— Позволено ли мне удалиться?

— Нет, — ответил Алонцо. — Не позволено.

Алекса взглянула на регента:

— Марко подарил ему их жизни.

— Жизни, — мрачно ответил регент. — Но он ничего не сказал об освобождении раба. Нищий мальчишка ничего не значит. Атило может забрать его. Но другой — раб. Сейчас он принадлежит городу. И город избавится от него.

— Позвольте мне купить его, — вмешалась Десдайо.

— Уверен, твоему возлюбленному это понравится, — усмехнулся регент. — Нет, раб будет отправлен на юг и там продан. Учитывая его внешность…

Учитывая внешность, на рынках Александрии, Константинополя или Кипра за него можно выручить немало денег. А одежда, боязнь дневного света и белизна кожи только добавят экзотики и увеличат цену. Если он умрет, кто посмеет обвинить Венецию? А если нет, то со временем будет мечтать о смерти.

— Сколько галер отплывает завтра?

— Десяток, мой господин.

— Куда направляется первая?

— Далмация, Сицилия, потом Кипр.

— Убедись, что он уплывет на ней. В качестве галерного раба. Пусть по окончании путешествия его продадут. Деньги получат наши агенты. Он может оставить свою нелепую одежду. Может мазаться составом алхимика, прятаться под навесом, которым торговцы прикрывают товар. За исключением сказанного, он должен работать, как любой другой раб.

51

Стук в дверь заставил Джульетту отнять ребенка от груди.

Она не ответила, и дверь медленно отворилась. Принц Леопольд осторожно заглянул в комнату:

— Госпожа моя, могу я войти?

— Я же говорила, — ответила она. — Тебе не нужно стучать.

— Ты могла кормить Лео.

— Я и кормила, — улыбнулась Джульетта. Она погладила ребенка по щеке, и тот вновь принялся увлеченно сосать грудь, сопя и причмокивая. Когда Джульетта повернулась к Леопольду, тот демонстративно смотрел в окно, на красные поля Кипра.

— Что-то интересное?

— Крестьяне жнут ячмень на верхних склонах.

Их дружба временами бывала очень хрупкой. Слишком многое осталось недосказанным.

Они с Леопольдом делили постель, спали вместе, когда младенец давал им поспать, в последнее время чаще, чем в первые месяцы. Джульетта могла позвать кормилицу. В действительности Леопольд сам предлагал нанять ее. Джульетта отказалась, и Леопольд, похоже, смирился с этим. Однако он стучался в дверь, прежде чем открыть ее, и отворачивался, когда молодая женщина кормила ребенка. Такая деликатность казалась странной, памятуя о том проклятом чудовище, в которое Леопольд превратился на крыше особняка Фридланд, и тем более странной на фоне ужасной бойни в Каннареджо.

Битва с Ассасини произошла больше года назад, но и сейчас воспоминания о ней заставили Джульетту вздрогнуть.

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем, — уверила она.

— О том юноше, — печально сказал Леопольд.

— Леопольд… Клянусь тебе. Я даже близко не думала о нем.

Она лгала. Бывали минуты, особенно после полуночи, когда она просыпалась. Ей казалось, что седоволосый юноша из базилики сидит в комнате и смотрит, как она спит. Конечно, это были только сны.

— Я видел, как ты смотрела на него.

— Неправда.

— Нет, — ответил Леопольд. — Правда. И я видел, как он смотрит на тебя. Думаешь, он отпустил нас ради меня? Если бы ты не вмешалась, я был бы мертв. Он отпустил тебя и позволил мне уйти с тобой.

— Я люблю тебя.

В глазах Джульетты стояли слезы.

— И я люблю тебя, — сказа он. — По-своему. Но ты мечтаешь о нем, будто у вас на двоих одна душа, которую кто-то разрезал пополам. Помнишь, ты говорила мне, что ребенок — не от Марко…

— Лео, пожалуйста, перестань.

— Это его ребенок?

Джульетта молча заплакала.

Принц Леопольд вернулся вечером, неся платок из мальтийского кружева, полдюжины фиг и миску сорбета — белого вина, смешанного с лимонным соком и колотым льдом, — в качестве извинения и предложения мира.

— Прости, — он выставил подарки на стол и пошел к двери.

— Ты можешь остаться.

— Я опять скажу какую-нибудь глупость.

— Все равно… — Джульетта похлопала по сиденью рядом с собой. — Знаешь, при венецианском дворе ходили разговоры о твоем красноречии. Тетя была в ярости от того, что стольким фрейлинам…

— Я вскружил голову? — закончил Леопольд, предлагая ей фигу.

— Хотя, возможно, она сердилась и по другим поводам, — допустила Джульетта. — Но тогда я не знала, что ты кригсхунд. Однако твоя репутация…

— Рядом с тобой я забываю все слова.

— Не всегда, — она улыбнулась, положила голову на плечо Леопольда и позволила ему обнять себя.

Дружеское молчание продолжалось до тех пор, пока Леопольд не встал и не принялся зажигать свечи.

— Так султан мамлюков и вправду собирает флот?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ячмень. Крестьяне жнут его перед началом осады.

— Возможно.

— Леопольд, а где ты взял лед для шербета?

— Из остатков запасов короля.

— Именно, — сказала Джульетта. — Я слышала, он пьет свои лучшие вина и выставляет на стол деликатесы, которые приберегают для пиров.

— О чем ты говоришь? — Леопольд установил свечу в подсвечнике и повернулся к Джульетте.

— Что случится, если султан нападет на нас?

— Мы будем сражаться.

— И победим?

Когда он сел рядом, обнял ее за плечи и нежно поцеловал в лоб, она все поняла. Ответ — нет. Она могла возразить или попросить Леопольда солгать. Но вместо этого просто прижалась к нему и задумалась, пытаясь сформулировать вопрос. Раз он ничего не сказал, значит, догадывается… По крайней мере, о ее размышлениях, если не о самом вопросе.

Размышления редко посещают вас, когда на руках младенец, раз уж вы решили самостоятельно кормить ребенка и спать с ним в одной комнате. Эксцентричный выбор. Она стала бы предметом обсуждения для всех дам венецианского двора. Но сейчас двор далеко.

— Леопольд.

— Да? — судя по голосу, он был готов ко всему. Он действительно хорошо ее знал. Лучше всех. Может, никто иной и не смог бы так ее узнать. Леопольд знал ее слабости. И полагал, что их не так уж много. Знал ее сильные стороны и считал, что ее недооценивали. Интересно, знает ли он, о чем Джульетта сейчас думает.

— Если мы проиграем…

— Да, — ответил он. — Обещаю.

Она поцеловала его в щеку. А как еще ответить мужчине, которого ты попросила убить себя, лишь бы не попасть в плен к врагу, мужчине, который любит тебя, хотя знает — ты мечтаешь о другом.

52

Далекий горизонт затягивали грозовые облака. Все вокруг казалось серым, будто злые ангелы заслоняли заходящее солнце. Тико тошнило, но желудок был пуст.

Он съежился под прикрытием грязного мешка, надеясь, что кожаный дублет и гнилой холст импровизированного тента защитят его, пока он ждет приказов.

Все ждали приказов.

«Морской конек» — маленькая галера. Капитан, сын владельца, барабанщик, надсмотрщик и рабы, в четырнадцать рядов. Тико не знал, какой груз прячется в трюме. Судя по тому, как галера плясала на волнах, ничего тяжелого.

Ветер усиливался. Холодный ветер.

При других обстоятельствах Тико был бы только рад возможности освежиться. Но он понял, что несет этот ветер, когда мамлюк Адиф, сидящий рядом, принялся считать интервалы между молнией и громом. Гроза приближалась.

Стена дождя двигалась на них, смывая далекую линию между морем, сушей и небом. За кормой галеры уже наступала ночь, на небе зажигались звезды. Там, где море встречало край ночи, оно казалось темным и спокойным.

— Мы должны идти на север.

— Господин, это невозможно.

Сын владельца топнул ногой. Юный, богатый и напуганный. Вот если бы рядом стоял отец… Парень хотел оказаться на суше. Приказы говорили ясно: в шторм направляйся в ближайший порт.

Но шторм стоял между ними и берегами Далмации, с ее утесами, бесчисленными маленькими островками и отмелями. До берегов Италии день плавания в другую сторону, при условии, что ветер попутный и толика удачи на вашей стороне. А без ветра и удачи — намного дольше.