Теперь понятно, почему Немо сбежал. Наверное, иногда в родах появляются люди отличающиеся от остальных сородичей. Они хотят чего-то другого, нового, но не всегда осознают это. Сначала, они незаметно пытаются сделать что-то не так как все, но потом это проявляется. Если это не грозит существующему порядку, то и человеку ничего не грозит. А если грозит? Если вождь и приближённые к нему лица увидят угрозу, то такому деятелю придёт быстрый конец, если он не сделает ноги.

Немо как раз из таких. Он решил изменить порядок обладания самкой, и закрепить её только за собой. И нарвался на неприятности. Поэтому и сбежал в степь, не желая делить её с другими, как это делается среди охотников. Понятия моя женщина, мой мужчина, среди диких племён очень краткосрочны. Или пока не надоест, или пока не забеременеет, что в принципе одно и то же.

Но, прожив в роду, около шестнадцати, или семнадцати Земных лет, и нахватавшийся замашек своих родственников, тем не менее, Верку боготворит. У них, почти настоящая семья, как у нас на Земле. И восприимчив он к новому, в отличие от охотников своего бывшего рода. Жаль, что не как девчонки. Те вообще впитывают всё как губки.

Да, потенциал местных женщин, намного выше потенциала охотников. В смысле развития. Или это только у молодых? Верке с Надей всего-то лет по двенадцать — тринадцать. Ева, к примеру, осваивалась хуже. Если бы не занятие плетением, которое ей даётся легче всего, то привыкание было бы более долгим. И среди пяти женщин «приведённых» Омумом, тоже быстрее всего осваиваются Машка с Дашкой. Остальным тяжелее.

Значит, здесь всё как у нас. Чем моложе, тем восприимчивее. Болик с Лёликом, уже хорошо «шпрехают» на моём языке. Правда, для этого приходиться заставлять, всех говорить только на русском. Но дело движется.

Уф, разобрался.

— Немо, помоги охотникам разжечь костёр, но сюда их не пускай. Пусть остаются за воротами. Сам не выходи. Возьми у Нади огнемёт…. Сильно не жги, дрова им подожжёшь, прямо со стены, и всё. Это их охладит, а огонь согреет. Для остальных, разожгите огонь здесь, без огнемёта. Накормите всех кроме охотников, но не много. На пустые желудки много еды нельзя. И нечего приучать есть на халяву. С завтрашнего дня, еду будут зарабатывать. Все. И те, что за забором, и те, что здесь. Всё, иди. Девчонок в помощь взять не забудь.

Отправив Немо, разбираться с вновь прибывшими, я сцапал бутылку коньяка, и полез на второй этаж в свои «апартаменты». Думы думать, и жалеть себя любимого.

***

Ева от меня воротится, и Надька тоже. Каким бы дорогим бухло не было, перегар всё равно одинаков. Хоть самогон, хоть коньяк, хоть виски с содовой. Даже бурбон, со вкусом одеколона, тот же смрад во рту оставляет. Тьфу, завязывать пора, а то разбегутся все от меня. Вожак, блин. Тьфу!

— Надь, — позвал я девушку, смотрящую на меня с соседнего дивана, и дышащую через раз. — Водички холодненькой принеси. Век не забуду.

Надька не шелохнулась. Тихая истерика, сопровождалась редкими всхлипами. Это чего здесь произошло, пока меня… хм, не было. Или я был, но лучше бы меня не было? Натворил, что ли, что-то?

Протерев глаза, наведя резкость, я присмотрелся к всхлипывающей девушке. Синяков нет. Никаких посторонних изъянов, временного содержания, тоже. Уф, это хорошо, значит, не буйствовал.

— Надь, как насчёт водички?

— Ты зачем это делаешь?

Я посмотрел по сторонам, на всякий случай посмотрел на руки. Вроде ничего такого, из-за чего потом было бы стыдно, я не делал.

— Ты о чём, девочка?

Надя встала с дивана и подошла к столу, стоящему у меня в изголовье.

— А-ра-рат, — прочитала она по слогам этикетку на пустой бутылке.

Я откинулся на подушку. Женщины везде одинаковы. Пьёшь, плохо. Не пьёшь, то же ничего хорошего, значит, гуляешь с кем-то. Тьфу.

— Надя, я больше не буду, чесслово…. — прикрыв глаза, я застонал, стараясь разжалобить маленькую женщину, примеряющую горлышко бутылки к своей руке. — Пить. Пить. Помираю…

Надя поставила бутылку на стол.

— Сам сходишь. Ева с Веркой тебя заждались.

Заставлять ждать себя, не хорошо, а заставлять себя ждать, ещё хуже. Значит надо идти.

И кто мне скажет, где же мои штаны? Не помню.

— Под диваном посмотри, — фыркнула Надя, и лёгкой походкой сбежала по ступенькам. Вот и делай этим дикарям хорошее. Никогда не поймут человека, которому очень… хреново.

Около дома, не считая, Маши с двумя детьми в плетёных люльках, никого не было. И не поговорить с ней, и не спросить. С другими женщинами из её бывшей стаи девчонки занимаются, а эта на отшибе осталась. Жаль девчонку. Надо пристроить к кому ни будь.

На новоприсоединённой территории полным ходом шло строительство. Мои девчонки строили грязных дикарей. Где ремнём, а где свежесорванной крапивой, они гнали весь табор к реке.

Топят что ли?

Вон, прибежавшая Надька, как усердствует, взрослые женщины с опаской посматривают на знакомый до боли мне дрын. Ну да, мой тренировочный меч. Как пригодился-то.

— Чего здесь твориться? — я влез между махальщицами, и отступающими к калитке женщинами с детьми.

Ева, поморщилась, уловив мой запах.

— Моем.

— Не понял. Как моете? Ремнём?

Верка отодвинула меня в сторону, и остальные продолжили прерванное дело.

— Алекс, от них воняет. Мыть надо.

Или я где-то перестарался, внушая своему окружению меры гигиены, или у них появилась своя внутренняя потребность в этом. Сами теперь моются постоянно, мыла на них не напасёшься, или кого ни будь, моют.

— Ну и чего? — опять не понял я.

— В бане их не помыть. Не поместятся. В реку макать будем. Светка покажи.

Светка протянула мне небольшую корзину, отодвинув в сторону пучок сухой травы, и продемонстрировала мне четыре бруска хозяйственного мыла и один — детского.

Молодцы, нечего сказать.

— А во что одевать собираетесь, бедняжек? В старые шкуры? Или вы где-то магазин белья поблизости нашли? У меня тряпок больше нет.

Девчонки растерянно переглянулись.

— Значит так, — принял я решение, — пока я лечусь…. Верка, где лекарка?

Верка посмотрела на мой помятый вид, и вытолкала из толпы испуганную женщину с такой же испуганной маленькой девочкой лет пяти.

— Их в баню. Ева, шкурки у нас ещё остались, подбери на них что ни будь. И на веранду их. Остальных пока приставить к делу.

— Надя, сколько у нас хкрумов в погребе?

— Это к Верке, она запасами ведает.

Верка подумала, подсчитывая что-то в уме, и задумчиво проговорила:

— Штук тридцать есть….

— Раздать лопаты, пускай копают. Пусть хлеб насущный зарабатывают в поте лица.

— Хлеб? У нас такого нет.

— Знаю. Еду пускай зарабатывают. Просто так никого не кормить, кроме детей. И…. пацанов Немо отдайте, он знает, что с ними делать.

— А где копать?

Половина новоприсоединённой территории была ещё не вспахана, а сажать в следующем году придётся много. И о хлебном поле пора думать, но здесь ему места мало, всё под картошку уйдёт. А ещё огород нужен под всё остальное….

— Перекапывайте здесь все, что не вспахано…. Только у печи и у кузни не надо. Здесь закончите, с осторожкой за южными воротами начинайте копать. Разберёмся с делами, забор переносить будем.

— А как же мыть?

Я вздохнул.

— Ева, шкурки приготовишь, выбери себе пару женщин. Покажи им как из травы накидки плести…. Наплетут, тогда мойте. А где Немо?

Немо торчал у кузни. Не у неё самой, а стоял на лестнице и что-то говорил через стену.

— Немо, что у тебя тут? — глупый вопрос, но на другой не хватило соображалки, похмелье было в самом разгаре.

— Да, вот, — Немо, посмотрел на мою помятую рожу и чихнул, — охотники тут.

— Чего, хотят? — не понял я, о чём идёт речь.

— Ну, так не знают, что им делать.

Во, блин, дают. А кто знать должен?