– Так... А если я его уделаю?

– Прессовать тебя никто не будет, – пообещал Федя. – Если так – получается, ты все правильно трещал.

– И че, вы, типа того, вот так просто меня отпустите?

– Конечно, – кивнул Федя. – Положишь Бормана – свободен. Ролик с боем в любом случае в Сеть выложим, скажем – да, правильно ты говорил.

– Да ладно!

– Слово.

– Ну...

– Но только смотри: если Борман тебя сделает, придется забрать слова обратно, – напомнил я.

– Понял, понял.

– Не просто забрать, а повторить все буквально наоборот: сказать, что кавказдюки – чмо, а славяне рулят.

– Да не вопрос! – во взоре Хусейна сверкнула затаенная усмешка. – Если победит – скажу.

– Слово? – уточнил Федя.

– Слово, – уверенно кивнул Хусейн.

– Ну все, быстро разминайтесь – и погнали.

Хусейн крепок, здоров и проворен, к тому же раза в полтора тяжелее Бормана. Он КМС по греко-римской, да и «ударная» у него поставлена, насколько я могу судить по тому, что нахватался за последние три месяца от наших фанатов рукопашки. Нет, как наш «объект» бьется живьем, я до сего момента не видел, но есть несколько роликов, где он дерется на улице (да-да, у нас все как у настоящих – Федя готовил братца для принципиального боя, добыли по противнику буквально все, что можно), если это не постановка, то получается довольно ловко.

В общем, его уверенность в победе вполне обоснованна: Борман, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, не более чем знаменитый сетевой персонаж, а вот фигурой не вышел – богатырем наш парень отнюдь не выглядит.

– Готовы?

– Да!

– Ну все, погнали.

Хусейн вошел в бой без рисовки, грубо и напористо: без подготовки пробил серию, ни разу не попал, с ходу обозлился и, присев в низкой стойке, стремительным тараном бросился на Бормана, намереваясь смести его в партер, либо произвести свой коронный поясной захват и раздавить худосочного негодяя в стальных объятиях.

Зря он так: надо было, наверное, хотя бы минуту погонять, прощупать противника.

Борман играть был не расположен – вопрос, как видите, очень принципиальный, поэтому работал жестко и без затей: молниеносно отскочил, высоко выбрасывая колено навстречу, и, не дослушав ужасного звука намертво сминаемой переносицы, со всей дури добавил локтем в лицо.

Все – финал.

На Хусейна было страшно смотреть. Он лежал на спине, задыхаясь от ярости и боли, лицо обезображено, кровища хлещет – зрелище, скажу я вам, крайне неприглядное: меня в какой-то момент даже на неприязнь к Борману проперло – понятно, что надо наказывать, но не так же!

Во взгляде Хусейна читалось безразмерное недоумение: вот ни фига себе, и как же такое вышло?! Это что у вас за доходяга такой реактивный?!

– Давай – как договаривались, – Ленка подошла поближе, присела, взяла лицо Хусейна крупным планом. – Кавказдюки – кто?

– Нахххх... – гнусаво просипел Хусейн. – Идитя... нахх...

– Э, ты слово дал! – напомнил Федя.

– Ппляяя... – Хусейн закрыл глаза и принялся осторожно трогать размозженный нос. – Фы чче стелали, тффари...

– Нет, я понимаю твое состояние, но ты что, хочешь на всю Сеть прослыть фуфлогоном? – вмешался я. – Мы это быстро устроим: через час вся Москва будет знать, что слову твоему – грош цена. Давай, быстренько забери слова обратно, и мы от тебя отстанем. Если термин подзабыл, я напомню: кав-каз-дю– ки!

– Кафффкасстюки ччмо, – Хусейн выплюнул кровяной сгусток и обреченно вздохнул. – Слаффяне – рулят... И ффызовите ушше мне «Скорую»...

– Снято, – констатировала Ленка, выключая камеру.

– Ну вот, видишь, как все просто, – похвалил Федя. – Молодец, потихоньку постигаешь истину. Еще немного – и на завод пойдешь. А там, глядишь, и домой захочется...

Возле кафе «Ушибленный Поэт» стоянка отсутствует как явление, поэтому машину припарковали на обочине, а Борман-Рому оставили сторожить и наблюдать за обстановкой.

– Опять мы в пролете, – грустно заметил Борман.

– Я вам пирожные с колой принесу, – пообещала Ленка. – Пицца здесь плохая, к кофе вы равнодушны, так что ничего не теряете.

– Ладно, – приободрился Борман. – Если есть что выбирать, хорошо бы – эклеры, и не с белком, а с маслом.

– Да, с маслом лучше, – поддержал Рома, метнув флюид затаенной укоризны в сторону Феди. – Нам надо массу наедать, а то от бега скоро совсем высохнем...

Вот этот долбанутый «Поэт» – не что иное, как молодежная забегаловка. Кормят здесь невкусно, но дешево, а в противовес подают вполне приличный кофе и съедобные пирожные. Вдобавок ко всему со второго этажа открывается прекрасный вид на Большую Сунжу (до недавнего времени известную как Москва-река). Все это привлекает московскую молодежь, так что по выходным здесь полно народу.

Мы уже не совсем молодежь и тем более не московская. И чего, спрашивается, приперлись? А у нас здесь деловая встреча с Народным Ополчением, или попросту – с Лехой.

Поднявшись на открытую террасу, мы протиснулись сквозь плотное скопление жующе-кофеинствующей и агрессивно курящей публики и сели под навесом в дальнем углу.

– Слышь ты, стратег, – буркнул Федя, недовольно осматриваясь и морщась от дыма. – Мы здесь уже третий раз... Не боишься засветиться?

– Все продумано, – важно приосанился Леха. – Работаем по графику.

– Ну-ну... – Федя, то ли желая поддеть Леху, то ли подыгрывая ему, уточнил: – Хвостов не привел?

– Все чисто, я проверялся, – заверил Леха. – Можете расслабиться, здесь вам ничего не угрожает. Вы же знаете: когда этим занимаюсь я – я занимаюсь этим основательно и скрупулезно.

– Гхм-кхм... Ну да, мы знаем...

Леха обожает конспиративные игры. Место встречи объявляет в самый последний момент, массу времени тратит на обследование прилегающей территории с целью выявления «засады-подставы-прослушки», в процессе общения с нами настороженно озирается и подолгу задерживает взгляд на кажущихся ему подозрительными субъектах.

Федя меня по этому поводу давным-давно просветил: если нами будут заниматься спецы – наблюдения мы не заметим. Так что все эти Лехины телодвижения не имеют никакой смысловой нагрузки. Мы, однако, не одергиваем его: товарищ полезный, регулярно снабжает деньгами – пусть и небольшими, так что пусть себе и дальше резвится на здоровье. Думаю, вы согласитесь со мной: каждый имеет право на индивидуальный подвывих, коль скоро это не причиняет окружающим неудобств. А уж природа подвывиха – дело сугубо личное. Одни могут часами восхищаться формой плавников Clupeonella cultriventris[1] или корявым профилем достославного негодяя на старинной марке, а другие впадают в эйфорию от встреч с находящимися в розыске особо опасными преступниками и черпают вдохновение в тайной деятельности, направленной на воплощение в жизнь неких утопических идей с выраженным национальным подтекстом.

– Что будете? – Леха, не переставая сканировать террасу пронзительным взором, раскрыл меню.

– Как обычно: людям пицца с кофе, детям – пирожные, – Ленка отняла меню, передала его Феде и достала из сумки камеру. – Думаю, они и без тебя угадают, какая пицца сегодня съедобная. Двигайся ближе, покажу, что мы наснимали...

Пока мы с Федей посредством анализа списка ингредиентов решаем шараду, какая из двенадцати заявленных в меню пицц наименее разрушительна для организма, а Ленка с Лехой смотрят арт-хаус, я, с вашего позволения, прокомментирую некоторые нюансы. А то мне неловко: возможно, кое-кто из публики может подумать, что все эти рейды по паркам, лекции о теории нравственности и прочая псевдомиссионерская активность – моя личная инициатива. Нет, я не отрицаю: моя вина в этом тоже есть, но весьма опосредованная.

Я всего лишь познакомил Ленку с Лехой. А дальше они – сами. И однозначно относить мой проступок к разряду глупостей тоже нельзя: еще неизвестно, что стало бы с Ленкой, если бы она не посвятила себя всей этой непродуктивной мышиной возне. Вполне возможно, сошла бы с ума. Или сотворила бы что-то страшное из серии «пластит-мечеть – курбан-байрам». Горит в ней неведомый огонь, негасимое пламя, зажженное не по ее воле в один проклятый майский день – полыхает без устали, сжирая ее изнутри и больно опаляя тех, кто находится рядом. И если этому пламени не давать выхода, никто не застрахован от спонтанных взрывов разной степени тяжести.