— Помстилось мне или мы всю подземку вдвое быстрее миновали? — мимоходом спросил он Дяхона.
— А то! Когда туда шли — нас четырежды четыре раза проверили, нет ли средь нас лазутчика вражьего. Потому и водили по тупикам да путям окольным.
— Как же — проверяли? Нечувствительно вроде, — засомневался Харр.
— А вот это нас не касаемо — как, — равнодушно отозвался Дяхон, — Это уж ваше, колдовское да чародейное дело.
— Да ты что, меня все еще за ведуна держишь? — удивился менестрель, считавший, что давно покончил с верой в свои магические способности.
— А то! Окромя тебя, кто б на дом аманта лесового навел Солнечного Стража?
— Не слыхал про то, — деланно зевнув, проговорил Харр, у которого еще слишком свежи были в памяти здешние традиции обращения с ворожеями. — И вообще в ту ночь я дрых без задних ног, мне ведь моя Махидушка по вечерам не пятки чешет…
— Как же, — степенно возразил Дяхон. — То-то ты сразу сообразил, про которую ночь я сказываю. Твое чародейство, а всему становищу — радость. Ведь не тебя одного хряк лесовой в ухо приложил.
И про это, оказывается, все знают! Во народ языкастый.
— А ежели я — колдун, то почему ты меня не боишься? Думаешь, своего не обижу?
— А то.
Цепочка караванников меж тем уже выходила на кромку Успенного леса. Внизу, выгибая золоченые дуги куполов, россыпью игрушечных теремков означилось Зелогривье. Вот он и дома.
А точно ли — дома? Он размашисто шагал по змеящейся вниз дороге, обгоняя весь караван и лихо перемахивая через змеиные ловушки по наскоро наведенным к их возвращению дощатым мосткам, и пытался разобраться в собственной поспешности. Что не Махидина многострадальная постель, крытая жаркими шкурами, влекла его, он признался себе сразу. И не амантовы хоромы с лакомым столом и завидными детишками. И не обещанный собственный дом.
Он сунул руку в карман и нащупал некрупные горошинки жемчужного ожерелья. Хорош чародей, от которого девка чуть ли не в слезах убежала! Он, конечно, знал, что попервости — это не каждой в радость, но чтоб вот так принимать его ласку, зажмурившись и сжавшись в комочек, словно это была мука смертная, — такое с ним было единственный раз в жизни. И, он надеялся, в последний. Позорище да и только, Харр по-Харрада, рыцарь ты хренов. Хорошо еще, дело это поправимое, надо будет только Мадиньку подстеречь где-нибудь подалее от Махидиных ушей и предельно доступно объяснить, что того, чего она желала, с одного раза, как правило, не получается, так что пошли-ка, милая, снова в рощу, да кувшинчик духмяной наливочки прихватим, чтоб не трястись снова от страха девичьего — тьфу, то есть уже не…
Он помотал головой, отгоняя от себя уже решенную проблему. Мадиньку вразумит насчет того, в чем главная сладость жизни, и тем свой долг паладина выполнит. Он оглянулся на шагавшего следом Дяхона и, причмокнув, сказал сам себе: «А то?»
— Ась?
— Это я так. Ты топай, топай. Аманту скажешь — я домой забежал, скоро буду.
Возвращение небольшого каравана никоим образом отмечено не было, ни звоном колокольным, ни огнями сигнальными; знать, не Тихри, где обмен товарами с двух разных дорог — редкость, доступная только княжеским купчинам. Так что нагрянул он к Махиде нежданно-негаданно — не грех было проверить, не завелся ли в обжитом стойле чужой жеребчик.
Махида, принаряженная и заплетенная в полусотню косичек, сидела на пороге — шила что-то пестрое крупными небрежными стежками. Харр, подошедший к дому бесшумно, некоторое время подозрительно наблюдал с порога за нею, придирчиво оглядывал убранное цветами жилище — для кого старалась? Но по тому, как вскинулась она, уронив шитье, как бросилась навстречу, едва не своротив очаг, понял: ждали его. И окончательно похерил все свои подозрения, когда она, даже не примерив трехрядного ожерелья (в жисть бы не поверил, что она способна на такое!), мертвой хваткой вцепилась в его дырчатый кафтан и поволокла в койку.
Что-то новенькое появилось в ней — собственническое, непререкаемое. Так только… хм… только под венец тянут.
Он, снисходительно ухмыльнувшись, позволил побаловать себя — так сказать, «со свиданьицем», потом резко поднялся:
— На доклад пора, амант ждет.
Она было заверещала, но он даже не стал тратить слов, только гулко хлопнул себя по аспидно-черному колену, аж пирли под потолком зашебуршали, и поднялся.
— Да, чуть не забыл. — Он вытащил из кармана жемчужную нить и повесил на сучок, торчавший над койкой. — Это Мади, а то еще обидится.
— Да видно, уже обиделась — залетела на миг, нацарапала что-то на кружалах своих и больше глаз не кажет.
— Ну, забежит снова — отдашь, — деланно-равнодушным тоном проговорил он и сам подивился тому усилию, с которым он подделывал это равнодушие.
А у аманта в доме его первым делом встретил смуглый носик Завулони, высунувшийся из зеленой бахромы:
— Ну что? Продали?
Он понял, что она имеет в виду себя.
— Никак нет, — шепнул он, легонечко прихватывая ее нос двумя пальцами. Не быть тебе невестой. Брысь!
Она шутя цапнула его руку острыми зубками и, повизгивая от радости, легко умчалась куда-то в глубину дома.
Амант выслушал его доклад как подобает — глядя поверх головы и не дрогнув ни одним мускулом на обросшем черным волосом лице. Неожиданно спросил:
— Внакладе-то ты не остался?
Харр пожал плечами — со здешними ценами он еще не освоился и поэтому не знал, на сколько потянут те голубые наменяные монетки, которые уцелели после расчета с Ласонькой.
— Ладно. Запомню, — противу ожидания, амант с наградой решил, видно, повременить. — Когда вдругорядь соберешься?
Харр не ожидал такой прыти, но аманта, похоже, всерьез занимали перспективы сватовства.
— Только не начальником стражи, — сказал он неопределенно. — А то обрядили меня, точно обормота балаганного…
Амант весело заржал:
— Так это ж для того, чтобы за тобой легче присматривать было! И девку, чай, приставили к тебе ненасытную. Что, не так?
— Так-то оно так, да я приладил ее к одному престарелому, пятки чесать.
Иддс изогнул брови с неподдельным уважением:
— Да ну? А вот я б не пренебрег.
— Долг сполнять было надо, про женихов выведывать! — слегка заврался Харр, но амант этого не прочувствовал.
— Сказал — запомню. Так когда?..
— Дай со своей-то побаловаться… И про долг паладина не забыть.
* * *
Но Мадинька не пришла ни на другой день, ни на третий. Харр, наплевший стеновому про то, что надо-де хорошенько проверить городскую стражу, принялся бродить по улочкам, стараясь по каким-нибудь приметам отыскать дом рокотанщика. Наконец ему повезло ~ чуткое ухо менестреля уловило дребезжащий перебор ненастроенных струн.
Круглое строение с окнами в один уровень было, однако, слишком высоко, чтобы забраться на крышу; по всей вероятности, высоту эту увеличивало ограждение, превышающее человеческий рост, сложенное из зелененых кирпичиков с частыми просветами, в который, впрочем, едва ли могла протиснуться детская рука. Из этих дырок, щетинясь, лезла темная колючая зелень. Окна, перечеркнутые крест-накрест золочеными прутьями, тоже были недоступны, а дверей — Харр обошел странный дом дважды — и вообще не наблюдалось. Ощущение подозрительной настороженности усиливала торчащая из середины крыши башенка с совсем уже узенькими прорезями — в такие только одним глазом и глядеть возможно. Зато ни копье, ни стрела не достанет того, кто был внутри.
Не иначе как старый хрыч в глубоком детстве пережил нешуточную осаду, да так и остался на всю жизнь от страху пыльным мешком трахнутый.
Харр обошел негостеприимный дом еще раз, но глядя уже не на него, а на расположенные поблизости строения. Одно здание, с виду совсем нежилое, судя по полному отсутствию зелени в окнах, ему положительно приглянулось это была замысловатая башня, верхушкой своей возвышавшаяся над всеми окрестными домами, не больно-то широкая в своем основании. Вьющиеся спиралью оконца указывали на винтовую лестницу с некрутыми ступенями, а вот на верхушке, как нашлепка, на высунувшихся веером здоровенных балках располагалось жилое и довольно просторное помещение с пустыми прорехами окон. Дверь была притиснута здоровенными досками крест-накрест, в прилестничные оконца не протиснешься — а жаль, домик-башенка очень и очень подошел бы прямо сейчас. Но не ломиться же!