия с родителями. – Обносов сделал многозначительную паузу. – А самые серьезные противоречия – это и есть сами родители.
Слова управляющего вызвали неприятные воспоминания и вернули память Николая к событиям годовой давности…
… – Кузьма, живо тащи из кабинета кнут, – отец был вне себя от ярости, перед ним на столе лежал пакетик с белым порошком.
– Мама, останови его, он спятил. – Николай попытался спрятаться за ее спину. – Я ему что, лошадь?
Мать встала с кресла и внимательно посмотрела на испуганного сына. В ее глазах не было ни страха за него, ни переживаний.
– Нос вытри от кокаина. – Она подчеркнуто равнодушно отошла от него к бару и налила бокал вина.
– Подумаешь, попробовал один раз, – пытался оправдаться Ник.
– Я отучу тебя, подонок, наркоту жрать, – шипел отец, – мне давно про тебя полиция говорила, что ты наркотики в школе распространяешь… Ну, теперь все. Кузьма, чтобы ты сдох, тащи кнут быстрее!..
Николай до сих пор помнил этот страшный казачий кнут, который хранился в коллекции отца на стене в его кабинете. Даже сейчас, вспоминая тот день, он невольно вздрагивал всем телом от пережитого страха, унижения и боли. В ушах до сих пор стоял свист кнута. А тогда… Тогда он всем сердцем надеялся на мать, что она остановит отца. Николай не выдал ее связь с управляющим. Она должна была отблагодарить его за это. Память снова вернула его к воспоминаниям…
– Если ты меня тронешь, я уйду из дома, – чувствуя неминуемую расплату, заголосил парень.
– Это не ты уйдешь, это я отправлю тебя на все лето в трудовой лагерь. – Отец, устав ждать, сам направился за орудием наказания.
– Мама, мама, – жалобно заныл Николай.
Кузьма Сергеевич встретил отца на лестнице с кнутом в руках.
– Иван Николаевич, кнут уж больно жесток, как бы увечье не причинить, – осторожно попытался заступиться мажордом.
– Может, хочешь, чтобы я на тебе попробовал? – свирепо посмотрел на него мэр города, вырывая кнут из рук управляющего.
Николай понял, что наказания не избежать, и хотел выскочить на улицу, но отец успел перегородить ему выход.
– Не смей меня трогать, сволочь.
Ник вспомнил про запасной выход из кухни и рванул в спасительном направлении. Пробегая через столовую, он споткнулся и распластался прямо у ног своей матери. Он попытался вскочить, но удар кнута свалил его обратно на пол.
– А-а-а! – заорал парень от жуткой боли. – Хватит, я все понял!
– Не думаю, – покачал головой отец и нанес следующий удар по спине.
Николай поднял на мать глаза, полные мольбы. Но она отрешенно продолжала потягивать сухое вино, только моргая веками на звук очередного удара. Ник, не в состоянии терпеть боль, пополз от кнута в сторону своей комнаты. Порка прекратилась только у самого входа.
– Еще раз узнаю про наркотики, собственными руками прибью, – смахнул пот со лба отец, остановившись у порога его комнаты.
У Николая не было сил переползти порог, так болела спина.
– Кузьма, иди посмотри его спину и помажь чем-нибудь, – донесся до его слуха голос отца.
– Ты что, совсем спятил, хочешь всю оставшуюся жизнь своему сыну лечение оплачивать? – послышалась наконец-то запоздалая реакция матери.
– Нам, родителям наркомана, и так это еще предстоит, – огрызнулся мэр.
– Сыном надо было раньше интересоваться, папочка, – зло выговорила ему жена.
– Это ты мне? – рассвирепел отец. – А ты ему кто, мать или мачеха? Ты же, кроме своих денег, ни о чем думать не можешь!
Кузьма намазал спину заживляющей мазью и помог надеть майку. Ник с трудом выпрямил спину. От наркотического опьянения не осталось и следа.
– Так больше не может продолжаться, помоги мне, – решительно обратился парень к мажордому.
Обносов промолчал, отведя взгляд в сторону.
– Если ты мне не поможешь, я скажу, что это ты подсадил меня на наркотики, – в ответ на молчание Кузьмы раздалась угроза Николая…
…Малахитов тряхнул головой, прогоняя тяжелые и неприятные воспоминания. Кузьма терпеливо ждал его окончательного ответа.
– Хорошо, можешь продавать дурь потяжелее; я, если что, прикрою, – решил для себя этот важный вопрос Николай.
Через полчаса он был у дома своей девушки, ожидая ее выхода из подъезда. Но девушка появилась с другой стороны. Не отреагировав на его удивление, она молча села в машину, и они поехали в центр города. Николай тактично не приставал с расспросами. Когда остановились у светофора, их глазам предстала такая картина: пьяные подростки гонялись за мужчиной в разорванной майке. Анжела поймала себя на мысли, что этот мужчина чем-то похож на ее отчима. В голове опять возникла мысль о наказании извращенца. Она посмотрела на Николая, борясь со своими желаниями.
– Хватит издеваться над детьми, – по-своему прочитал борьбу эмоций на ее лице парень, – пусть побудут в шкуре своих отпрысков!
– А если есть такие, какие не издеваются над детьми? – попыталась вступиться за старшее поколение девушка.
– Ты таких знаешь? – поинтересовался Николай.
Девушка промолчала.
– Тебя отец ни разу не оскорблял? Или, быть может, мать никогда не ругала понапрасну?
– У меня отца нет, у меня отчим, – уклонилась от ответа девушка, но то, с какой горечью она это произнесла, не укрылось от Ника.
– Что? Отчим достал? – догадался он.
Анжела отвернулась, пытаясь скрыть свои чувства.
– Пытался изнасиловать? – продолжал допытываться парень.
– Да нет, что ты, – испуганно посмотрела на него Анжела. – Просто пристает, пугает меня своими неадекватными поступками.
– Матери говорила?
– Да, но она не поверила, – шмыгнула носом Анжела, заново переживая прошлые эмоции. – Поэтому я и попросилась в спортивный интернат, чтобы его не видеть.
– А ты говоришь, среди них есть нормальные, – напомнил ее слова Николай и прижал к себе плачущую девушку. – Ну все, все, не плачь. Больше он тебя не обидит. Это я обещаю, – нахмурился Ник, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Отец Арсений читал молитву перед сном дольше обыкновения. Дети уже спали, а матушка заканчивала готовить им одежду к завтрашнему дню. Знакомство с приходом и обстановка в городе внушали священнику огромную озабоченность. И дело было не в жалобах прихожан. Точнее, не столько в них, сколько в ощущении надвигающейся огромной беды. Причем даже не предчувствие, а уверенность в ее наступлении. Это словно ожидание лая за калиткой, на которой висит предупреждение о злой собаке. Все, что происходило в Хромовске, не сильно отличалось от подобных событий в других городах России, где отношения между родителями и детьми все больше напоминали межклассовую борьбу, в которой побеждает тот, кто наиболее жестоко и беспринципно ее ведет. Поэтому теперь в Хромовске побеждали подростки, главным оружием которых становился террор против взрослых. Еще десять лет назад в обществе шли жаркие споры о роли школы и образования, о родительском долге и взаимоотношениях в семье. Министерство образования ставило эксперименты, которые ни к чему не приводили, еще больше способствовали анархии в образовании и воспитании подрастающего поколения. Преднамеренно затягивалось введение в школьную программу закона Божьего, а когда наконец ввели, оказалось – поздно, потому что в нем у современной молодежи уже не было потребности. И предмет перешел в разряд факультативного обучения на добровольной основе, а затем и вовсе на дополнительные уроки и кружки. Бездуховность родителей породила бездуховность детей, а следом за этим бунт молодежи. Детям было непонятно, почему они должны слушаться своих родителей, которые ограничивают их права и свободы, терпеть их произвол, и зачем, а главное, за что их уважать, если все информационное поле – телевидение, Интернет, радио, газеты – призывают молодежь к материальной самостоятельности и независимости, высмеивают жадность, глупость и отсталость взрослых. Библейские заветы и заповеди стали преподноситься СМИ как архаизмы и дурной тон. Сначала на это не отреагировали взрослые, а потом с радостью приняли их дети. Это было, наверно, единственным примером согласия между поколениями.
