– О! – воскликнул Джек, – как я рад! Это будет как в старые добрые времена. Мало чего я хотел бы так сильно, как вновь быть вместе с ними. Но вот отпустит ли их Корбетт? У него дьявольский некомплект на борту, а ведь я могу только просить о любезности в данной ситуации. А ведь матрос вроде Бондена на вес золота!
– Не похоже, чтоб Корбетт ценил его так высоко, однако. Он дал ему пятьдесят плетей.
– Пороть Бондена!?– заорал Джек, покраснев. – Пороть моего рулевого? Клянусь Богом, я...
Напряженный молодой человек принес известие, что флаг-лейтенант командующего отчалил от берега, а командир «Оттера» от своего судна, и что лейтенант Сеймур посчитал, что капитану Обри это может быть интересно.
– Благодарю, мистер Ли, – ответил Джек и поднялся на палубу. Лорд и леди Клонферт находились все это время далеко за пределами его мыслей, но нынче они настойчиво выдвигались на первый план с приближением гички «Оттера», движимой такими же разряженными клоунами, что и в шлюпке накануне. Сначала гичка была на той же дистанции, что и катер флаг-лейтенанта, но тот задержался возле «Рэйсонейбла», чтоб обменяться репликами с офицером на юте. Обмен затянулся, а тем временем гичка уже ткнулась в борт «Боадицеи».
Клонферт поднялся на борт, легкий, щегольски-красивый, молодящийся, в полной форме, со звездой на груди. На лице его застыло выражение ожидания и беспокойства. Он вспыхнул, когда Джек пожал ему руку со словами:
– Счастлив видеть вас снова, Клонферт. Но мне бы очень хотелось иметь для вас новости получше, пройдемте в каюту.
Только там он продолжил:
– Мне очень жаль сообщить вам, что в результате крайне прискорбного недоразумения мне пришлось покинуть Плимут без леди Клонферт.
– О! – воскликнул Клонферт с несчастным выражением на подвижном лице, – этого я и боялся. Я послал нынче утром запрос, но, мне кажется, записка, которую я послал с одним из моих офицеров, так и не была получена.
– Офицер!? – воскликнул Джек. – Я и понятия не имел, офицер... В этаком наряде?
– Сожалею сэр, что он не заслужил вашего одобрения, – сухо ответил Клонферт. – Это мой обычай – одевать своих людей в мои собственные цвета. Мне кажется, это допустимо на службе, и мои люди разделяют мои склонности. Но готов признать, что это необычно.
– Ну, это может приводить к недоразумениям. Ладно, сейчас все разъяснилось, и я доставил свою чертовски неприятную новость. Я крайне сожалею о случившемся, но, я уверен, леди Клонферт смогла сесть на следующее компанейское судно. Там ей будет куда удобнее, и уже на следующей неделе она может быть здесь – мы двигались довольно медленно. Пообедаете со мной? У нас будет молочный поросенок, а я помню, вы обожали это блюдо на «Агамемноне».
При упоминании корабля Клонферт вспыхнул снова и бросил на Джека подозрительный взгляд, а затем с искусственной сердечностью ответил, что просит его извинить, и что с неохотой он, однако, вынужден удовлетворить предыдущее приглашение, но перед уходом ему хотелось бы поблагодарить капитана Обри за его крайне любезное согласие доставить леди Клонферт на Мыс, он просто поражен, поражен. Клонферту вполне удалось, чтоб у Джека, у которого и так было тяжело на душе, начались угрызения совести, и, если не считать запинки при выходе из каюты, спектакль был им проведен безупречно.
Флаг-лейтенант уже был на палубе, он смеялся и болтал с Сеймуром, пока Джек провожал своего гостя к борту. Внимательным взглядом Джек, тем не менее, углядел, что весельчак привез отнюдь не маловажное устное указание, чего он обоснованно опасался, учитывая тон последнего ночного совещания, но папку с особо важным приказом, перевязанную красной официальной лентой.
Снова в каюте он принял папку, но сперва ему пришлось выслушать сообщение флаг-лейтенанта.
– Адмирал просил меня передать, что ему стало нехорошо сразу после совещания, поэтому он не смог отправить вам приказы раньше, как намеревался. Но он продиктовал их прямо из кровати, как только смог. Фактически он продиктовал их мне – секретарь тоже не в порядке.
– То есть, вы знаете, что в них?
– Да сэр. И позвольте мне быть первым, кто пожелает вам удачи под вашим вымпелом, сэр.
– Благодарю, мистер Форстер, – отозвался Джек, чувствуя, как солнечное тепло заполняет все его существо. – Действительно, большое спасибо. Надеюсь, временное нездоровье адмирала не причиняет ему боли и других неудобств? Я желаю ему скорейшего и полного выздоровления.
Флаг-лейтенант ответил, что, видимо, адмирал съел что-то не то, что он, со своей стороны, порекомендовал ему дозу ревеня; Джек слушал его с постоянным заботливым вниманием. Джек выглядел торжественно серьезным, но разум его просто купался в море счастья, счастья, которое стало более осязаемым и вещественным, когда повествование флаг-лейтенанта о том, как он тоже съел что-то не то, подошло к концу, и Джек, разрезав ленту, убедился, что приказы адресованы «коммодору Обри».
Но сразу за чувством счастья пришел твердый трезвый расчет: оценка границ его полномочий, возможности наличествующих сил; и решимость начать разбираться с ситуацией немедленно.
Приказы были ясными, краткими и срочными, адмирал не испытывал колебаний. Коммодору Обри надлежало поднять свой вымпел на «Рэйсонейбле», принять под свое командование нижеперечисленные корабли и суда, как можно скорее выйти в море, искать и топить французские рейдеры, оперирующие южнее 10S и западнее 70E, и, во взаимодействии с сухопутными силами на Родригесе (которые будут усилены всеми доступными соединениями), положить конец французскому владению островами Бурбон (он же Реюньон, он же Бонапарт) и Маврикий (он же Иль Де Франс), а также и всеми кораблями и судами в этих водах. Он должен был придерживаться основных указаний, изложенных в расписаниях А и Б, а со всеми политическими вопросами и с проблемами, возникающими с гражданским населением, испрашивать советов Вильяма Фаркьюхара, Эсквайра, Его Величества утвержденного губернатора, а в оного отсутствие – доктора Стивена Мэтьюрина.
Расписания, вместе с оценками, картами, гидрографическими описаниями и оценками французских сил на островах, в основном полученных от американских «купцов», свободно шнырявших там и тут, были в отдельных пакетах. Среди них попалась и бумага, содержащая заголовок «Лейтенант Джонсон Р.Н., „Боадицея”».
– Что это? – спросил Джек.
– Адмирал утвердил ваш приказ о производстве в лейтенанты мистера Джонсона. Это – его патент.
Джек кивнул, испытав новый приступ удовольствия, затмившего на миг заботы, а флаг-лейтенант начал:
– Я также должен передать, что адмирал предоставляет вам действовать по своему усмотрению в отношении «Рэйсонейбла» и перенести на него свой вымпел как только вы сочтете нужным, корабль в порядке. Он просит только, чтобы его подчиненные и слуги из этого списка были отправлены к нему в Кейптаун, и он надеется, что вы сочтете разумными следующие назначения. Адмирал также весьма сожалеет, что время и его нездоровье не позволяют ему лично, как это принято, обсудить с вами конфиденциальные замечания относительно подчиненных вам капитанов, и просит простить его «ужасные каракули», – лейтенант передал запечатанную половину листа. – Кажется, это все, сэр, кроме сообщения от мистера Шеферда: он сказал, что если вам еще нужен флаг-секретарь, он рад бы был рекомендовать своего кузена, мистера Петера. Тот находится на станции уже несколько месяцев и сейчас не имеет никаких дел. Он сейчас в Саймонстауне, приехал со мной, и если вы желаете глянуть на него...
– Я буду счастлив познакомиться с мистером Петером – поспешно ответил Джек, ясно осознавая важность этого одолжения, от которого, возможно, зависели отношения в эскадре.
Приличия требовали от Джека угостить флаг-лейтенанта, приличия требовали, чтоб флаг-лейтенант разделался со своей долей бутылки не более, чем за десять минут, чтоб освободить нового коммодора для решения его многочисленных новых задач. И хотя молодой человек сделал все как полагается, не было в жизни Джека отрезка времени, который бы тянулся столь долго.
