Юноша, о чем Вы мне говорите, Вова таки не тронул его даже пальцем, просто не успел. Таки у чупокабров уникальный нюх на опасность, и они всегда знают, когда им хочут делать больно.

Мы вернулись до кабинета, где сели до своих мест, и Вова спросил:

— Так что, Барух, йети потеют?

Но мне опять не можно было ответить на этот вопрос, потому что пришла Ирочка и спросила, за что тут было, что все продавцы рассказывают.

— Да, приходил один козёл из какой-то христианской бла-бла-бла концессии и просил денег. — ответил Вова.

— На велосипедные дорожки или на строительство новой синагоги? — уточнила Ирочка.

— Хуже. — вздохнул Вова, — На помощь наркоманам, бомжам и пидорам. Всем, кого при старой власти отправляли на зону. Не понимаю, чем это было плохо: бомжи получали вполне определённое место жительства, наркоманы волей-неволей лечились, а пидоры еще и удовольствие имели. И все реализовывали право на труд... Причем, полезный для общества... И зачем было ломать такую хорошую систему... Давненько я так не срывался... Ладно, хрен с ними!

— Лучше уж опять обществу слепых помочь... — подвела итог Ирочка, — хоть смешно.

Вот именно, юноша, мне тоже стало себе интересно, и я имел тех же вопросов, что Вы сейчас имеете до меня.

— Вова, а что таки было с обществом слепых, что это надо смеяться?

— Барух, это отдельная история, и я расскажу ее тебе прямо сейчас, раз уж мы решили за это говорить. Я расскажу ее так, как рассказал бы ты на моем месте, потому что она того стоит, а ты клади мои слова себе в уши, чтобы тебе было весело, когда ты будешь за это вспоминать. Таки к нам пришли из этого общества две вполне приличные женщины, хотя ты бы назвал их дриадами, но это одинаково. И попросили денег, а зачем сюда ходит таких женщин, если не за денег. Но они попросили денег на помочь слепым купить продуктов, а когда мы сказали, что не дадим таких денег, но дадим таких продуктов и сами развезем их до слепых, они согласились. И мы таки решили, что этим дамам можно верить и давать продуктов, но денег давать, конечно, не можно и никак иначе. И мы таки проверили списки этих слепых, что там были достойные люди, и купили этих продуктов и развезли по адресам, как обещали, и всем понравилось. Но через полгода позвонила одна из этих женщин и просила помочь, что у них нет шторов, и надо бы их иметь. Мы не имели таких причин быть против, и наш сотрудник поехал до магазина, купил таких шторов, привез их до слепых и повесил руками, куда показали. А еще через месяц звонит уже вторая дама из тех, что были и просит чего-нибудь, что мы давно не помогали, и они опять хочут быть нам благодарны. Я таки спросил, как давно, когда мы месяц назад сделали Вам таких шторов и никак не меньше. «Каких шторов? — удивляется дама, — у нас нет шторов». Я таки вызываю того сотрудника, который возил шторы, и отправляю его посмотреть за то, куда он их повесил, и кто их украл. Он поехал до слепых, вернулся обратно и сильно смеялся. «Вова, — сказал он, — шторы никто не украл. Шторы висят, где висели. Но они их не видят. Они же слепые!»

Мы таки немного посмеялись, и Вова опять спросил за потеют ли йети.

Только этот вопрос был таки заколдован и никак не меньше.

В кабинете возник невысокий дроу и кивнул Вове:

— Можешь уделить пять минут?

— Ну, пойдем, курнем, — ответил Вова, они ушли курить, и Вовы не было полчаса.

А потом он вернулся и не спросил, потеют ли йети. Таки он спросил совсем по-другому.

— Барух, — спросил Вова, — ты всегда забиваешь гвозди электронным микроскопом?

— Что ты за меня думаешь, — ответил я, — я знаю за электронный микроскоп, но почему мне надо забивать им гвоздей, а не что-нибудь иное?

— Что случилось? — с тревогой произнесла Ирочка.

— Да в общем, ничего страшного, — ответил Вова. — Просто у Баруха очень интересные способы решения текущих вопросов. Если ему станет холодно, он организует извержение вулкана или поменяет местами полюса. И никак иначе. Вот я и хочу понять, у них в мире все идут по жизни с таким шумом, только лепреконы, или это лично с ним нам так повезло.

— А случилось-то что?

— Ну... Сначала, насколько я понимаю, он поднял на уши весь свой мир, и организовал несколько небольших научных открытий. Проложил, так сказать, дорогу в параллельные миры. Ради того, чтобы надыбать альпинистское снаряжение на четверых. Прикинь масштабы цели и средств. Ладно, приехал сюда. Сразу попал к нам. Повезло ему, или заранее просчитали, не важно. По сути проблемы всё становится хорошо. Даже с жильем решено. Но еще нужны деньги и документы. У Баруха с собой мешочек с ювелирными изделиями. Не то, чтобы много, но миллионов на пять.

— Таки немного больше, — буркнул я.

— Таки больше, — согласился Вова, — причем изделия от очень ценных до откровенной бижутерии. Что делает нормальный человек? Берет колечко стоимостью тысяч двадцать, идет в ломбард, закладывает его, а еще лучше — отдает за десятку без бумажек, и топает на железный рынок покупать паспорт у какого-нибудь бомжа. Так?

— Вроде, логично, — неуверенно сказала Ирочка.

— Логично, просто и надежно. А что делает Барух. Он идет в самый пафосный магазин города, напарывается на Ветку и втюхивает ей за четверть миллиона даже не подделку. Просто грошовую бижутерию.

— Таки она не грошовая, что бы ты ни говорил! Семь рублей восемьдесят копеек в ювелирной лавке Беньямина Воткина и ни копейкой меньше. Сплав синестрита с медью. И прекрасное стекло, опять же с синестритом. Между прочим, в этом мире всего пять таких колец, и не можно сделать еще, здесь совсем нет синестрита, и даже не знают, что это такое. И я таки взял с нее не четверть миллиона, а сто восемьдесят тысяч и никак не больше.

— Ага, Ветка еще наглей, чем я думал. Потом Барух с этими деньгами в кармане идет пешим порядком в лес, не мешая Веткиным шакалам его отслеживать. Понятное дело, в лесу они не удержались... Каким образом Барух с ними разобрался, не суть важно. Важно, что документы он у них забрал. Типа решил проблему, а дальше хоть трава не расти. Вот только трава в нашем городе растет, и очень даже забористая. Если помнишь, в тот день через город проезжала большая московская шишка. Наш мэр, естественно, решил выпендриться, и преподнес шишке подарок: золотое колечко с охрененной величины бриллиантом, выкупленное у Веткиного мужа за поллимона. Проверить колечко ни мужу, ни мэру и в голову не пришло, Ветка у них типа идет за эксперта. А вот московской шишке очень даже пришло. И шишка маленько обиделась. Все трое второй день в КПЗ. Причем ведут их не наши, а москвичи. А наши роют землю в поисках некоего прибалта, очень опасного при задержании. Вернее рыли. Потому что час назад его поймали. Взяли с поличным. Нашли в портфеле документы всех троих и четыре таких же колечка из лавки Бени Воткина. Барух, ты не мог эти документы просто сжечь, раз уж понял, что их тебе не надо? Зачем было подкидывать?

— Таки это чупокабр! Если их у нас видят, то сразу минусуют, а уже потом разбираются. Могут не разбираться, и не очень даже видеть, но минусуют обязательно, и никак иначе. Я таки понимаю, что в вашем мире не можно убивать человеков, но я его и не убивал, а совсем по-другому. И опять же, вашим дроу не надо больше искать таких прибалтов, их теперь есть у них.

— Заминусовать тебе его удалось. Этой самой концессии теперь надо искать нового чупокабра. Старому придется года три пожить со столь любимыми им бомжами и наркоманами. У него уже есть судимость за мошенничество, плюс этот дурак оказал сопротивление при задержании... Но я про другое. Ты три дня в городе. И все три дня город стоит на ушах. Мэр, один из его замов и жена зама, одна из самых богатых людей в городе, влетают под следствие; правая рука не самого мелкого авторитета с двумя быками — в больницу; а управляющий отделением религиозного гуманитарного фонда — в тюрьму.

— Вова, я не пойму, тебе их жалко, или я не знаю? Зачем столько шума за плохих людей?

— Барух, мне их не жалко. Их никому не жалко, в городе только чище стало. Но весь этот совершенно ненужный нам шум и еще некоторое количество столь же ненужных проблем — ради несчастных ста восьмидесяти тысяч. Ты всегда забиваешь гвозди электронным микроскопом?