Она вдруг поймала себя на том, что так нельзя думать о людях. Значит, подсознание уже сделало выбор — в глубине души она не признала их за людей. Буроватая плотная кожа, покрытая редким волосяным покровом, прекрасно развитые конечности, которым позавидовал бы гиббон; нос совершенно уникальный — не две ноздри, а прямо-таки мембрана из десятка-другого крупных пор, но никаких вибрисс и другой растительности на лице (все-таки на лице!); профиль должен быть катастрофически вогнутым, надо подумать, как сделать профильный снимок; все это еще терпимо, но вот надбровные дуги — малышки мои, где же у вас мозг? Если толщину черепных костей прикидывать по земным меркам, то граммов семьсот, может быть, и наберется… И это при росте сто двадцать пять — сто тридцать сантиметров…

Она вдруг спохватилась, что стоит уже гораздо дольше отпущенных каждому тридцати секунд. Она вышла из золотой ниши такая же молчаливая и задумчивая, как и все остальные.

— Роботам зафиксировать абсолютно все, что поддается фиксации, — упавшим голосом проговорил Гюрг.

«Не хотела бы я сейчас быть на его месте», — подумала Варвара. Пожалуй, охватившее ее чувство скорее всего было просто разочарованием: ожидала первопроходцев Вселенной, суперсапиенсов — и вот вам…

— Ну-с? — проговорил командор, обращаясь к присутствующим. — Ваше мнение, коллеги?

Некоторое время стояла тишина.

— А какое тут мнение? — отозвался наконец за всех Ага. — Троглодиты.

— А может, старички-долгожители? — предположил Хай. — За сто пятьдесят, по нашим земным меркам, перевалишь — немногим будешь отличаться от мартышки.

— Это ты брось, — вмешались штатные биологи — Шэд и Ага. — Мускулатура развита будь здоров, особенно плечевой пояс.

— То-то они мне бледных гиббончиков напомнили! Гиббоны — любовь моя. А эти тоже, поди, на руках болтаются, типичные брахиаторы… — Это уже Эрбо.

— А если не старейшины, почему их захоронили с такой пышностью?

— Золото — не роскошь, а средство консервации.

— Братцы, неужели кому-нибудь не ясно? Да это же были последние!..

— Эх, ни у одного ладонь не раскрыта…

Типичное вече.

Полупегас закончил свою работу, подполз и прижался к ногам, пугливо вздрагивая, — он всегда нервничал, когда говорили одновременно больше трех человек. Боялся пропустить приказ.

Варвара почесала ему темечко.

— Отдыхай спокойно, все это не тебе, — проговорила она шепотом. — Тут все такие умные собрались, в гоминидах здорово разбираются…

И вдруг, совершенно неожиданно для себя, она сладко зевнула — не столько от усталости, сколько из избытка переживаний.

Гюрг хлопнул себя по колену и поднялся с камня:

— И то верно, детям спать пора. Эй, Туфель, ты еще не закончил? Последнее относилось к скочу, который в этот момент как раз последний раз щелкнул затвором и теперь выбирался из ниши. От него, казалось, шел золотистый пар. Все, улыбаясь, невольно поглядели на девушку, и она подумала, что еще неделю назад после такого замечания была бы готова провалиться сквозь землю. Ей очень часто хотелось провалиться, и если бы ее желание исполнялось, Земля Тамерлана Степанищева была бы к настоящему моменту вся пронизана отверстиями, как губка.

— Ну что тут спорить без связи с информаторием? — примирительно сказала она.

— Золотые слова. Но все-таки на вашей памяти были хоть какие-нибудь намеки на обитание здесь… э-э-э… человекообразных?

— Это было бы сенсацией. Впрочем, можно спросить у Полупегаса, в его памяти — полный каталог всех животных Степаниды.

— Семейство гоминид на Земле Тамерлана Степанищева не представлено. Кроме того, вынужден заметить, что брахиация для гоминид не характерна.

Варвара подумала, что не стоило снабжать речевую приставку робота эмоциональными модуляторами. Теперь еще заподозрят увечную скотину в мании величия…

— А ваши роботы такую информацию не хранят? — спросила она только для того, чтобы отвлечь общее внимание от Полупегаса.

— Нет смысла — мы же порхаем с планеты на планету. Впрочем, память у них могучая по вместимости, а перед посадкой мы сделали сверху шаровую панораму. Туфель, поди-ка сюда… — Робот, смахивающий на гигантского муравья с терьеристой мордой, с которой свешивались всевозможные нитеобразные датчики, встрепенулся, и золотые отсветы забегали по его вороненой спинке. — Скажи, в каких районах данной планеты могли бы обитать представленные здесь особи?

Варвара успела удивиться постановке вопроса: она ведь ни разу не слышала, чтобы скочи разговаривали, — как же этот шестиногий с забавной обувной кличкой сможет ответить?

Но скоч плюхнулся на тяжелый задний бурдюк, задрал морду, отчего стал похож на толстозадую сидящую собаку, и командорским голосом отчеканил:

— Представленные здесь мумифицированные особи не могут принадлежать к животному миру Земли Тамерлана Степанищева, так как они сформировались в условиях силы тяжести, приблизительно на двадцать процентов меньшей, чем здесь.

Потом он медленно повернул голову в сторону Полупегаса и с невыразимым презрением добавил, уже голосом Шэда:

— Тупица.

И на это никто не прореагировал, потому что стояла мертвая тишина, изредка нарушаемая треском сучка в таком же остолбенелом лесу.

— Ну все, кончим на сегодня, командор! — поматывая головой, проговорил Хай. — У меня положительно инфаркт нижней челюсти — сколько же за день ей можно отваливаться?!

Варвара наклонила голову набок и задумчиво принялась припоминать, а сколько раз она сама теряла дар речи.

Первый — это при сообщении о клетчатом, тапире. Второй — при виде. По фону, разумеется. Поэтому взгляд на оригинал можно не считать. Третий — когда догадалась, что перед нею дверь. Человек любит цифру «три» и эту свою любовь, вместе с внешним видом, спроецировал на бога. Стало быть, бог троицу любит, а насчет четверки — темно, и на этом поводы для изумления на сегодня должны бы исчерпаться. Так нет, за дверью оказался золотой тайник — это четыре. Пять — осознание того, что перед ними усыпальница пришельцев. Шесть — вместо пришельцев нашли каких-то австралопитеков с губчатым носом. И теперь семь — они, оказывается, с другой планеты!

Прав Хай — надо спать. Ночь давно. Тишина-то какая… Снова хрустнул сучок, она невольно обернулась на звук и замерла.

— Восемь, — сказала она таким странным тоном, что все тоже повернулись и впервые за эти часы поглядели на то, что было за спиной.

На кромке оврага стояли асфальтовые гориллы — три, четыре, шесть, еще три поодаль, и новый треск в кустах…

И в тот же миг она почувствовала, что ее ноги отделились от земли, последовал краткий, но вынужденный перелет по воздуху — и вот она уже не видела впереди себя ничего, кроме широкой спины Гюрга.

— Они же не трогают живых! — закричала она, отчаянно молотя кулачком в командорскую спину. — Они пришли за этими…

Гюрг, не оборачиваясь, выкрикнул слова приказа — кибы услыхали, и монолитный золотой прямоугольник пополз вниз. Несколько десятков секунд, и на месте, загадочного саркофага снова демонстрировал ночным зрителям свой клетчатый зад бесподобный тапир.

Еще некоторое время темно-серые, как сгустки вечернего мрака, чудовища стоячими взорами упирались в закрытую дверь, являя редкостное сходство с баранами домашними обыкновенными, затем нехотя развернулись и, не обращая друг на друга ни малейшего внимания, исчезли в зарослях.

— На стену! — скомандовал Гюрг.

Двенадцать человек взлетели на гребень стены с легкостью киплинговских бандерлогов. Роботы хлюпали присосками, подтягиваясь.

— Береженого киб бережет, — пробормотал Хай и включил дистанционную защиту.

Алая полоса прочеркнула подножие стены, словно желая подрезать ее под корень, потом стремительно бледнеющим полотнищем взметнулась вверх, укрывая произведение неземной графики, вспухло и, окончательно побелев, превратилось в привычную облачную полусферу. Теперь тайник был укрыт с той степенью надежности, на какую была способна на сей момент техника человечества.