— Что ж, ответ моего клиента свидетельствует лишь о его честности. Другой на его месте мог сказать: о да, сэр, я только о них и думал, об этих статьях с 25-й по 27-ю. Ночей не спал, так они меня донимали. Однако, джентльмены, а где же презумпция знания закона? Мы прекрасно понимаем, что это лишь юридическая фикция, и, тем не менее, когда человек нарушает закон, никто не спрашивает его, думал ли он о нем и, вообще, знает ли он законы. Считается априори, что знает. Почему же теперь, когда человек защищает закон, нас интересует, действовал ли он осознанно, опираясь на свое знание, или его субъективные нравственные ориентиры совпали с нормами неведомого ему права?
— Но мы выясняем мотивы поступка, мистер Скеррит,— Файф повернулся к присяжным и картинно развел руками.— Согласитесь, если ваш подзащитный перешел на сторону врага из-за того, что ему, к примеру, пообещали миллион рейхсмарок, то объявлять его борцом за соблюдение Гаагской конвенции как-то… неправильно.
Скеррит некоторое время смотрел в спину Файфа и молчал. Тот, почувствовав паузу, обернулся.
— Мистер Файф, — Джон Скеррит почти вплотную подошел к своему оппоненту, глядя ему прямо в глаза, — досудебное расследование, как вы знаете, проводил не участковый полицейский и не Скотленд-Ярд, а бригада контрразведчиков из МИ-5. И они не выявили не одного факта, свидетельствующего о том, что офицер Шеллен открылся кому-нибудь из немцев, за исключением своего брата. Все, кто был связан с ним в дни подготовки и обороны Хемница, считали его лейтенантом люфтваффе Генрихом фон Плауеном. Таким образом, ни угроз, ни посулов в отношении офицера Шеллена с немецкой стороны быть не могло. Ваш пример — сущая нелепость, призванная сбить с толку присутствующих. Не забывайте также, что мой подзащитный отвечал на все ваши вопросы под присягой, и вы пока что не уличили его в неправде ни по одному пункту. Так что давайте не будем, даже в качестве примеров, сочинять того, чего не было, и впредь обязуемся говорить лишь о том, что было. А было вот что: десятки тысяч изуродованных трупов вперемешку с битым кирпичом, заполненные мертвецами бомбоубежища, крысы, поедающие трупы, сметенный с лица земли красивейший город Европы. Вот что было на самом деле! И все это британский летчик немецкого происхождения наблюдал на протяжении многих дней. Все это стало предметом его ночных кошмаров, а потом, когда он бежал, добрался до Хемница и разыскал там своего брата, к нему пришло осознание, что и этот последний крупный город Саксонии взят под прицел, и его гибель — лишь вопрос времени.
— Послушайте, джентльмены, — прокашлялся лорд Баксфилд, — вот уже битый час, как вы пикируетесь, а воз, как говорится, и ныне там. Давайте уже начинать по существу. Мистер Файф.
— Да, ваша честь, разумеется. — Генеральный атторней подошел к своему столу и принял из рук помощника небольшую книжку. — Итак, защита просит рассмотреть законность воздушного налета на немецкий город Хемниц 20 марта прошлого года. В связи с этим у меня в руках английский ежегодник международного права за 1944 год, в котором опубликован труд профессора Кембриджского университета мистера Лаутерпахта «Международное право и наказание за военные преступления». Здесь он приходит к однозначному выводу о том, что в условиях судебного процесса, направленного против отдельных лиц, ответить на вопрос о законности воздушных налетов не представляется возможным. В условиях современной войны, когда в противоборство кроме армий вступают заводы, дамбы, доменные печи, электростанции и все прочие составляющие промышленных потенциалов воюющих стран, задачи армий значительно расширяются. В их функции входит уничтожение этих потенциалов, без которого победа невозможна. Времена галантного века Жака Руссо, утверждавшего, что войну должны вести только вооруженные силы и только между собой, давным-давно канули в Лету. Напомню также, что в традициях англосаксонского мировоззрения воспринимать войну как бескомпромиссную борьбу наций. Еще в 1875 году американский юрист Лоуренс писал: «Война — это, конечно, ужасный бич всего человечества, но народы страдают гораздо больше от ее последствий, чем от нее самой. Именно поэтому война должна быть ужасной, ибо только тогда она будет внушать страх и народам, и правительствам». С этой жесткой формулой можно спорить, но логика ее очевидна. Немцы, не испытавшие бомбардировок своих городов во время Великой войны, как раз поэтому с такой легкостью развязали новую.
Далее, как и предполагал Скеррит, Файф повел разговор о таком непробиваемом и основополагающем понятии, как «военная необходимость»:
— Много благих пожеланий можно внести в международные правила, но как быть с военной необходимостью? Если правила обращения с военнопленными или с гражданским населением на оккупированных территориях мало зависят от военной необходимости, то военные операции, включая операции воздушной войны, напрямую с ней связаны. Что значит предупредить местные власти противника о готовящейся атаке города? Только то, что потери летчиков после этого возрастут многократно. Какая же это война, если о планах наступлений враг должен быть предупрежден заранее?
— Позвольте, мистер Файф, — перебил обвинителя Скеррит, — а само намерение бомбить мирные города разве не является преступным и не обоснованным никакой необходимостью деянием? Только не говорите, что целью этих намерений были военные заводы, станции и мосты. Это-то как раз чаще всего оставалось нетронутым либо подлежало быстрому восстановлению. Или, по-вашему, понятие «военная необходимость» настолько растяжимо, что допускает заодно с ремонтной мастерской снести целый город? Я не отрицаю понятия «военная необходимость» в принципе. Я согласен с такими специалистами военного права, как наши соотечественники Холл и Гарнер, американец Фенвик, немцы Людер, Ульман и Лист, что возможны исключительные обстоятельства, как, например, необходимость спасения своей страны, при которых допустимы любые военные действия без оглядки как на 25-ю статью, так и на некоторые другие статьи Конвенции. Такая ситуация имела место в 1940 году, когда на карту было поставлено само существование Великобритании как суверенного государства. Но те же правоведы категорически отвергали военную необходимость, обусловленную только оперативными и стратегическими планами. Как вы знаете, уже на Тегеранской конференции в сорок третьем году обсуждались вопросы не спасения стран антигитлеровской коалиции, которым к тому времени уже ничто не угрожало, а судьбы самой Германии. И уж с начала 1944 года речь о спасении Великобритании не шла совершенно определенно. А теперь мне хотелось бы получить ответ на вопрос: какая военная необходимость была в уничтожении города Хемница в марте 1945 года.
— Ваша честь, — обратился Файф к председателю судебной коллегии, — прошу пригласить в зал заседания эйр-коммодора Джеймса Невила Стивенса, одного из разработчиков операций бомбардировочного командования в последние месяцы войны.
В зал вошел старший офицер невысокого роста, с несколько одутловатым лицом, пухлыми губами и глубокими залысинами над высоким лбом. Его подвели к барьеру свидетеля и привели к присяге.
— Итак, вы непосредственный участник разработки планов воздушных налетов в рамках операции «Гром»? — спросил Файф. — Это города Берлин, Лейпциг, Дрезден и Хемниц? Что вы можете сказать о такой цели, как Хемниц? О его военном значении.
— Начну с того, кх… кх… простите, — откашлялся в кулак свидетель, — что Хемниц был самым промышленно развитым городом Саксонии. В нем размещались заводы по производству оптико-механических приборов, химических веществ для производства боеприпасов, пулеметов, многоствольных пушек-пулеметов, вагоностроительные и паровозостроительные заводы, а также ремонтные депо, несколько крупных фабрик по пошиву военной униформы и традиционное еще с самого начала XIX века текстильно-прядильное производство. Не нужно забывать также, что Хемниц — это крупный железнодорожный узел, через который интенсивным потоком в обоих направлениях пропускались войска и вооружения.
