Я задумался над своей судьбой, безучастно наблюдая живописную картину отдыхающих разбойников. Ко мне подскочил Тави с пистолетом в руке. Я взял у него «вальтер» и стал вертеть в руках, думая, как бы оставить его себе. Тави понял кои мысли и, подмигнув, повернувшись, закрыл меня спиной, а я сунул пистолет сначала за пазуху, а потом в карман. Этого никто не заметил, только вьетнамец понимающе посмотрел и опустил глаза, продолжая медленно тереть глянцевитую поверхность мины. Внезапно у меня мелькнула мысль: «Вот бы знать, как устроена эта штука, как она взрывается».

Краснорожий внезапно проснулся, сел, зевнул Осмотревшись по сторонам, сказал:

– А я заснул и даже видел сон: трех белых пуделей. Хороший сон. Когда мне снятся собаки, то обязательно будет удача. Ну, а ты что нос повесил? Хочешь, возьму тебя в свою десятку. У нас самая приятная работа! Мы во время операции берем у пассажиров ценности на хранение. Ха-ха-ха! Ты думаешь, что мы обыкновенные пираты? Нет, парень, и здесь мы сражаемся за фюрера, за новый порядок Ты знаешь, сколько мы пустили на дно английских и американских коробок? Ни один линейный корабль не сделал того, что сделали мы! – Он полез в карман.- Давай хоть закурим, раз выпить нечего Голова трещит со вчерашнего. Справляли поминки по твоему штурману, а сегодня утром, вместо того чтобы опохмелиться, капитан устроил генеральную уборку и чуть не морское сражение. Хоть и не ариец наш капитан, а молодец, не уступит и немецкому офицеру.

Он протянул мне пачку английских сигарет:

– Закуривай! На той неделе прислали дальние родственники, прямо из Лондона. Ха-ха-ха!

Я сказал, что не курю.

– Зря, а я вот курю и пью. В меру, конечно, и особенно если и то и другое – чужое. Ха-ха-ха!

Прикурив от зажигалки, он хлопнул меня по спине.

– Чем-то ты нравишься мне, парень, а вот как тебя звать, до сих пор не знаю.

– Фома.

– Что?

Я повторил.

Он поморщился.

– Никуда не годится. У нас не любят такие тусклые имена. Фома! Что за имя для флибустьера! Так, кажется, называли нашего брата прежде. Помню, читал в книжках. Здесь, как в монастыре – там монаху дают другое имя, и у нас тоже. Видишь вон того красавца с автоматом,- он показал пальцем на тощего высокого негра,- так этого «крошку» зовут Дохлым Кашалотом, а того толстомордого молодца, что стоит под пальмой и что-то жрет, Сопливой Медузой. Есть имена и поприличней, например, вон тот молодец, что играет в кости, ну, с физиономией дохлой рыбы, так его зовут Веселым Принцем. Совсем неплохо для такой образины. У каждого свой псевдоним, как у артистов оперы и балета или у писателей.

– Вот меня,- он шлепнул по своей мокрой, волосатой груди,- меня все зовут Розовым Гансом. Красочное имя! А? Ха-ха-ха! Не беспокойся и ты. Здесь мастера на прозвища. Кстати, кое-что уже сделано. Знаешь, как тебя назвал Ласковый Питер? Он говорит: «Присмотри, Ганс, на берегу за этим белоголовым дикообразом». Неплохо! Только длинновато. Я думаю, за тобой останется один Дикообраз. Ха- ха-ха!

Мне порядком надоела болтовня Розового Ганса. Слушая его, я краем глаза следил за вьетнамцем с разбитыми губами. Что-то в нем привлекало и в то же время настораживало меня. Вдруг он скажет, что я взял пистолет? Но он и виду не подавал, сверх моры увлеченный чисткой мины. Только еще раз он бросил на меня короткий взгляд – в нем было предостережение и сочувствие.

«Смотри, будь осторожен, а я не выдам тебя»,- говорили его черные, как тушь, глаза.

Внезапно на берегу поднялась суматоха, игроки спрятали карты, задремавшие садились и с показным стараньем брались за работу.

Появился боцман. Все взгляды обратились на него. Я почему-то посмотрел на вьетнамца и заметил, как он быстрым движением руки сровнял песок между колен. Мина, которую он так тщательно чистил, исчезла. Я хорошо видел, что он не передавал ее Розовому Гансу и не клал в ящик.

Боцман исподлобья, ничего хорошего не обещающим взглядом посматривал на своих работничков. Его телохранитель шел ссутулясь, скаля желтые собачьи клыки, руки его, как две дубины, висели без движения, только волосатые пальцы судорожно сжимались и разжимались.

Боцман подходил к нам. Розовый Ганс окинул начальственным взглядом чистильщиков мин – все были на местах: два китайца, тощий бородатый индиец, японец и еще пятеро, национальностей которых я не знал, терли или заворачивали в бумагу вычищенные мины. Вьетнамец взял из ящика мину и стал сосредоточенно счищать с ее корпуса пятна ржавчин. Только негр храпел, растянувшись на песке. Боцман сказал что-то Розовому Гансу, тот подошел и несколько раз пнул спящего ногой. Негр открыл глаза, сел и так ловко дал подножку Розовому Гансу, что тот растянулся на песке. Все побросали работу, лица пиратов оживились. Боцман остановился, подбоченясь, его гориллоподобный телохранитель беззвучно смеялся, раскрыв рот до ушей и подергивая плечами. Чувствовалось по всему, что назревает драка.

Розовый Ганс и негр стали друг против друга в позе боксеров, пританцовывая на песке. Боцман свистнул, подавая сигнал к началу боя.

Противники пошли по кругу, прощупывая друг друга короткими ударами.

Зрители покрикивали, подзадоривая бойцов. Негр был опытнее, он провел серию быстрых резких ударов, и физиономия Розового Ганса стала пунцовой, со скулы сочилась кровь.

Матросы взревели, приветствуя успех негра. Розовый Ганс тоже успешно треснул противника в подбородок, и тот пошел вкось по кругу на голых пятках. И одобрительный вой снова разнесся над островом.

На ногах у Розового Ганса были надеты тяжелые башмаки на толстой подошве, подбитой гвоздями с коваными шляпками. Изловчившись, он пнул негра в бок. Такой удар восторженно приветствовала толпа. Видно, здесь были свои «правила» бокса. Негр перегнулся весь и стал отступать, ловко избегая ударов. Ободренный удачей, Розовый Ганс повторил удар ногой, но на этот раз противник принял контрмеры – поймал его за ногу и швырнул в лагуну.

Пираты неистовствовали. Человек-горилла, приседая, бил себя кулачищами по коленям и верещал тонким голосом.

Мокрый Розовый Ганс вылез на четвереньках из воды и как бык ринулся на хохочущего негра.

Тави и Ронго подпрыгивали на месте и орали пронзительными голосами вместе со всеми. Все жадно наблюдали за бойцами. Воспользовавшись этим, я запустил руку в коробку с патронами, взял пригоршню, высыпал в карман.

Ощущая в кармане тяжесть оружия, я почувствовал себя уверенней. Теперь, по крайней мере, я мог постоять за себя. Так мне казалось.

Медленно, чтобы не вызвать подозрения, я пошел прочь, хотя мне было интересно досмотреть, кто кого отлупит, хотелось, чтобы это был негр, как человек оскорбленный. Но я боялся, что как только окончится драка, у меня отнимут пистолет.

Стоя у хижины Сахоно и глядя на беснующуюся толпу, я увидел маленького вьетнамца он стоял на том же месте, где закопал магнитную мину, и тоже кричал и размахивал руками, хотя ничего не видел в кругу, так как находился позади и был ниже ростом.

Мне показалось, что я разгадал его замысел: сейчас должна взорваться мина, и вся эта орущая толпа взлетит на воздух. У этого загадочного человека какие-то счеты не только с боцманом и его адъютантом-гориллой, но и со всей командой. Странным было только одно: почему он сам решил погибнуть вместе с ними?

На всякий случай я крикнул Тави и Ронго, они: прибежали ко мне. Я пытался растолковать им, главным образом с помощью мимики и восклицаний, что нечего смотреть на это противное зрелище. Ребята насупились, но отец прикрикнул на них, и они полезли на пальмы, возле нашей хижины, чтобы оттуда досмотреть поединок.

Матросы под командой боцмана нагружали баркас ящиками с вычищенным оружием. Драка давно закончилась полной победой негра. Розового Ганса положили в шлюпку и увезли на шхуну. За это время я еще раз попробовал уговорить Сахоно убраться с острова. Сахоно вздыхал, показывал на океан, ровный и спокойный, разводил руками – словом, отнекивался, не имея на то никаких причин. Наконец, смущенно улыбнувшись, он пошел к соседней хижине.