— Ша! — ударил его ладонью по губам Ряха. — За каким хером ты нам всё это рассказываешь? У меня аж голова заболела!…

— Ты лучше скажи, где девочка и зачем вы её похитили? — подскочил с другой стороны Шиз, хватая со стола ножницы по металлу и угрожающе тыча ими Жрецу в пах. — Неужели только для того, чтобы отомстить сталкерам за свои побитые рожи?

Обезумевший выродок судорожно забился на алтаре. Ни о какой мести речи не шло и в помине. Им заранее было указано, кого следовало похитить и отвести в Зону. Кем приказано? Да всё ею же, владычицей Смертью. Нет, не прямо явилась собственной персоной и велела. У неё для того Вестник есть. Вот он и передал повеление своей госпожи. Приказав, чтобы по пути назад они наведались в Тёмную долину, прихватили там у разбитого вертолёта одну вещь и доставили вместе с девочкой в Храм. Что за вещь? Да откуда ж он ведает. Знает только, что она очень опасна и не позволяет прикасаться к себе кому попало. Вон, Верста попробовал его взять, да обжёгся. Артефакт прожёг в его груди огромную дырищу и убил верзилу. Пришлось там и оставить, даже похоронить времени не было.

— И куда вы потом дели этот артефакт? — заволновался Шиз.

Да никуда. Его девчонка себе выпросила в качестве игрушки. Уж очень ей приглянулась сияющая неземным светом вещица. Как ни странно, артефакт признал её как хозяйку. Дался в руки… Однако ж… В общем, ребёнок заболел. Впал в странное беспамятство. Они попробовали отобрать у девочки опасную игрушку, думая, что это поможет. Но артефакт сросся с телом ребёнка. Присосался к её груди, и оторвать его от детского тельца не было никакой возможности. Разве что оперативным путём, да где здесь опытного хирурга найдёшь…

— И что дальше? — Ряха многозначительно постучал топориком рядом с головой допрашиваемого.

Ну, потом они добрались до «Янтаря». Девочка стала совсем плоха. Волновались, что не смогут передать её Вестнику. Да тот не зря вездесущ и всеведущ. Примчался на своём Бледном Коне в окружении диких тварей и унёс ребёнка… Куда? Разве ж они знают. Пути владычицы Смерти и Всадника людям неведомы. Приходят нежданно-негаданно и так же уходят.

— А поточнее?

Сектант затрепыхался, изрытая клятвы одна страшнее другой в том, что ничего знать не знает, ведать не ведает.

Ряха видел, что Жрец не врёт. Действительно не знает.

Поглядев на Шиза, «затоновец» увидел, что тот обуян дикой жаждой крови, и утвердительно кивнул головой. На лице сталкера появилась зловещая ухмылка. Сейчас он рассчитается с главным виновником того, что их занесло сюда, в проклятую дыру, кишащую мерзкими чудовищами, что они протопали не один десяток километров по заражённой радиацией земле, что много раз были на волосок от столь обожаемой «грешником» смерти…

— Любишь Смерть, говоришь? — прищурил око Шиз. — Не раз тешил её последними воплями жертв? Ну-ну…

Противно щёлкнули челюсти ножниц, встретив на своём пути не привычную твёрдость стальной колючей проволоки, а сплетение хрящей и мягкой плоти.

Здание трансформаторной будки огласилось жутким звериным воем…

Градов пытался утопить в стакане со спиртом свою боль и отчаяние. Безуспешно. Те никуда не хотели уходить. Равно как и проклятая трезвость. Спасительное опьянение никак не могло справиться с сопротивляющимся организмом.

Они устроились в здании бывшей электрощитовой, переделанном «грешниками» под трапезную. Каждый выделил в общий котел часть из имевшейся у него в закромах снеди и выпивки, и началась невесёлая пирушка, больше смахивающая на поминки. «Затоновцы», двое из которых были серьёзно ранены во время штурма Храма, устроились на одном конце длинного, сколоченного из досок стола и занялись специфической беседой, суть которой была понятна только им. Шиз и Болид уселись поближе к бандюкам, речи которых были им любопытны. Трое остальных «крестоносцев» оккупировали противоположный конец стола.

— Что делать, отче? — в который раз вопрошал священника Степан. — Где её искать? Зона такая огромная, а Нюшка такая маленькая… Это ж иголка в стогу сена…

— Не отчаивайся, — поучал батюшка. — Ибо уныние есть смертный грех. Меряя жизнь меркой любви Христовой, его истинным чудом — способностью к жертве во имя ближнего, принимая с образом и подобием Божьим Его ответственность за мир, будучи готовыми к сотворчеству Ему в границах наших текущих способностей, мы не должны предаваться отчаянию и бояться взглянуть в лицо будущему. Если Бог с нами, то кто против нас?!

— Хорошо вам с вашей верой, — вздохнул Чадов. — А мне вот как быть? Я запутался, понимаете? Я ведь человек относительно мирной профессии, журналист. Щёлкопёр, так сказать. Ну, доводилось мне пару раз бывать в Зоне, писать о ней. Но я никогда не убивал! А тут…

Он залпом осушил очередной стакан и поморщился, отказываясь от предложенной Стылым закуски: сухаря с кусочком неизменного сталкерского деликатеса — консервы «Завтрак туриста».

Святой отец тоже откушал водочки и захрустел маринованным огурчиком, баночка с которыми «завалялась» в его рюкзаке. Утерев рот, он продолжил окармливать духовно свою невеликую паству.

— Знаешь, мне часто вспоминается знаменитая фраза Шекспира: «Весь мир театр, а люди в нём актёры». Затаскано до дыр, не так ли? А ведь это сущая правда. Так вот Зона — это такая же сцена, как и Большой мир, правда, с жутковатыми декорациями и масками. И здесь каждый играет свою роль, порученную ему Небесным режиссёром, и надевает соответствующую личину.

— И вы, батюшка? — уточнил журналист.

— И я тоже, — кивнул Опрокидин. — Но не в этом суть. Не нужно забывать о большой жизни. Пьеса, даже самая трагическая, когда-нибудь да закончится, и тогда актёрам придётся снять маски и отправиться домой. И вот это самое сложное. Вовремя выйти из роли и вернуться домой. Прими этот расклад как данность, и тебе сразу полегчает. За пределами Зоны забудешь обо всём, здесь происходившем, как о дурном сне…

— Ваши бы слова да Богу в уши, — невесело улыбнулся парень.

— Так и будет, — убеждённо произнёс священник. — Ты ведь не кого попало и не просто так убивал, а ради спасения дорогой тебе жизни. Тем паче жизни невинного ребёнка. Зачастую люди боятся быть счастливыми прямо сейчас, без гарантий собственной безопасности. Страх смерти удерживает их от самих себя. И так всю историю существования человеческого рода: воля к жизни уравновешивается страхом смерти. Как это гармонично! Единственный способ вырваться из этого порочного круга — подавить волю и этим растворить страх. И что нам тогда останется? Ничего! Бесцветный, равнодушный, плоский мирок, где единственным побуждающим мотивом будет его возможное отсутствие. Как уничтожить ненавистный мотив? Как смириться со светом? Только стать им. Жить по выработанной Господом схеме. Попытаться найти в ней место для проявления человеческого. Обернуть собственную тягу к разрушению на себя. Подчинить желание убивать кого-то, превратив его в желание умереть ради кого-то.

— Красиво излагаете, отче! — восхитился Стылый. — Как по писаному!

— Всё это сплошная говорильня! — ударил кулаком по столу Чадов. — А тут действовать надо. Слышали же, что говорил Шиз. Девочка опасно больна. Ей нужна срочная медицинская помощь!

— Ты её саму сначала найди, — буркнул сталкер и тут же прикусил язык.

Степан бросил на приятеля взгляд, исполненный ненависти, и тут его накрыла волна.

Он вдруг услышал в голове голос Нюшки. Девочка звала его, умоляя о помощи.

«Мне стласно, Плясун! Стласно и больно. Спаси меня, Плясун, позалуйста!»

«Да где ж мне тебя искать?!» — взмолился журналист.

Как бы в ответ на его мольбу перед глазами встала чёткая и ясная картинка.

Какое-то помещение, по виду напоминающее научно-исследовательскую лабораторию. Столы, заставленные непонятного назначения приборами, а также бурлящими колбами, ретортами и пробирками. Люди в белых халатах, хлопочущие над небольшой прозрачной капсулой-контейнером, внутри которой находится… Ну да, она, Нюшка. Мертвенно-бледная, с закрытыми глазами и посиневшими губами, опутанная множеством разноцветных проводков, убегающих к мигающим лампочками приборам. На груди девочки лежит, поблёскивая зловеще-алым цветом, какая-то штуковина, формой напоминающая человеческое сердце.