– Зачем ему Вражница? – ошеломлённо пробормотала Злата. – Он собирается кого‑то звать, как Макмар?

– Откуда я знаю? – нахмурился Дед. – Иди к Норону, спроси, зачем он собирает неудачников, зачем кормит их тухлыми сказками…

– Неудачники? – встрепенулась Злата, которая после знакомства с Лоцманом приучилась слушать каждое слово. – В смысле, у них нет удачи? Потенциально?

– В смысле, у них нет смысла, – отозвался Дед, раскладывая на деревянном сиденье дивана схему метро. – Нечего терять и некуда стремиться. Промываешь им мозги – и можно лепить злыдня с любой программой… Ну, повеселились, теперь вернёмся к нашим баранам.

– У многих нет смысла, – насупилась Злата и отодвинулась, чтобы он мог поровнее расправить схему. – У Вари вон тоже не было…

– А я разве спорю? – Дед поднял взгляд от разноцветных кружков и линий. – Но Варьке повезло с родственниками – напрягаться не пришлось. И смысл появился, и проблемы. А большинству надо делать какие‑то усилия! Норон предложил им вариант, при котором они могут оправдать собственное существование по максимуму. Даже лучше: на кресте висеть не надо. Но при этом и мир спасут, и по воде научатся ходить. Ну, чем не пряник? – вздохнул он и снова уткнулся в схему, сплошь покрытую крестиками, ноликами и звёздочками. – Что сегодня?

– «Чистые Пруды», – Злата ткнула пальцем в красный кружок, соединенный с оранжевым и светло‑зелёным.

– Точно? – переспросил Обходчик.

– Верняк, – вспомнила она сленг Фиолетового Шарфа. – Там даже запах изменился. И Держитель… он больше не Держитель. Ему всё равно. Неинтересно, что происходит. Нечего держать. Не за что держаться.

– И опять на станции со свежим переходом, – Дед задумчиво почесал затылок. – Или им такие Держители по вкусу, или… Не понимаю.

К красному кругу станции «Чистые Пруды» он подрисовал глаза и зубы, чтобы получился череп.

– Больше ничего не заметила?

– На Кольцевой мелькал один. Ты его называл Небесёнышем.

– Помню такого.

– Вот. Он тоже теперь… неузнаваем.

– Внутренне и внешне? – уточнил Обходчик, усмехнувшись.

– Только внутренне, – Злата выразительно посмотрела на него. – Внешне всё такой же красавец!

– Это точно, – Дед склонился над схемой, записал что‑то в уголке, а потом окинул взглядом всю картину. – Давай вместе посмотрим, что там узнаваемо, а что нет.

Они проехались по всем станциям, где начались изменения в поведении Держителей. Оказалось, изменения коснулись всего.

«Тургеневская» и «Чистые Пруды» – тусклое молчание. На недавно открытом «Сретенском Бульваре» в гладком мраморе пола не отражался свет – лишь перевёрнутые фигуры людей во тьме.

«Курские» и «Чкаловская» – выпотрошенные, обесцвеченные, глухие. «Курская‑кольцевая» походила на макет самой себя, с папье‑маше вместо мрамора.

«Таганская» и «Марксистская» – суета и затхлость, слепые профили на фарфоровых медальонах, низкие давящие своды.

«Третьяковская» встретила Деда безысходностью и жалобным поскуливанием. Ни одного Дрёмокура – ни здесь, ни на других отравленных узлах. Только Времееды с вампирьими повадками. На «Новокузнецкой» Дед остановился посреди центрального зала и задрал голову, чтобы рассмотреть мозаики на потолке. Когда он опустил взгляд, то выглядел не мрачным даже – взбешённым.

Постоял немного, хмуря брови и никак не реагируя на толчки спешащих пассажиров. Через несколько минут принял решение и заметно повеселел. Злата обрадовалась. Зря!

– Ты помнишь инструкции по вторжению? – спросил Дед.

Она пожала плечами, но не успела ответить.

– Если вторжение идёт через порталы, надо что?

– Сообщить в Большой Дом, – процитировала Злата. – Незамедлительно.

– А если такой возможности нет?

– Вступить в бой. Страж Границы обязан защищать свой мир. Даже ценой собственной жизни…

Грохот подъезжающего поезда заглушил её слова, но Обходчику не обязательно было слышать ответ. Он погладил её по щеке, как будто слёзы вытирал.

– Двинулись! – скомандовал Дед. – Труба зовёт!

И с самоуверенной улыбкой вошёл в открывшиеся двери, потеснив краснощёкого здоровяка в распахнутом тулупе. Злате ничего не оставалось, кроме как последовать за Обходчиком.

* * * 01:51 * * *

На каждого, кто подходил к нему, Ильич смотрел с суровым одобрением и как бы вопрошающе.

На «Белорусской‑радиальной» делать ему было нечего: ни гостеприимная Беларусь, ни Белорусский вокзал, ни район, где располагалась станция, не сыграли заметной роли в жизни известного исторического деятеля. Следовало признать: бюст Ленина сюда поставили для красоты – и поэтому он избежал изгнания во время очередного этапа борьбы с идолами. Какая политика, ребята, какая история? Эстетика – и ничего кроме!

Вырезанный из тёмно‑серого матового гранита, бюст Ленина не особо бросался в глаза и служил навершием для чёрного постамента. На фоне белого мрамора композиция казалась единым целым – ни дать, ни взять обугленные останки дерева, изувеченного молнией много лет тому назад.

Когда на станции установили справочный терминал, Ильич окончательно потерялся. Робко высовываясь из‑за красно‑синего надгробия, он подглядывал за людьми. Люди его не замечали. В контейнере для бомб больше смысла!

Справочный терминал был самым полезным на станции. Уродливый, как всё по‑настоящему функциональное, он нагло заслонял скульптуру и насильно притягивал к себе взгляды пассажиров.

«SOS», – было написано на красной половинке. «ИНФО» – на синей. Отчаянное «Спасите наши души!» плюс знание, которое и сила, и спасение.

Станция делала вид, что терминала здесь нет. Он не гармонировал с фиолетово‑розовой шкуркой пилонов, в отличие от чёрного Ильича, который, напротив, отлично сочетался с нею. Из‑за белых и чёрных прожилок мрамор напоминал крылья бабочек. На это тоже не обращали внимания.

Подходя к тупику центрального зала, Злата наткнулась на печальный ленинский взгляд и мысленно поприветствовала: «Добрый вечер!»

«Добрый вечер, – отозвался Держитель. – Я вас ждал».

Он всегда так здоровался. Один из первых, кого смог приручить Обходчик. Хотя что тут приручать!..

Активность Держителей зависела от их возраста. Опытным путём Дед выяснил, что легче всего наладить контакт с теми, кто живёт на узлах из старых и новых станций. Однако имелись исключения – такие, как общительный Держитель «Белорусской‑радиальной» (1938) и «Белорусской‑кольцевой» (1952). Его потревожили во время строительства нового подземного вестибюля. Дополнительное влияние оказал вокзал наверху – бесконечный источник свежих взглядов и восхищённых вздохов. Радость от созерцания красоты была самой любимой эмоцией духов метро.

Дед с трудом удержался от искушения выйти в ближайший Слой, где нет толпы, а есть лишь мраморные крылья розовых бабочек и оправленные в золотистый оникс ослепительно‑белые бутоны на бронзовых стеблях‑светильниках…

Комплимент был принят и оценён по достоинству. Сквозь суетливую толпу прошествовала высокая дама в пурпурном вечернем платье. Руки, облитые сиреневым шёлком перчаток, бережно держали скрипку и смычок. Она исчезла в проходе, ведущем на платформу, и никто не удивился тому, что дама одета не по погоде.

Никто, кроме Обходчика.

Ему нравилось болтать с Белорусским Держителем: тот не пытался опуститься до уровня человеческого языка – напротив, поднимал до своего. Держители мыслят образами и чувствами людей. Перевести невозможно: слишком мало точек соприкосновения, и поэтому духи метро кажутся глуповатыми и неразговорчивыми, когда общаются со смертными. Но Держитель «Белорусской» не использовал слова – предпочитал показывать пассажиров, которые ему запомнились. Бабушка в трогательном кружевном платьице и с белым зонтиком, карапуз, закутанный в сто одёжек и оттого похожий на колобка, мускулистый парень в камуфляже, уткнувшийся в книжку, – надо лишь расшифровать, что имелось в виду.

Пару раз у Обходчика получилось. Держитель спрашивал: нет ли возможности расширить поток пассажиров, чтобы каждый день на станции появлялись только новые люди? А то «старые» совсем «пустые». У них нет «билета» (?) и много «багажа» (???)… Конец фразы остался туманным.