– Да, это опасное зелье. Но ведь некоторые успешно противостоят ему. Где источник их иммунитета?
– Кто знает? – усталый мистер Коттон не пожелал развивать тему. Однако усталость не сказалась на его вежливости, и, когда Стивен собрался уходить, он скзал:
– Вас просто Господь мне послал, доктор Мэтьюрин, не мог бы я в свою очередь быть вам полезен?
– Коль вы так добры, – ответил Стивен, – так уж вышло, что у меня на руках есть довольно редкий случай тяжелого перелома свода черепа, которым я планировал заняться завтра. Если вы будете в состоянии, я был бы весьма благодарен за вашу помощь. Мой молодой помощник не имеет опыта трепанаций, а мои руки не те, что раньше – в них уже нет вашей замечательной твердости.
– Я буду на месте, сэр, в любой назначенный вами час.
Мистер Коттон, старый корабельный хирург, был точен в своих словах и поступках. С первой из шести склянок, знаменующих начало дневной вахты, он взобрался на борт «Боадицеи» – с помощью одних только рук, парализованная нога его беспомощно болталась. На палубе он прислонил костыль, отсалютовал квартердеку, отстранил подошедшего младшего боцмана и поковылял на корму.
Все было готово: под растянутым тентом, сияющим под тропическим солнцем, стоял стул с прямой спинкой, дополнительно укрепленный клиньями, на нем сидел пациент Колли, свинцово-серый, с затрудненным дыханием и так плотно привязанный своими товарищами, что неподвижностью он мог поспорить с носовой фигурой фрегата. Палуба и марсы были полны народу, многие делали вид, что чем-то заняты – неудивительно, ибо старые сослуживцы доктора и коммодора по «Софи» успели рассказать новым товарищам, как во втором году доктор отпилил верхушку черепа их канониру, вынул оттуда мозг и вложил его обратно в правильном положении, а потом закрыл дырку серебряной крышкой, да так, что при сходе на берег тот был лучше прежнего. И теперь, конечно, никто не хотел пропустить интересного и поучительного зрелища, а со стороны бака долетал стук молотка оружейника, расплющивающего трехшиллинговую монету в широкий и плоский блин.
– Я сказал ему, чтобы он подождал наших указаний насчет нужной формы, – обратился к гостю Стивен, – но он уже заточил и закалил мой самый большой трепанатор.
Стивен вынул зловеще поблескивающую круглую пилу из ее гнезда, и предложил доктору Коттону, если тот желает, сделать первый надрез. Профессиональная вежливость, вежливые настояния и отказы, вызвали нетерпение аудитории, и одновременно удовлетворили самых мрачных из пророков с нижней палубы. Бритый скальп пациента уже был разрезан от уха до уха и свисал на его небритую мертвенно-бледную физиономию, а доктора, склонившись над освежеванным разбитым черепом, переговаривались на латыни.
– Как только они начинают болтать по-иностранному, – заметил Джон Харрис, баковый из вахты правого борта, – значит, они застряли и все, каюк, говоря по-человечески.
– Ни черта ты в жизни не видел, Джон Харрис, – отозвался Девис, один из старых матросов с «Софи». – Наш доктор просто вежливость выказывает этому одноногому. Вот подожди, увидишь, как он начнет орудовать своим коловоротом.
– Какая интересная патология кости, лобный шов не сросшийся, – заметил мистер Коттон. – Никогда не видел ничего подобного, и чрезвычайно вам благодарен. Но ведь это ставит нас перед сложной ситуацией, перед дилеммой, можно сказать.
– Решение, как мне кажется, заключается в том, что надо перфорировать кость дважды. И тут сила и устойчивость вашей левой руки будут неоценимы. Если вы поддержите теменной край здесь, пока я буду делать мой первый разрез вот тут, а потом мы сменим руки – это вполне реальная возможность убрать потом все одним куском.
Сохраняя вид непогрешимого авторитета и олимпийское спокойствие, мистеру Коттону следовало бы лишь сжать губы и кивнуть головой – но он пробормотал : «Помоги нам Господь», и ввел в рану свой плоский зонд. Стивен подвернул манжеты, хлопнул в ладоши, подождал прохода очередной волны – и провел первую намечающую борозду. Опилки белой костной ткани посыпались из-под зубьев, а Кэрол смахивал их на палубу. Зрелище захватило молчащую команду, гардемарины, забытые своими офицерами вцепились в матросов, вытягивая шеи. Но по мере того, как сталь вгрызалась в живую кость, все больше людей бледнели и отводили взор на верхние части такелажа, даже Джек, которому такое зрелище было не в диковинку, отвел глаза и разглядывал белое пятнышко вдали – уходящих «Эстри» и «Ифигению».
Он слышал, как Стивен выкликает измерения оружейнику, одновременно начиная второй распил, но в это время движение вдалеке отвлекло его внимание полностью. Оба французских корабля повернули – неужели они решились на бой? Он прижал окуляр трубы к глазнице, увидел, как они склоняются вправо, к ветру, и с улыбкой сложил трубу. По тому, как суматошно перекладывались паруса, было очевидно, что они просто вышли из ветра, как это уже происходило с ними пять раз с восхода солнца. Хоть они и были на ветре от его кораблей – им и в голову не пришло атаковать его и искалеченный «Эфришен», а сейчас, если он не ошибался, это уже вряд ли было для них возможно, ибо горы Реюньона уже виднелись слева по носу, а ветер заходил на два румба к берегу. Да, «Эфришен» по прежнему был беззубой развалиной, а «Стонч» и «Оттер» в драке могли лишь слегка ущипнуть, но даже и при этом... Он громко рассмеялся вслух как раз в тот момент, когда мистер Коттон воскликнул: «О, прекрасно. О, просто великолепная работа, сэр!»
Стивен поднял целый кусок черепа и держал его, разглядывая его внутреннюю поверхность с видом скромного триумфатора – а в это время публика с ужасом уставилась в разверстую дыру, в которой мистер Коттон вылавливал осколки щипцами из китового уса. Когда он ухватил и вытащил длинную иззубренную щепку на свет божий, раздался жуткий голос, тонкий, косноязычный, как с перепою, медленно выговаривающий слова, но тем не менее узнаваемый – голос самого Колли. Он звучал из-под свисающего скальпа: «Джо, передай мне этот долбанный бушлат, Джо.» В этот момент аудитория начала быстро уменьшаться, а вид у многих оставшихся стал ничуть не лучше, чем у самого Колли. Однако, они ожили, когда врач наложил на дыру серебряную крышку, закрепил ее, вернул скальп пациента на положенное ему место и наложил шов. Затем Стивен ополоснул руки в ведерке и приказал унести пациента вниз – по кораблю прокатился восхищенный гул, а Джек, выступив вперед, произнес:
– Кажется, я могу поздравить вас с отличным выполнением весьма тонкого маневра, джентльмены?
Доктора сдержанно ответили, что не сделали ничего особенного – любой знающий хирург сделал бы не хуже, и, в любом случае, добавили они с чистосердечием, которое бы повергло в шок бедного Колли, поздравлять еще не с чем, пока не разрешится кризис. Пока пациент не переживет кризис, говорить об успехе рано – а смерть может вызвать великое множество факторов.
– Я очень надеюсь, что он выживет, – Джек, не отрываясь, смотрел на удаляющихся врагов. – Колли – отличный моряк, надежный, с твердой рукой. С орудием своим управлялся – дай Бог каждому. И детишек у него полно, помнится.
Все это было абсолютной правдой: Том Колли, будучи в здравом уме, был ценным, хотя и драчливым, членом своего подразделения. Он сроднился с морем, мог легко управляться и с парусами и со штурвалом, а смотреть, как он танцует джигу, было одно удовольствие, так что корабль без него был бы уже не тот.
Но не только в этом была причина заинтересованности Джека – за перечисленными вполне осязаемыми факторами скрывались другие, которые доброжелательный наблюдатель назвал бы мистицизмом, а менее распложенный – диким суеверием. Джек бы ни за что никому не признался, но в душе он связывал выздоровление несчастного моряка с грядущим успехом всей своей кампании, и, судя по поведению «Эстри» и «Ифигении», Колли шел на поправку. Интересно, если бы широкий вымпел Гамелена развевался над «Эстри», а не над «Венус» – было бы поведение французов более решительным? Рискнули бы эти два фрегата броситься в бой, чтоб лишить его последних надежд – чего бы это им не стоило? Из того, что он узнал о французском коммодоре – сомнительно.
