В сопровождении шести молодцев с туповатыми физиономиями и в груботканой одежде явился мастер Каланча. Факелы в их руках выжгли вокруг них лоскут тумана. Когда они остановились, осветив отряд из Эмондова Луга, серая стена окружающего тумана будто уплотнилась из-за отражающегося от нее света факелов. Паромщик внимательно оглядел всех с ног до макушки, склонив голову набок, нос его сморщился и зашевелился, как у принюхивающейся ласки, опасающейся капкана.

Лан с нарочитой небрежностью прислонился к седлу, причем рука его подчеркнуто случайно легла на длинную рукоять меча. Воздух вокруг него упруго сжался, словно металлическая пружина. Страж ждал.

Ранд торопливо скопировал позу Лана, – по крайней мере, так же положив руку на меч. У него и в мыслях не было, что ему удастся добиться такой же смертоносной сутулости. «Если я попробую так сделать, они наверняка на смех меня подымут».

Перрин подвигал в кожаной петле топор и нарочито неспешно расставил ноги. Мэт положил ладонь на колчан, хотя Ранд не был уверен, что тетива его лука в хорошем состоянии, – из-за всей этой сырости. Том Меррилин с важным видом выступил вперед, поднял руку, медленно повернул ладонь, показывая, что она пуста. Вдруг он резко взмахнул рукой, и между пальцев менестреля завертелся кинжал. Рукоять шлепнула в ладонь, и Том, сразу приняв безразличный вид, принялся подравнивать ногти острием.

Раздался тихий восхищенный смех Морейн. Эгвейн захлопала в ладоши, как будто смотрела представление на празднике, потом уронила руки и смущенно потупилась, хотя и с трудом сдерживала улыбку.

Каланче, похоже, было совсем не до смеха. Широко раскрытыми глазами он уставился на Тома, затем громко откашлялся.

– Кто-то говорил, что за переправу будет уплачено золота больше. – Он вновь оглядел всех мрачным бегающим взглядом. – То, что вы дали мне раньше, уже в надежном месте, ясно? Ни одной монеты вам не видать.

– Остальное золото, – сказал ему Лан, – окажется в ваших руках, когда мы ступим на другой берег. – Страж чуть встряхнул зазвеневший кожаный кошель у него на поясе.

Тут же глаза паромщика метнулись на звон золота, но в конце концов он кивнул.

– Ладно, тогда этим и займемся, – пробормотал он и прошагал на пристань во главе шести своих помощников. Туман расступился перед факелами; серые щупальца сомкнулись за ними, быстро заполняя место, где стояли раньше паромщик и его шестерка.

Сам паром представлял собой деревянную баржу с высокими бортами, обшитыми досками, со сходнями, которые опускались на берег с носа и кормы. Канаты толщиной с человеческую руку, проходящие вдоль бортов, крепились к массивным столбам на пристани. Дальше канаты терялись в ночи за рекой. Подручные паромщика вставили факелы в железные держатели по бортам парома, подождали, пока всех лошадей завели на баржу, затем подняли сходни. Под копытами и сапогами заскрипела палуба, и паром качнуло под тяжестью людей и животных.

Каланча буркнул что-то, заворчав, чтобы все держали лошадей поближе к середине и не мешали перевозчикам. Он покрикивал на своих помощников, гоняя их туда-сюда, пока они готовили паром к отплытию, но те, невзирая на окрики хозяина, двигались без всякого желания и какой-либо спешки, на что паромщик реагировал с полным равнодушием, зачастую обрывая распоряжение на полуслове, чтобы приподнять факел повыше и еще раз вглядеться в туман. В конце концов он совсем замолчал и отошел на нос, где встал, вперясь взглядом в белесую дымку, за которой пряталась река. Он не шевелился, пока один из перевозчиков не тронул его за руку; тогда паромщик вздрогнул, свирепо оглянувшись.

– Что? А, это ты? Готовы? Давно пора. Ну, парни, чего ждете? – Будто позабыв про свой факел, он замахал руками так суматошно, что лошади всхрапнули и попятились. – Отчаливай! Посторонитесь! Пошевеливайся!

Работники Каланчи засуетились, исполняя распоряжение, и паромщик опять уставился в туман, нервно потирая куртку на груди.

Паром накренился, когда отдали швартовы, и его подхватило сильное течение, затем опять накренился, когда направляющие тросы удержали его. Перевозчики, по трое с каждого борта, крепко ухватились за канаты в передней части парома и, что-то негромко приговаривая, с усилием зашагали к корме, изо всех сил борясь с окутанной сумраком рекой.

Пристань поглотил туман, узкие и длинные бледные ленты его плыли над паромом между дрожащими огнями факелов. Течение покачивало баржу. Двигались, казалось, лишь перевозчики: вперед, чтобы ухватиться за канаты, и назад, подтягивая паром дальше, – упорно, непрерывно. Никто не разговаривал. Ребята сбились в кучку в самой середине парома. Они слышали, что Тарен гораздо шире, чем знакомые им реки, а из-за тумана его ширина для них стала еще громадней.

Через какое-то время Ранд передвинулся поближе к Лану. От рек, которые нельзя перейти вброд, или переплыть, или хотя бы окинуть взглядом, он испытывал какое-то гнетущее чувство, как и любой человек, никогда не видевший ничего шире или глубже прудов Мокрого леса.

– А они на самом деле могли попробовать ограбить нас? – спросил он тихо. – Он ведет себя так, будто боится, что это мы хотим его ограбить.

Страж окинул взглядом паромщика и его помощников, – похоже, никто не прислушивался к разговору, – прежде чем ответить таким же тихим голосом:

– С туманом, что скрывает их… ну если что-то люди делают втайне, они порой ведут себя с чужаками так, как ни за что не стали бы поступать, следи за ними другие глаза. И тот, кто сам скорее навредит незнакомцу, более склонен думать, что чужак навредит ему. Этот малый… Я считаю, что он продаст свою мать троллокам на жаркое, если они сойдутся в цене. Я немного удивлен твоим вопросом. В Эмондовом Лугу я слышал, как вы отзываетесь о жителях Таренского Перевоза.

– Да, но… Ну, все говорят, что они… Но я никогда не думал, что они и вправду… – Ранд решил: надо положить конец всяким мыслям, будто он вообще хоть что-то знает о людях не из своей деревни. – Он может рассказать Исчезающему, что мы переправились на пароме, – проговорил он наконец. – Может, он троллоков на наш след наведет.

Лан скупо улыбнулся:

– Грабить незнакомцев – это одно, а иметь дело с Получеловеком – нечто совершенно иное. Ты можешь себе представить, чтобы он взялся перевозить на пароме троллоков, да еще в такой туман, сколько бы золота ему ни посулили? Или даже то, как он разговаривает с мурддраалом, будь у него выбор? При одной мысли об этом паромщик будет бежать целый месяц без оглядки. Не думаю, что нам стоит тревожиться о приспешниках Темного в Таренском Перевозе. Не здесь. Мы в безопасности… на время, по крайней мере. Во всяком случае, такой поворот событий нам не грозит. Но придержи язык.

Каланча бросил рассматривать туман и обернулся. Подавшись вперед и подняв вверх факел, он уставился на Лана и Ранда, словно впервые их увидел. Доски настила поскрипывали под ногами перевозчиков, иногда глухо стукало копыто. Внезапно острые черты лица паромщика исказились, он дернулся, поняв, что они наблюдают за тем, как он рассматривает их. Подскочив, он волчком крутанулся на месте, опять принявшись высматривать противоположный берег или еще что-то в наплывах непроглядного тумана.

– Больше ни слова, – сказал Лан так тихо, что Ранд едва-едва его услышал. – Это плохие дни, чтобы говорить о троллоках, о приспешниках Темного или об Отце Лжи, когда рядом чужие уши. Подобный разговор может обернуться худшим, чем нацарапанный на твоей двери клык Дракона.

У Ранда пропала всякая охота продолжать расспросы. Подавленность охватила его сильнее прежнего. Приспешники Темного! Как будто мало забот с Исчезающим, троллоками, драгкаром. При виде троллока хоть разговаривать можно.

Неожиданно из тумана впереди смутно очертились сваи. Паром глухо толкнулся о берег, и перевозчики торопливо бросились привязывать судно, а потом с тяжелым ударом опустили сходни. Мэт и Перрин во всеуслышание заявили, что Тарен и вполовину не так широк, как им говорили. Лан повел своего жеребца вниз по сходням, за ним – Морейн и остальные. Когда Ранд последним ступил за Белой на сходни, гневно завопил мастер Каланча: