Включив компьютер, я по привычке первым делом запустил проверку почты и ушел варить себе кофе по-турецки. Дело в том что почему то на меня лучше всего после долгих загулов действует именно сваренный кофе. Но трудности, в это утро, преследовали меня. Погрузившись в обдумывание письма, я прозевал кофе и он убежал на плиту, из за чего пришлось не только мыть плиту, но и вновь варить кофе. В итоге, решив, что составлением письма я займусь только покончив с остальными делами, я вернулся к компьютеру. Здесь меня ожидали шесть новых писем, пришедших сегодня, причем все они были из редакций газет и журналов.

«Для нас представляет интерес изложенное Вами и в случае, если Вы готовы представить этот материал, как авторскую статью, наша редакция рассмотрит возможность его публикации». К тому придан входящий номер и телефон контактного лица в редакции.

Весьма содержательно, особенно когда не представляешь ни содержания письма на которое был дан такой ответ, ни куда это письмо было отправлено. Можно конечно позвонить по контактному телефону и попросить пересказать, что же я вам написал, вот только вероятность публикации в этом случае будет равна нулю. Кто же печатает материалы сумасшедших и склеротиков.

Перепроверив, на всякий случай все содержимое компьютера, я обнаружил, что умудрился не сохранить копию письма ни в одном из разделов. Оставалось только надеяться, что кто-нибудь отвечая на мое послание пришлет мне и копию моего творения.

Облегчение мне принесло чтение последнего из пришедших писем. Я уже заметил, что во время поисков, в какой бы последовательности ты не начинал поиск иск то что ищешь все равно находишь лишь перебрав все возможное. Над этим можно смеяться и записывать в своды законов, вот только легче от этого не становится. Так и сейчас, последним я открыл письмо Джеймса Уолша из американской газеты «Телеграф» и в нем вместе с ответом была копия моего послания.

Все еще не веря в успех я несколько раз перечитал ответ господина Уолша и свое собственное послание, оказавшееся на удивление толково написанным.

Господин Уолш просил позвонить ему в любое удобное мне время, для уточнения подробностей, при этом высказывал большую заинтересованность в подобном материале и не исключал возможности встретиться с целью подготовки материала.

Время уже перевалило за полдень, и по моим расчетам у господина Уолша было не самое раннее утро.

– Уолш слушает вас, – голос и манера говорить принадлежали скорее женщине, чем мужчине.

Я представился, и во время короткого разговора мы договорились, что я сегодня же отошлю все материалы и дам ему день другой на размышления.

В этом был особый шик их мальчишеских выходок, попасть камнем именно в идущего еретика. Нет не бросить его из первого ряда глазеющей толпы, а, отойдя за всех бросить через головы толпы и попасть именно в шагающего в окружении монахов. Пикантность этому действу придавал риск угодить в кого-либо из инквизиторов.

Сегодня у него был удачный день, он трижды попал камнем в шествующего. Мальчишки единодушно признали его победителем в своем соревновании. И на урок он пришел, чуть ли не раздуваясь от гордости.

Наверное, именно это и стало причиной их беседы с учителем.

– Скажи Игнатий, – спросил учитель, когда он рассказал Учителю о своем достижении, а что ты испытываешь, когда видишь еретика, которого ведут на костер?

– Ничего, учитель, а вот вы не ходите смотреть, как сжигают всех этих еретиков. Почему?

– Игнатий, попробуй понять, я жил между всеми этими людьми, когда они в мире и согласии жили на этой земле. Многие из них давали приют обездоленным и по своему не нарушали заветы, записанные в библии. Те заповеди, которые святые отцы проповедуют в церкви, характерны не только для христиан, но и для остальных людей.

– Но ведь они убивают горожан подло, подстерегая на дороге, обманом заманивают в ловушки.

– Чего можно хотеть от тех людей лишенных их домов, тех, у кого отобрали последнее. Я, конечно, не могу оправдать этим все преступления, совершаемые на этой земле, но понять могу.

– Учитель значит вы с ними заодно.

– Ты меня не правильно понял. Понять причины их поведения и принять их методы это совершенно различные вещи.

Римская империя венец античности, построенная на соблюдении дисциплины, на полувоенной организации взаимоотношений, сумевшая покорить такие пространства и построить столь великие памятники. Это ли не образец для устройства общества. Он был готов сложить.

Великая мечта требует для реализации великие вложения, но есть мечты, требующие всей жизни и не только твоей и реализовать их может лишь тот, кто готов к этим жертвам.

И его мечта упорядочить этот мир была так велика, что ради нее он, не задумываясь готов, был отдать свою жизнь и еще столько жизней, сколько будет необходимо.

– Святой отец, я не знаю, согрешил ли я, бросая камни в еретиков.

– Дитя мое, с чем связаны такие мысли в твоей голове. Еретик не есть создание божье, и ни какое действие по отношению к нему не может быть грешным, если это конечно не жалость. Но с чем все же связан твой вопрос.

– Мой учитель объяснял мне, что среди еретиков выявлены святой инквизицией попадаются люди, исповедующие божественные заповеди, при этом не являясь христианами.

– Дитя мое и как ты воспринял эти рассуждения?

– Я не знаю, святой отец, но мне кажется, что церковь не может ошибаться.

– Что ж ты прав сын мой. Церковь не ошибается, я прощаю тебе грех сомненья. Но все же наложу епитимью вознести молитву. И помни, сын мой, дьявол растит неверие из любого самого маленького зернышка, а здесь на этой благодатной почве, где бог создал почти райские условия, он особенно усерден. Истинная вера, только она может существовать на свете, все остальные не заслуживают права на существование. Сомневающихся быть не может. Любое сомнение есть акт ереси. А ересь нужно искоренять огнем и мечом. Пусть мы сегодня останемся в меньшинстве, но на чистом поле взрастут не плевелы ереси, а злаки истинной веры.

Этот день был не хуже и не лучше других. Вот только сегодня ему не хотелось выигрывать состязания.

Еретик еле волочил ноги, поднимая небольшие облачка пыли на каждом шагу. Монахи, зная, что он не предпримет попытки бежать шли не слишком близко к нему и все же бросать камни не хотелось. Хотя он и самому себе не мог объяснить почему.

– Игнатий, а ты сегодня не бросаешь камни, потому что этот тип когда-то был твоим учителем. Так за это надо не просто в него бросать камни, а вообще его камнями забить, – и все окружающие засмеялись шутке.

– Да нет, вы посмотрите. Он еле тащится и монахи вон где. Никакого интереса. Пусть малыши тренируются, – и он гордо отвернувшись, пошел в сторону площади, где все уже было готово для костра.

Лойола никогда не забыл об этом дне. Нет, учитель никому не бросал проклятий стоя у столба. Он вообще не говорил, только изредка стонал.

Он не чувствовал вины за совершенное деяние. И позднее, возвращаясь в мыслях к тем дням, вновь и вновь приходил к заключению. Что можно быть либо за либо против третьего не дано. Против, все кто не за мягкость по отношению к противнику уже половина поражение.

Ему казалось, что он нашел идеальное устройство общества, когда он поступил в армию. Исполнение приказов без рассуждений, порядок все это оставалось только перенести в обычную жизнь, но неспособность правителей править сильной рукой.

Прообразом ему служили рассказы учителя о Великой Римской Империи, построенной на военной дисциплине.

Новых заказов на переводы не было. И я изо всех сил старался найти себе хоть какое нибудь занятие, уже сама мысль о том, что во время предстоящего ожидания мне придется бездельничать повергала меня в состояние глубокой тоски. И по некоторому размышлению я решил продуктивно навести порядок. Собрав скопившиеся книги, я отнес их в библиотеку, но на пути домой меня застиг все усиливающийся дождь. Спасаясь от него я спрятался в нише костела Святого Вольфганга, около которого оказался в этот момент. Когда-то очень давно, несколько столетий назад, в стене костела кого-то погребли и закрыли погребение большой мраморной доской с надписью. Именно она привлекла мое внимание тем, что какой то турист, очевидно для большей выразительности фотографии, обвел все буквы ее надписи мелом.