Никола Фрома. Верхняя часть картины "Неопалимая купина". Собор в Эксе.

Крупным художником Франции во второй половине XV века представляется Никола Фроман из Юзеса, известный нам, главным образом, по двум картинам: триптиху с "Воскресением Лазаря" (1461 г., во Флоренции) и "Неопалимой Купине" в Эксском соборе (1474 г.). "Воскресение Лазаря" - красивая в красках картина, исполненная с соблюдением еще старых традиций, что особенно сказывается во всем ее готическом характере, а также в узорчатом парчовом фоне, на котором выделяются фигуры. Напротив того, "Неопалимая Купина", несмотря на готическую, имитирующую резьбу, раму (с изображением царей иудейских), обнаруживает совершенно иной характер ^[166]. Центр композиции занимает колоссальный куст, или, вернее, "букет" деревьев, увитый всевозможными растениями (шиповником, земляникой и проч.), и на этом "букете" восседает Богоматерь с Младенцем на руках. Мотив здесь северный, и, вероятно, с севера он перешел затем и в венецианское искусство (известен ряд картин, в которых дерево или куст играют центральную роль). Но по сторонам скалистого пригорка, из которого на сочных стволах выросла эта странная "роща", расстилаются пейзажи чисто итальянского характера, напоминающие картины флорентийцев и умбрийцев середины XV века.

Посетил ли Фроман Италию, или же он познакомился с итальянским искусством при дворе короля Рене д'Анжу, не прерывавшего в качестве претендента на Неаполь сношений с Италией, - остается невыясненным. Во всяком случае, Фроман мог видеть итальянские картины и во время своего пребывания в Авиньоне с 1468 по 1472 год.

Бартелеми де Клерк (?) Иллюстрация из аллегорического романа "Сoeur d'amour epris". Императорская библиотека в Вене

Лучшим художником Франции в конце XV века является так называемый "живописец Бурбонов" или "Maotre de Moulins", которого иные исследователи стараются идентифицировать с Жаном Перреалем, знаменитым в свое время художником, закончившим жизнь старцем при дворе Франциска I в 1529 году. Однако, к сожалению, "мастер Бурбонов", чудесный портретист и поэтичный иконописец, иногда приближающийся по характеру своего творчества к Герарду Давиду, не оставил чего-либо выдающегося в смысле пейзажа. Фоны позади его "жертвователей" или закрыты драпировками ("Муленский алтарь"), или открываются на пейзажи общего для XV века типа - на плоские холмы с рядами деревьев ^[167]. То же самое приходится сказать и о пейзажах в творении ученика Фуке - Бурдишона. Это довольно холодный и даже скучноватый мастер, достигающий и известного совершенства в портретах и фигурах, но безразличный к жизни природы. Подобно своему учителю, он смешивает формы ренессанса с готическими формами, но делает это очень неискусно ^[168]. Во всем чувствуется схематичность, вялое, ремесленное отношение к делу. Если принимать Бурдишона за тип художника Франции в начале XVI века, то мы должны будем констатировать известное вымирание и вытекающее из него уныние. Но в таком случае мы признаем, что итальянское влияние и во Франции явилось не для того, чтобы "загубить жизненное искусство", но чтобы для "нового вина создать новые мехи", чтобы новая стадия культуры отлилась в новые художественные формы, действительно, в первую же половину XVI века. Эта замена в живописи и пластике - совершившийся факт, и лишь в архитектуре долгие еще годы чувствуется желание "отстоять позиции". Готическая архитектура первая ополчилась против южных формул, она же дольше всего и противодействовала их возвращению.

Бартелеми де Клерк (?) Иллюстрация из аллегорического романа "Сoeur d'amour epris". Императорская библиотека в Вене

Перечисление всего замечательного, что было сделано в искусстве миниатюры за XV век во Франции, потребовало бы отдельного тома. Для нашей цели это было бы и бесполезно, так как знакомство с такими шедеврами, как "Les trкs riches heures" герцога Беррийского или часослов Этьена Шевалье вводит вполне в понимание общего характера этого искусства. Каждая хорошая миниатюра в отдельности составляет радость для глаз и полную поэзии сказку Почти всюду чувствуется любовь к природе, полям, рощам и ручейкам. Встречается масса интересных подробностей в изображениях (иногда довольно точных) городов, замков, внутренностей частных домов, дворцов и церквей. Но, в общем, вся эта масса картинок, основным смыслом которых было иллюстрирование текстов (часто одних и тех же), довольно монотонна, и изучение ее утомительно. Резко выделяются на этом общем фоне упомянутые "Grandes chroniques de St. Denis" в Публичной библиотеке (разумеется, в этой летописи не следует искать точной осведомленности об иллюстрируемых ею событиях древних времен) и дивные миниатюры аллегорического романа короля Рене, "Coeur d'amour йpris" в Венской библиотеке. В последней серии, из которой нами воспроизведены несколько миниатюр в "Мире Искусства" за 1904 год, особенно замечательны попытки передать эффект освещения - в упор светящего солнца - и комнаты, слабо озаренной пылающим камином. Вместе с мюнхенской картиной Боутса "Святой Христофор" и "Рождеством" Гертхена это самые удивительные, за весь XV век попытки освободиться от ходячих формул освещения ^[169].

Близко к "Grandes chroniques" Публичной библиотеки стоит живопись фрагментов алтарного ковчега из аббатства Сент Омер в Берлинском музее. Как в том, так и в другом произведении можно, кажется, увидеть образцы искусства в свое время знаменитого всесторонней образованностью северофранцузского художника Симона Мармиона (родом из Амиена или Валансиена). Миниатюры в летописи относятся к 1467-1470 годам, алтарь - к 1459 году. Возможно, однако, что алтарь исполнен другим художником - Жаном Геннекаром, живописцем герцога Бургундского. Картины алтаря, также, как и миниатюры, содержат, между прочим, и ряд очень тонко исполненных intйrieur'oв и пейзажей, в которых художнику особенно удались мягкие переходы светотени. Иллюстрации к "Троянской войне" в Публичной библиотеке хотя и принадлежат уже к XVI веку, однако по своему сказочному духу могут быть также отнесены к средневековому искусству. Чудовищными сталагмитами громоздятся города с их сотнями башен, мириадами домиков, обнесенных бесконечными стенами. Художник не знает удержу своей чудовищной фантазии. Светлая поэма эллинов превратилась в его воображении в какой-то безумный рыцарский роман авантюр. Он плохо чувствует природу и постоянно прибегает к избитым, довольно грубым схемам, но творческая сила у него окрыляется сразу, как только он задается изображениями славной рыцарской доблести. В несомненно болезненном характере этих работ чувствуется гибель целого мира. Это кошмарный финал долгого, пленительного и чудовищного спектакля.

Приходится также умолчать здесь о первых опытах гравюры, в которых встречаются пейзажные мотивы, и о целом ряде пейзажей на шпалерах. Укажем только, как на самую интересную серию среди последних, на ковры с "Единорогами" начала XV века в Парижском музей Клюни и на прелестные, испещренные растительными мотивами ковры в Musйe des arts dйcoratifs. Из отдельных французских картин нас может интересовать в этом месте алтарная картина, перешедшая в Лувр из "Дворца Правосудия", с видами (позади фигур Распятия и святых) Парижа и какого-то города на холме с башней, напоминающей флорентийскую "Синьорию", а также картина Мюнхенской Пинакотеки "Легенда о святых отшельниках", ныне не без основания приписанная французской школе. Нежно-зеленый пейзаж на этой "синоптической" картине позволяет зрителю побывать сразу всюду, где происходят главные события описываемого жития святых отцов: в приморском городе, в часовнях, в убогой келье, в рощах с дьяволицами и кентаврами, в монастыре, на полях и лугах. Это милая детская сказка, лишенная всякой претензии, скромно и просто рассказанная.