«Сюрприз» на всех парусах мчался на юг, распространяя вокруг себя запах свежей краски. Как только краска высыхала, чувствовался еще и острый, волнующий запах порохового дыма. Редко случалось, чтобы вечерняя поверка проходила без стрельб хотя бы из мушкетов. Еще реже дело обходилось без артиллерийских учений. По словам Джека, чем хуже погода, тем больше проку от них, поскольку вряд ли вы столкнетесь с противником, когда на море тишь да благодать. Кроме того, полезно вовремя выяснить, как человек весом под двести пятьдесят фунтов сможет устоять на подпрыгивающей у него под ногами палубе. Существовали две основные причины бурной капитанской деятельности. Во-первых, Джек Обри искренне наслаждался жизнью: у него был жизнерадостный сангвинический характер, его печень и легкие находились в отличной форме, и если окружающий мир не относился к нему довольно немилосердно, что время от времени случалось, то он просыпался с радостным настроением и предчувствием счастливого дня. А поскольку он получал такое удовольствие от жизни, он намеревался прожить как можно дольше, и ему казалось, чтобы достичь этого, следовало в бою отвечать на два неприятельских бортовых залпа тремя своими, причем смертельно точными. Вторая причина, тесно связанная с первой, заключалась в том, что в его представлении образцовый корабль — это прежде всего сильная, опытная команда, которая способна превзойти противника умением маневрировать и стрелять, корабль, где дисциплина дружит с удачей, — словом, боевая единица, которая должна побеждать приблизительно равного по силе противника. Увлекаемый теплым Бразильским течением, градус за градусом фрегат уходил на юг. Они миновали тропик Козерога еще до того, как успел установиться отмечаемый ударами рынды, размеренный распорядок дня, какой существует на судах с незапамятных времен. Свежевыкрашенный корабль радовал взор, медные детали были вычищены до блеска во время вынужденного докования; на мачтах фрегат нес паруса, соответствующие хорошей погоде, и, освещенный с кормы солнцем, в оперении верхних и нижних лиселей, имел необыкновенно элегантный вид. Гардемарины получили представление о прошедшем неопределенном времени в греческом языке, абсолютном аблативе, а также о началах сферической тригонометрии. Этим наукам они внимали без особого воодушевления, зато с интересом изучали вместе с Бонденом подковообразный сплесень note 23 или какие-то другие необыкновенные узлы, которые они учились вязать с Шустрым Дудлом — матросом, который, будучи совершенно косноязычным, никогда ничего не объяснял, но показывал, что нужно делать, по нескольку раз, проявляя великое терпение. Бывало, он раз десять показывал, как нужно заделывать юферс в штаг катера, не произнося ни единого слова. Остальную часть дня они почти не видели отца Мартина; иногда казалось, что капеллан, как и его ученики, рад откреститься от синусов, тангенсов и секансов. На самом же деле все свободные часы он систематизировал свою обширную, хоть и собранную в спешке коллекцию бразильских жесткокрылых. Только теперь он смог оценить это богатство — многообразие новых видов, родов и даже семейств. Они со Стивеном рассчитывали на несколько счастливых, спокойных месяцев, которые можно будет посвятить классификации этих существ, хотя Стивен не испытывал особого пристрастия к жукам, да и служебные обязанности (а также нежелание упустить из виду какую-нибудь пролетающую птицу или проплывающего кита) зачастую отвлекали доктора от ученых трудов.
Хиггинс как ассистент при хирургических операциях все больше не удовлетворял Стивена. Вне всякого сомнения, этот человек виртуозно рвал зубы, но во всем остальном по части медицины и хирургии был дремучим невеждой, да еще к тому же дерзким и заносчивым.
Кроме того, он злоупотреблял доверчивостью простодушных матросов. Конечно, и Стивену, чтобы успокоить мнительных, приходилось прибегать к своего рода надувательствам, предписывая безвредные, но и бесполезный лекарства; однако Хиггинс переходил всякие границы, прибегая к снадобьям, не очень-то полезным для здоровья. Кроме того, он начал получать незаконные доходы как от больных, так и от тех, кто просто хотел поваляться какое-то время в лазарете, наслаждаясь бездельем. Поэтому доктор решил сам заботиться обо всех пациентах, ограничив обязанности Хиггинса удалением зубов. При этом он знал, что ему не удастся окончательно покончить с частной, вернее тайной, практикой своего помощника, поскольку матросы были верны своей натуре. Во всяком случае, Стивен следил за тем, чтобы их не травили, и запирал у себя в шкафчике наиболее опасные лекарства. До полудня Стивен осматривал фок-мачтовых матросов, затем в сопровождении Джека Обри осмотрел больных в лазарете. Что касается офицеров, то они обычно записывались на прием через фельдшера. Но так происходило не всегда, особенно когда шла речь о сотрапезниках из кают-компании, поэтому Стивен ничуть не удивился, услышав стук в дверь спустя несколько дней после того, как они вышли из Пенедо. Дело в том, что несколько офицеров и унтер-офицеров все еще страдали желудком, объевшись черепашьим мясом и тропическими фруктами. Но, оказывается, это была миссис Хорнер, пришедшая в тот момент, когда все матросы находились на палубе, поскольку «Сюрприз» лег в дрейф, чтобы опросить «купца», шедшего со стороны Ла-Платы. Когда он предложил осмотреть ее в кают-компании в присутствии мужа, она отказалась. Она также не хотела, чтобы при осмотре присутствовала миссис Лэмб или жена сержанта. По правде говоря, продолжительный осмотр не понадобился: было и так ясно, что миссис Хорнер беременна. Когда Стивен сообщил ей об этом, она сказала:
— Да. И не от Хорнера. Вы знаете о его слабости, доктор, он сам мне признался, что советовался с вами. Забеременела я не от него, и если он об этом узнает, он меня убьет. Он человек ужасный. Если я не освобожусь от плода, он меня убьет. — После продолжительного молчания она прошептала: — Он меня убьет.
— Очень жаль, — отвечал Стивен. — Не стану делать вид, будто не понимаю, чего вы от меня хотите, но этого не произойдет. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, но только не это. Вы должны попытаться… — Тут воображение изменило ему. Он замолчал, уставившись в пол, понимая, в какую она попала беду и какое испытала разочарование.
— Да, я знаю его, — сказала миссис Хорнер мертвенным голосом. — Он меня убьет…
Через несколько секунд она, по крайней мере внешне, пришла в себя и поднялась, оправив передник: жалкая, немощная и еще такая юная.
— Прежде чем вы уйдете, — произнес доктор, — я должен сказать вам две вещи. Во-первых, всякое вмешательство в ход природного процесса чрезвычайно опасно. Во-вторых, природа сама нарушает свои законы, поскольку более одной беременности из десяти оканчиваются естественным выкидышем. Надеюсь, вы будете заходить ко мне по крайней мере раз в неделю. Возможно, вы будете чувствовать себя не вполне хорошо, и тогда, пожалуй, придется как-то вас взбадривать.
Было очевидно, что она вряд ли слышала, что он говорит, хотя сделала книксен после того, как доктор замолчал. Выходя из каюты, молодая женщина пробормотала:
— Он меня убьет.
«Пожалуй, так оно и будет», — подумал Стивен спустя несколько минут. Он вышел на палубу, чтобы отделаться от неприятного чувства и послушать, о чем рассказывает «купец». В нескольких футах от него на продольном мостике стоял как всегда хмурый старший канонир — могучего телосложения мужчина с длинными, неловкими руками.
Стивен пришел слишком поздно и застал лишь семафорный обмен любезностями между расходящимися разными галсами кораблями, разделенными уже четвертью мили аквамаринового, покрытого белыми барашками моря. Пуллингс сообщил ему, что полученные новости самые неутешительные: «Норфолк» не заходил в устье реки Ла-Плата, что могло бы сэкономить «Сюрпризу» по крайней мере несколько сотен миль, но проследовал прежним курсом. Капитан одного баркаса из Монтевидео сообщил, что видел американца где-то возле сорокового градуса южной широты, а значит, воспользовавшись попутными ветрами, он значительно оторвался от них.
