План включал десять тысяч свай из лиственницы, заостренных и вбитых в песок, глину и гравий для поддержания основания моста с двух сторон. Весь этот лес покроют дубовыми брусьями, на них ляжет щебень из истрийского камня. Только тогда можно будет строить новый мост.

Плану препятствовали три проблемы. Две разрешимые, одна — нет.

Все любили нынешний мост. Но герцог объявил, что во сне к нему явился Сан Доменико Контарини, один из величайших дожей Серениссимы, и сказал: «Венеция заслужила каменный мост».

И когда брак герцога с морем перенесли с Богоявления на Пасху, и когда герцогство стало наследственным, Миллиони ссылались на сны и поддержку святых. Наилучшим выбором был Сан-Марко. К сожалению, он уже утвердил предыдущий план герцога.

Но раз каменный мост требует Сан Доменико, можно справиться и со второй проблемой. Для строительства основания моста нужно снести дома на сотню шагов по обе стороны Каналассо. Это вызовет множество протестов, однако со святым особо не поспоришь.

Однако герцог присоединился к Сан Доменико на небесах еще до того, как старый мост снесли. Так что деревянный мост стоял до сих пор, а Десять все еще обсуждали стоимость его замены.

— Да? — сказал Атило, услышав стук в дверь.

Якопо приоткрыл дверь и подождал, пока Атило жестом не пригласит его войти. Вероятно, кисло подумал он, Якопо собирается кланяться и извиняться, пока Атило не надоест и парень не получит прощение.

— Чего тебе?

— Я подумал… может… — Якопо глубоко вздохнул. — Может, я отнесу Тико вечерние приказы? Заодно пожелаю ему удачи.

Привычная бравада парня исчезла после ночного разговора. Щеки белые как мел, на месте любимой бородки — выбритая кожа.

— Я дал поручение Томазо.

Тихий и скромный человек, он был совершенно непригоден для руководства. Атило тренировал Томазо до Якопо. Сейчас он пек пироги в Кампо деи Кармини, его пекарня славилась сдобой на французский манер. Томазо превосходно пользовался ядами, но это умение оставалось незамеченным. Ночь кригсхундов он провел в Париже, представлял Господу принца Валуа. Дело не обошлось без отличных тарталеток, каждая из которых в отдельности была совершенно безвредна.

Атило потерял большую часть своих людей, но Томазо спас репутацию Ассасини. Он не просто убил принца. Он заставил врагов Марко бояться. Ни один из них пока не понял, насколько слаб сейчас город. Новый член Ассасини проходил обучение в среднем за пять лет. Ни одна империя не могла обойтись столь малым числом клинков. Немногие выжившие той ночью метались из города в город, выполняя тайную волю Десяти.

Атило поднял глаза и осознал: Якопо все еще ждет ответа.

— Иди, — сказал он. — Примирись с собой. И никогда больше не впутывай имя госпожи Десдайо в свои споры.

Тико резко развернулся, в руку скользнул нож. За его спиной стоял Якопо.

— Не надо, — сказал Якопо.

Тико не мог отрицать, что соблазн велик. Его соперник стоит у окна комнаты на втором этаже, в приходе, куда не рискует заходить Ночная стража. Кто узнает? Ну, для начала — Атило, если его слугу найдут в грязи перед домом, принадлежащим Ассасини.

— Я могу сослаться на несчастный случай.

Тико даже не осознавал, что произнес фразу вслух, пока не увидел глаза Якопо. Парень покосился вниз, на грязный переулок.

— У меня твои приказы.

— Я ждал Томазо.

— Меня попросил Атило. Он надеется, мы подружимся, — шрам на лице Якопо и кривая улыбка свидетельствовали: это будет непросто. Однако имени хозяина хватило. Тико поманил Якопо в комнату.

— Что он сказал тебе? — спросил Якопо.

— Ничего.

Конечно, так и задумано. Получить приказы и повиноваться без промедления. Никто не знал, когда и от кого они поступят. Он должен ожидать здесь, пока не будет указано иное. Сейчас я все услышу, предположил Тико.

— Отыщи «Золотого коня» за Сан-Симеон Пикколо…

Придется пересечь канал у самого устья.

— …купи кувшин вина и настаивай на бароло, — Якопо разложил на столе кучками два золотых дуката, три серебряных гроссо и пять торнселло. Аккуратно поправил монеты.

— Иль Манифико умер много лет назад, — заметил Тико. — Но эти дукаты новенькие.

— Дукаты с Манифико чеканят до сих пор. Мавры и мамлюки отказываются принимать другие. И византийцы дают за них больше, чем за собственные безанты.

— Почему?

— Они чище, — ответил Якопо. — Император, если захочет, может чеканить более дешевые монеты. Венеция не может, плохо скажется на торговле.

— А сколько стоит кувшин бароло?

— Торнселло. Максимум полтора.

Тико кивнул, сгреб монеты со стола и ссыпал их в кожаный мешочек на поясе.

— Позволь, я помогу, — Якопо достал из сапога кусочек меха, засунул его в кошелек Тико и затянул завязки. — Не будут звенеть. Моя собственная уловка.

Тико кивнул.

— Я сейчас уйду, — сказал Якопо. — Тебе нужно подготовиться. Но сперва я хотел бы выпить немного пива.

Он взял кувшин и принялся наполнять толстый стакан. Внезапно стакан выскользнул из руки и упал на пол, но не разбился.

— Проклятье, — сказал Якопо. — Прости.

— Неважно. Стакан не разбился.

— Меня беспокоит не это, — Якопо достал рваный кусок бархата и отер пиво с сапога Тико. — Вот так лучше, — сказал он.

45

«Золотой конь» располагался к югу от северного устья Большого канала. Резьба над дверью таверны, втиснувшейся между узкими домами, больше напоминала осла. Дешевая позолота во многих местах облезла. Сохранившиеся фрагменты по цвету походили на прогорклый жир. Тико не удивился, когда мужчина, который мочился у стены таверны, обозвал ее «Дряхлым мулом». Воняло от мужчины, таверны и от всей улицы. По соседству с кожевенными цехами всегда воняло.

Из всего города только нагребщики дерьма и мальчишки с кожевенных цехов мылись каждый день. Конечно, состоятельные граждане составляли исключение, но для них купание — один из символов власти. Разница заключалась в том, что богачи купались в своих домах, сидя на больших губках, а их ванны для сохранения тепла укутывали в особые палатки. А нагребщики и мальчишки-кожевенники купались в каналах, замерзших зимой и протухших летом. У каналов было только одно достоинство — они воняли не так сильно.

Мужчина, который вышел из «Дряхлого мула», работал на лодке, перевозившей дерьмо. Судя по запаху, он решил выпить раз-другой, а уж потом повстречаться с водой канала.

— Эй, ты на что уставился?

Тико, не обращая на него внимания, вошел внутрь. На нем был черный кожаный плащ с поднятым воротником. Черный дублет, черные рейтузы и гульфик, черные сапоги. Возможно, из-за этого посетители провожали юношу взглядами, когда он пробирался между столов. Многие поднимали глаза, но большинство сразу отворачивались. Обычная реакция человека, когда кто-то проходит мимо.

Немногие продолжали разглядывать Тико.

Он мог посмотреть на них или отвернуться. Вызов или отступление. Тико отвел взгляд, услышал чье-то фырканье и посмотрел насмешнику прямо в глаза. Мужчина растерялся. Тико отодвинул его плечом и заметил столик у задней стены. За ним сидел одноглазый отставной солдат с тяжелым стаканом в руке.

— Место свободно?

Мужчина сплюнул на пол.

— А как ты думаешь?

Тико сел и улыбнулся нахмурившемуся солдату. Секунду спустя солдат вновь принялся разглядывать свой стакан. К Тико подошла женщина, готовая принять заказ. Словенка, большая и грудастая. У венецианки собранные волосы говорили о замужестве. А кто разберется в этих словенцах? Разумеется, кроме другого словенца.

— Ну? — спросила она.

— Бароло.

Она нахмурилась:

— Красное, белое, крепкое пиво, слабое пиво. Хочешь чего другого, ступай в другое место.

— Бароло.

Солдат рассмеялся.

— Ваше красное — дерьмо. Белое еще хуже. А за пиво вы сами должны приплачивать. Скажи Марко, пусть даст ему кувшин стоящего вина.