Она кивнула. Дядя Джексон подвел ее к упавшему дереву, закатал рукав рубашки и вытянул руку. Он дал ей свой пояс и попросил затянуть жгут выше локтя. Когда Темпл управилась с этим, он велел ей воспользоваться кукури и отрубить ему нижнюю часть руки.
— Одним быстрым ударом, девочка. Как думаешь, ты сможешь сделать это?
— Ты получишь серьезное ранение.
— Это беспокоит меня меньше, чем альтернатива, детка. Давай руби ее!
В ту пору Темпл едва исполнилось тринадцать лет, и она должна была отрубить руку, дававшую ей с Малкольмом столько добра, сколько никто не предлагал им прежде.
— Ты готова?
Она кивнула. Дядя Джексон сунул свободный конец пояса в рот, чтобы не кричать от боли. Она взмахнула клинком и нанесла сильный удар — так, как он учил ее когда-то. После этой операции дядя уже не мог идти прямо. На пути к лачуге она поддерживала его, как могла.
Когда она уложила его на походную кровать, Малкольм встревоженно спросил:
— Что случилось с дядиной рукой?
Он с испугом смотрел из-за ее спины на мужчину, который стонал на постели. У Малкольма часто случались приступы удушья, и ей приходилось заставлять его дышать в пакет, когда мальчик слишком возбуждался.
— Он поранился.
— Его укусил слизняк?
— Все будет хорошо. Сходи к колодцу и принеси ведро воды.
— А где его рука?
— Делай, что я говорю.
Они согрели воду на печи, омыли и зашили кровоточившую рану. Темпл сбивала температуру дяди Джексона, меняя мокрые тряпки на его горячем теле. Она давала ему пить, пока тот трясся в ознобе. Его голова дергалась из стороны в сторону. Он хватался пальцами за то место, где прежде была его вторая рука. Через некоторое время он заснул.
Малкольм тоже погрузился в дрему. Темпл сидела у кровати и с тоской смотрела на лицо мужчины, освещенное красноватыми отблесками очага. Дядя Джексон проснулся после полуночи, и с этого момента он стал уже другим. В нем появилось смирение проигравшего человека.
— Как дела, малышка?
— Все нормально, — ответила она.
— Эта дрянь попала в меня, — сказал он. — Я чувствую ее в своих венах.
— Но я отсекла твою руку. Возможно, мы успели вовремя, и ты не изменишься.
Он покачал головой.
— Я чувствую яд. Эта зараза уже во мне. Она меняет мое тело. Тебе лучше увести Малкольма отсюда.
— Нет, ты не можешь знать наверняка, — возразила Темпл. — У тебя сейчас жар. Ты бредишь. Ты ведь мог не заразиться, верно?
— Послушай меня, малышка. Отнесись серьезно к моим словам. Это очень важно. Когда человек заражается чумой, он может чувствовать ее в себе. Ты поняла, что я сказал? Когда она в тебе, ты знаешь это.
— Но, дядя…
— Дай мне пистолет. Он там, на столе.
Темпл передала ему пистолет. Он вытащил магазин.
— Оставь только один патрон.
— Дядя, давай подождем…
— Делай, что я говорю. Оставь один патрон. Успокойся, милая. Ты должна быть сильной.
Темпл молча выполнила его просьбу.
— Теперь собери оружие и отнеси его в грузовик. Потом забери Малкольма. Уезжайте отсюда и больше не возвращайтесь. Ты все поняла? Ты слышишь, что я тебе говорю?
Она вытерла глаза рукавом и кивнула головой.
— Темпл, поспеши!
Внезапно изменившийся голос мужчины заставил ее выпрямиться.
— Сделай все, как я сказал! Ты поняла меня?
— Да, сэр.
— Со мной все будет в порядке. Я позабочусь о себе, прежде чем зараза одолеет мой разум.
Он прижал пистолет к груди.
— Твоя ситуация осложнилась, малышка. Ты должна подумать о дальнейшей жизни. Тебе придется существовать в суровом мире. Я не знаю, как ты это сделаешь. Но ты справишься. Короче, ты должна уехать отсюда. Любое место может стать твоим домом. Ты понимаешь меня?
— Да, сэр.
— И никому не позволяй указывать, где тебе жить и кем тебе быть. Ты моя девочка… Ты взлетишь высоко… и будешь главенствовать над остальными.
— Да, сэр.
— Теперь уходи. Я всегда считал тебя своей дочкой. И я буду помнить о тебе. Это обещание мертвого человека. Куда бы ни улетела моя душа, ты навсегда останешься в ней.
* * *
— У каждого человека имеется свое время для смерти, — подытожила она. — Это были его последние мгновения. Я думаю, что Бог записывает где-то все наши сроки, но такую хронологию нам лучше не читать.
Джеймс передал ей бутылку, и она сделала пару глотков. Теплая волна опьянения распространилась на ее щеки и грудь. Она смущенно перебирала пальцами гладкую тафту своего платья. Ночной ветерок щекотал ее затылок, вызывая мягкую дрожь.
— Сколько лет ты оставалась с ним?
— Два или три года, — пожав плечами, ответила Темпл. — Я плохо разбираюсь в датах.
— И с тех пор ты путешествуешь по стране?
— Да, хотя бывали остановки.
— А что случилось с мальчиком? С Малкольмом?
Ее губы плотно сжались, и она устремила взгляд прямо вперед — на пурпурно-черный горизонт.
Это произошло рядом с гигантом при въезде в Талсу. Ей вспомнился железный человек в рабочей каске. Статуя Золотого бурильщика высотой с восьмиэтажный дом. Одна рука уперта в бок, другая покоится на верхней платформе нефтяной вышки. Суровая и мощная фигура, похожая на солдата Бога. Своими ногами она могла бы сотрясать землю. Местные жители говорили, что гигант был артефактом прошлого — величественной данью уважения для процветавшей нефтяной индустрии в ее лучшие десятилетия прошлого века.
Темпл хотела, чтобы Малкольм увидел эту статую. Ради нее они сделали крюк, остановили машину и начали глазеть на гиганта, чувствуя себя маленькими и тщедушными букашками.
— Кто создал ее? — спросил Малкольм.
— Не знаю. Наверное, городские власти.
— А зачем?
— Не знаю, — пожав плечами, ответила она. — Мне кажется, людям нравилось строить что-то большое. Возможно, они чувствовали гордость за свои свершения… за технический прогресс.
— Прогресс? К какой цели?
— Не важно. Лишь бы подниматься выше, опускаться глубже или перемещаться куда-то дальше. Пока находишься в движении, тебе не важно, куда ты идешь или за чем ты гонишься. Вот почему люди назвали это прогрессом. Волевым движением в какую-нибудь сторону.
— А теперь кто-то создает подобные статуи?
— Вряд ли, насколько я знаю.
— Потому что больше нет прогресса?
— О чем ты говоришь? Прогресс существует всегда. Просто его перестали воплощать в виде железных статуй.
— И где он теперь?
— Во многих вещах. Например, внутри тебя.
— Внутри меня?
— Конечно. В истории планеты еще никогда не было такого мальчика, как ты. Мальчика с твоим багажом впечатлений и с теми битвами, в которых ты сражался. Фактически, ты уникальное явление. Абсолютно новый тип человека.
Он почесал нос и поразмышлял над ее словами, затем снова перевел взгляд на железного человека.
— В любом случае, мне нравится эта статуя, — сказал Малкольм. — Она никогда не умрет.
Он был прав. Ради этой статуи они сделали крюк и остановили машину. Они смотрели на нее снизу вверх. И когда случилась беда, они уже не могли повернуть время вспять и изменить произошедшее. Хотя Малкольм был прав насчет железного человека. Могучий гигант являлся символом изобретательности, человеческой гордости и бессмертного духа эволюции. Эта мощная фигура бросала длинную тень, которая пересекала шоссе и тянулась к плодовитым равнинам Америки — через всю страну глупости и изумления, капитала и порочности.
Те прежние люди, наверное, чувствовали себя, как Господь на ужине в небесах между розовыми и синими горизонтами. Они взрывали границы мира своим дыханием и индустриализацией, и казалось, что даже Бог мог задохнуться в восторге от такой красоты и умереть бездыханным, глядя на свое творение. Все эти западные «Разор редс» [3]и виды нищего, но элегантного Юга, всегда остававшегося на плохом пайке; вой койотов и кудзу, [4]эта зеленая чума, заполонившая всю территорию; запыленные окна, не видевшие тряпку уборщицы, с тех пор как…
