— Итак, мы отбыли, — заметил отец Мартин, разглядывая залитую солнцем яркую стену зелени с правого борта, мимо которой они проплывали.
— Будь это цивилизованное научное путешествие, мы могли бы задержаться недели на три, — отозвался Стивен. — Как ваша рука?
— В полном порядке, благодарю, — отвечал капеллан. — Если бы она находилась в гораздо худшем состоянии, я все равно считал бы это пустяковой платой за несколько тех дивных часов… Мэтьюрин, если вы наведете подзорную трубу на то огромное дерево на мысу и взглянете чуть вправо, то сумеете разглядеть нечто похожее на стадо обезьян.
— Я их вижу. Это ревуны. Черные ревуны.
— Ревуны, говорите? Да, несомненно. Хотелось бы, — добавил он негромким голосом, чтобы его не услышал лоцман, — чтобы этот малый не так шумел.
— Что-то он разошелся, — согласился Стивен. — Давайте пройдем вперед.
Но даже на носу, куда они перебрались, веселье лоцмана не давало им покоя: он подражал крику ягуара, издавая низкий рев. Хуже всего было то, что он вывел корабль на середину реки, откуда нельзя было подробно разглядеть ни один из берегов. Начался отлив, и судно удивительно быстро полным бакштагом понеслось под марселями и кливером. Быстро оно неслось до тех пор, пока не налетело на песчаную банку. Палуба ее наклонилась в сторону кормы, а из-под киля поднялось огромное облако ила и песка. Матросы тотчас бросились убирать паруса, а Джек Обри, выбежав из каюты, кинулся на нос с криком:
— Измерить глубину! Меряйте глубину, живо!
Перегнувшись далеко через носовой фальшборт, он стал разглядывать воду, начавшую светлеть. Корабль так глубоко врезался в банку, что дно оказалось в метре от шпрюйт-портов.
— Забросьте лот подальше, — распорядился капитан, обращаясь к старшине-рулевому в надежде, что удастся обнаружить небольшой просвет, с тем чтобы можно было стащить фрегат вбок. Никакого просвета, однако, не оказалось, и пока старшина раскачивал лот, чтобы забросить его во второй раз, Джек увидел под носом корабля кустарники и тростник. Банка оказалась настолько высокой, что растительность на ней была едва покрыта водой. Бросившись на корму, капитан увидел, что Пуллингс и Моуэт уже спускают шлюпки на воду.
— Перлинь из порта кают-компании! — крикнул он, проходя мимо.
Корма сидела в воде угрожающе низко, и перо руля, очевидно, выбило из стояка, но сейчас это не имело значения.
— Бросить лот под кормовой подзор! — скомандовал Джек Обри, и тотчас послышался плеск.
— Глубина без малого две сажени, сэр! — испуганным голосом доложил старшина.
Дело было плохо, но не безнадежно.
— Правый становой якорь в баркас, — распорядился Джек. — Верп и перлинь на красный разъездной катер. — Он перегнулся через фальшборт, чтобы понаблюдать за течением с целью определить границы банки, и увидел, что лоцман и его помощник отчаянно удирают на своем ялике, успев удалиться от фрегата на целых двести ярдов. Приказав штурману выливать за борт из бочек питьевую воду, Джек кинулся вниз, где боцман и команда плечистых матросов из обеих вахт с ритмичными возгласами подавали на корму один из новых пятнадцатидюймовых перлиней: «Раз-два, взяли, еще взяли, а ну, дружно… « Дела тут шли на лад, и, бросившись на палубу, приказывая спустить шестерку и цилиндрический буй, он успел поблагодарить Бога за то, что у него превосходные офицеры и слаженная команда.
Когда капитан спрыгнул в шестерку, верп уже был погружен в красный катер, становой якорь свешивался с кат-балки над самым баркасом; за борт выливалась пресная вода, что быстрыми темпами облегчало корабль.
Шестерка носилась взад и вперед, словно игривый щенок, в поисках глубин и надежного грунта. На первом подходящем месте Джек Обри кинул через фальшборт буй и подозвал баркас, экипаж которого греб изо всех сил с якорем на борту и перлинем позади. Приходилось выгребать против ветра и усилившегося течения. От напряжения лица гребцов побагровели, а весла опасно гнулись возле уключин. Нельзя было терять ни секунды, поскольку, как было известно любому моряку, уровень воды может упасть на тридцать футов. За последние десять минут глубина над банкой и вокруг судна уменьшилась на целых пять дюймов, так что если им не удастся сняться с мели до конца этого прилива, то на следующий раз надежды мало, поскольку уровень воды не будет таким высоким. Кроме того, была опасность, что корабль переломится надвое, когда вода из-под него уйдет.
— Навались! Дружней навались! — вопил Пуллингс на баркасе, и ему вторил Моуэт на катере: — Навались, навались!
Добравшись до цилиндрического буя, матросы баркаса со всеми предосторожностями сбросили за борт тяжелый якорь. Катер устремился туда, где находилась шестерка, с которой сообщали о том, что под ней подходящий грунт, и выбросил верп, закрепив, таким образом, становой якорь. Поднявшись в шестерке, Джек закричал в сторону фрегата:
— Пошел шпиль! На корабле, пошел шпиль! — И тотчас матросы на шканцах принялись надраивать перлинь.
Когда шлюпки вернулись, на фрегате вовсю кипела работа: барабан шпиля вращался, но очень медленно. Матросы на вымбовках тяжело дышали. Стивен и отец Мартин пытались им помочь, но, когда, поднявшись из шлюпок на палубу, матросы тоже бросились к шпилю, Джек оттолкнул Стивена и занял его место со словами: «Я тяжелее». Затем могучим голосом заревел:
— А ну, навались! Навались, ребята. Ходи веселей!
Теперь были заняты все вымбовки. Шпиль делал полные обороты, железные палы пощелкивали: перлинь вот-вот был готов лопнуть. Посмотрев на корму, Стивен убедился, что толстый трос вытянулся в струнку. Сила натяжения вдвое уменьшила его толщину.
— Дожимай! — хриплым голосом закричал Джек, выкладываясь изо всех сил. — Ходи веселей! Навались!
Но шпиль почти не вращался. Щелчок — продолжительная пауза, затем еще один щелчок.
— Ходи веселей! Ходи веселей!
Щелчки палов стали все более частыми, кок заорал: «Мы слезли с мели!» — и те, кому не хватило места у шпиля, грянули «ура». Но выяснилось, что с места сдвинулись якоря. Фрегат даже не пошевелился, а лишь глубже увяз в иле. К тому времени уровень воды в реке упал на два фута.
— Отставить! — скомандовал Джек, выпустив из рук вымбовку. — Капитан Пуллингс, — произнес он, посмотрев на реку и берега. — Думаю, что по мере продолжения отлива корабль накренится на правый борт. Всем срочно готовить подставы. Кроме того, надо отыскать на суше твердый участок для орудий, чтобы во время следующего прилива облегченный корабль смог сняться с мели.
«А может быть, — произнес он мысленно, — нам удастся сделать это при самом высоком уровне следующего сизигийного прилива. Господи, пошли нам завтра хороший прилив».
«Бывали такие моменты, моя душенька, — писал Диане Стивен, указав на письме: „С берегов реки Сан-Франсиску“, — когда ты была не слишком довольна Джеком Обри. Но если бы ты понаблюдала за ним эти последние две недели, то, я уверен, признала бы в нем героические качества и известное великодушие. Как я тебе уже сообщал, пьяный лоцман посадил корабль на мель посередине реки на пике самого высокого прилива, и, стараясь изо всех сил, мы не смогли стащить судно, оно даже не сдвинулось с места. Не удалось снять его с мели и во время следующего прилива, уровень которого был недостаточно высоким, чтобы фрегат мог оторваться от илистого дна. После этого оставалась лишь одна надежда на смену луны, когда бывает сизигийный прилив — самый высокий. Мысль эта нас утешала, но с каждым днем наша добыча удалялась от нас на сотню-другую миль. От этой добычи зависят счастье Джека, его карьера и репутация. Вдобавок ко всем напастям, не было никакой уверенности в том, что следующий сизигийный прилив достигнет необычайно высокого уровня того прилива, во время которого „Сюрприз“ оказался на мели. Однако за все это время я ни разу не услышал от Джека ни одной жалобы, возгласа „Черт бы все побрал!“ или одного из тех более крепких выражений, которые так часто слышишь на корабле и которые он походя изрекает по сущим пустякам. Конечно же, он заставлял всех выкладываться целыми днями, поскольку надо было свезти на берег все орудия наряду с бессчетным количеством провизии и других припасов. А при отливе пришлось отрыть канал под днищем корабля, чтобы легче было стащить его с мели в нужный момент. Надо было подвесить и перо руля. Я не помню, чтобы во время всех этих работ он хотя бы раз выругался или кого-то отчитал. Самое любопытное было в том, что это его спокойствие буквально завораживало матросов. Они, нервничая, поглядывали на него и продолжали выполнять свои обязанности с поразительной добросовестностью. То же относилось и к отцу Мартину, и ко мне. В первые дни, когда корабль следовало разгрузить как можно быстрее для того, чтобы его корпус не покоробился или не переломился во время квадратурного прилива, все умелые матросы использовались для работы с пушками, а отцу Мартину, казначею и мне доверили шестерку (противная лодчонка), чтобы буксировать на ней к берегу тяжелые бочки. Уверяю тебя, мы постоянно ощущали на себе бесстрастный, решительный и повелительный капитанский взгляд. Ощущали его на каждом шагу и робели, как школяры.
