— Ну и что… все равно ты лучше всех…
Отчаянно хлюпая носом и вытирая глаза одной рукой, богиня махнула другой — и комнаты их приобрели первоначальный вид, всё, кроме зеленого ковра, который она сегодня купила для мужа на базаре.
— Так… лучше? — еле слышно прошептала она.
— Лучше… — не видя ничего, кроме жены, так же неслышно ответил отряг.[23]
Он поднялся, Аос обняла его, руки ее скользнули по его бедрам… и уперлись во что-то твердое.
— Это… еще одна примета? — сквозь слезы улыбнулась она.
— Нет, — тихо гыгыкнул Олаф и выудил из кармана штанов три пушистых красно-розовых шара. — Ты, кажется, хотела персики?..
Июльское солнце только успело выглянуть из-за горизонта, как тут же жара, стоявшая вторую неделю, проснулась — словно и не уходила на ночной отдых, потянулась и дохнула сухим горячим воздухом, напоенным ароматами лесов и лугов.
И едва первые лучи светила дотронулись до крыши дворца, как утреннюю тишину прорезали два крика — женский и — несколько секунд спустя — энергичный и здоровый детский.
— Ну, кто, кто, кто, кто?.. — Олаф нервно вскочил с бордюра, приподнялся на цыпочки и вытянул шею, словно так можно было увидеть, что происходит в их с Аос комнате на втором этаже.
— Кто-кто… — без особого запала попытался пошутить Фрей, но, поймав взгляд молодого отца, стушевался и пожал плечами. — Кого Судьба послала.
— Ребенок, вот кто, — торжественно проговорил Рагнарок, щелкнул пальцами, и перед отрягом и группой поддержки на мостовой появился двадцатилитровый бочонок эля и четыре кружки. — Человек.
— Я не… — закачали одновременно головой Олаф, Фрей и Мьёлнир, но взглянули на открытое окно спальни четы конунгов, вздохнули и потянулись наливать.
За пришествие на Белый Свет нового человека, хотя еще пока и ребенка, выпить эля стоило даже двум непьющим и одному гурману.
Четыре кружки сдвинулись с глухим стуком, фонтаном выхлестывая белую пену на руки и одежду, четыре головы склонились, касаясь лбами, как требовал того ритуал…
— Ну, за ребенка, — выдохнул Рагнарок. — За человека.
Двери парадного распахнулись только тогда, когда бочонок уже почти опустел, а теплая компания всерьез раздумывала, позвать ли новый или пойти на штурм подозрительно долго не сообщавшего вестей женского царства.
— Кто?.. — роняя кружку, подскочил отряг, впиваясь красными от бессонницы глазами в лицо прорицательницы — и в маленький продолговатый сверток у нее на руках.
— Девочка, — ласково улыбаясь, проговорила Волупта.
Физиономия конунга вытянулась на мгновение, но тут слабая улыбка тронула его губы.
— Де-евочка… — нараспев, словно чудное имя, проговорил он, склоняя голову набок. — Девочка — это хорошо…
Створка двери за спиной предсказательницы чуть скрипнула, приоткрылась, пропуская на крыльцо богиню плодородия…
А на руках у нее покоился, мирно посапывая, еще один такой же сверток.
— А это?.. — захлопал глазами Олаф.
— А это мальчик, — бархатистым контральто сообщила Фрея.
— Мальчик! — все утра Белого Света расцвели в один миг на усыпанной веснушками физиономии конунга. — Мальчик!!!..
Створка скрипнула еще раз, и к подругам присоединилась дородная и гордая Фригг.
С еще тремя белыми свертками в могучих надежных руках.
— А… а… а?.. — не зная, что подумать, поделать, а самое главное, сказать, Олаф разинул рот и вытаращил глаза. — А?..
Фригг усмехнулась изумлению и растерянности отряга и размеренно произнесла:
— А это еще один мальчик и две девочки.
— А?.. — так и не обретший дара речи конунг вытянул шею, заглядывая в полутемный холл за спинами женщин.
— Пока всё! — расхохоталась неожиданно молодым и звонким смехом прорицательница. — А тебе мало?
— Не-е-е-е-е-ет!!! — нашел, наконец-то, хотя бы одно из потерянных слов отряг и бросился обнимать всех и сразу — неистово, жарко, бестолково.
А меж тем сыскались и другие потерявшиеся — и из могучей груди вырвалось оглушительно-счастливое:
— Ао-о-о-о-о-ос!!! Я тебя люблю-у-у-у-у-у!!!..
Волупта, смеясь и осторожно прижимая к груди свою драгоценную ношу, ловко вывернулась из радостных объятий, нашла взглядом глупо улыбавшихся в сторонке богов и подмигнула:
— А девочек все равно больше!
