Маска с крыльями летучей мыши была одной из таких загадок.

Атило знал ответ и радовался, что прочим он не известен. Он купил дворец поблизости от Доганы, поскольку на особняке, ныне зовущемся иль Маурос, красовалась одна из двух сохранившихся патер Ассасини. По крайней мере, горожане могли видеть только две. Мастер Ассасини, приказавший вырезать эту патеру, давным-давно умер, а поколения его наследников так и не узнали, что она символизирует. Они нехотя продали особняк, когда ремонт стал им не по карману.

— С тобой все будет хорошо?

— Дорогая… — Атило подобрал складки халата, поцеловал любимую в обе щеки и улыбнулся. — Все будет хорошо.

Десдайо подняла голову, он на мгновение коснулся ее губ своими и отступил на шаг.

— Я собираюсь во дворец на пару часов. Ничего важного.

— Ты теперь один из Десяти…

Атило считал свою победу над германским флотом намного важнее любых бесед, которые он может вести вместе с остальными девятью советниками. Однако мы в Венеции. Хотя герцогу Марко IV принадлежало истрийское побережье от Австрии до Византии, его двор больше интересовался собственными, внутренними делами. Один лишь взгляд на любовников, освещенных пламенем свечей в небольшой комнате с видом на Каналассо, вызывал больший интерес, нежели чужеземный принц, убитый по приказу Венеции в сотнях миль отсюда. Внешний мир воспринимался как место, откуда в город текут деньги. Если сделка удалась, значит, все в порядке. А ее обстоятельства в лучшем случае вызывали лишь легкое любопытство.

— Я вернусь к вечерне.

— Ты будешь есть?

Атило вздохнул. Если он проголодается, в особняке Дукале найдется еда, но Десдайо явно хотела поужинать вместе.

— Что-нибудь легкое.

— Я приготовлю.

— Десдайо. У нас есть кухарка.

— Это совсем другое… — дочь господина Брибанцо открыла для себя радости одевания без чужой помощи, расчесывания волос, умывания и приготовления пищи. Работа по дому сгубила мать Атило, которой не повезло оказаться женой поэта-звездочета. Он тратил все деньги на инструменты, пока дети носились по грязи, а хозяйство приходило в упадок.

Атило находил заботу Десдайо непривычной и странно трогательной.

— Тогда яйца.

Несмотря на холодный январь, она осталась стоять на ступенях; туфли мокли от брызг. Атило уселся на скамью. Якопо низко поклонился Десдайо, обшаривая ее глазами. Потом взял весло, отвязал веревку и оттолкнулся. Гондола взлетела на одну из волн, из-за которых устье Большого канала считалось нелегким для гондольеров. Казалось, юноша сосредоточенно ведет лодку по неспокойной воде, но Десдайо не могла отделаться от мысли, что он по-прежнему смотрит на нее.

Если Якопо будет и дальше смущать ее, она попросит Атило подыскать ему другую работу. Или совсем от него избавиться. А вот Амелия ей нравилась. Не красавица, но привлекает взор. Чернокожая, худощавая, волосы заплетены в косички и украшены серебром. Интересно, Атило… Внутри все скрутилось в тугой ком, и Десдайо не стала заканчивать мысль. Ее будущий муж жил как монах, прежде чем начал ухаживать за ней. Это всем известно. И она тоже в это верила.

— Амелия, мне нужна твоя помощь на кухне.

— Госпожа?

— Покрошить кое-что.

Глаза молодой нубийки метнулись к окну, где день уже сменялся ранним вечером, а очертания десятков далеких гондол были почти неразличимы.

— Госпожа, я подумала, вы сказали, господин Атило хочет яйца.

— Я добавлю яйца.

— Если вы прикажете мне покрошить… — Девушка замялась, потом отвернулась, предпочитая не заканчивать фразу.

Они даже ни разу не разговаривали, осознала Десдайо. Несколько приветствий, случайные пожелания доброго утра и попытки Амелии сделать реверанс. Десдайо не знала, где родилась ее рабыня и даже христианка ли она.

— Где твои родители?

Амелия дернулась. Прошептала извинения… Десдайо схватила ее и обняла. Амелия сопротивлялась, но только до тех пор, пока щека Десдайо не прижалась к ее щеке.

— Глупая, — проговорила Десдайо. — Это же я. Мне жаль.

Амелия рассмеялась сквозь слезы:

— Госпожа. Якопо и я… Мы сироты. Как все слуги адмирала.

— И кухарка, Франческа?

— Да, госпожа, — кивнула Амелия.

— А что ты собиралась сказать? Про готовку?

— Франческа позволяет вам ходить на кухню, потому что…

— Не может запретить?

— Да, госпожа. Вы здесь хозяйка. А мне на кухне не рады. И никому другому. Франческа давно служит господину Атило. Но даже он стучит, когда заходит на кухню.

— Ну, тогда мы тоже постучим, — весело ответила Десдайо.

25

Уже второй раз за несколько дней Джульетту душил персидский ковер. Еще ни разу она не чувствовала себя такой беспомощной. Даже когда аббатиса держала ее за руки, доктор Кроу заморозил язык, а синьора Скарлет раздвигала колени…

К горлу подступили горячие слезы. Теперь дышать стало еще труднее. Хотя под ковром и так душно. Джульетта старалась сосредоточиться на звуках, доносившихся снаружи. Видимо, она на каком-то судне. Но была ли это маленькая лодочка или же большая галера…

Откуда ей знать?

Киль судна проскрежетал по гальке. Они достигли земли, поняла Джульетта. Вот и ответ. Маленькая лодка и короткое путешествие. Ее вытащили на берег; душную тюрьму опустили на землю, но тут же вновь подняли.

— Он персидский. Я плачу не за то, чтобы вы его засрали, — прошипел злобный голос.

Кто-то ответил, похоже, словенец.

Ковер закинули на плечи и двинулись вверх по небольшому склону. Джульетта, с кляпом во рту и руками, плотно прижатыми к телу в завернутом ковре, слышала проклятия мужчин, которые спотыкались на илистой земле. Путешествие оказалось таким коротким, что девушка заподозрила, что она вернулась обратно — в Венецию или же во владения Венеции на материке. Нет, похоже, она неподалеку от набережной Скьявони.

Дядя Алонцо? Тетя Алекса? Патриарх Теодор?

Кто же сотворил с ней такое и зачем?

Кто привез ее в тот маленький храм с садом? Те же люди, что похитили ее из базилики? И если да, то кто же они? И почему они в союзе с кригсхундами? Всю жизнь госпожа Джульетта мечтала о приключениях: во время уроков отца Диомеда, на воскресных службах в Сан-Марко, официальных семейных обедах. Ей нужна подлинная жизнь, а не этикет и сплетни. И сейчас, получив желаемое, она мечтала только об одном: вернуть свою прежнюю скучную жизнь назад.

Где-то позади… Среди старой мебели прихожей маленького храма, на кожаном диване зала делла Тортура и на вонючей дороге через Каннареджо. В мимоходом брошенных словах, приказе убить мужа, если уж она не в силах убить саму себя. Где-то там лежали осколки ее разбитого детства.

Джульетта, не в силах сдержать себя, разрыдалась.

Старик умер сразу. Чудовище в дверях одним махом вырвало ему горло. Второй снес мужчине голову. В ушах Джульетты до сих пор стоял хлюпающий звук, с которым голова упала на пол. Старуха в ужасе зажала рукой рот. Потом резко повернулась к девушке.

— Прячься… — шептали губы. Джульетта замерла, и старуха толкнула ее к спальне.

«Ты можешь пережить насилие».

«Но ты не сможешь пережить то, что с тобой сотворят кригсхунды».

Смерть старика, жестокие слова Атило и собственный страх заставили Джульетту двигаться. Она выхватила ключ из замка, захлопнула за собой дверь и задвинула внутренний засов. Подтащила к двери сундук, потом подперла его кроватью. И, наконец, огляделась.

У нее есть кровать, одеяла, матрас. Миска с водой для умывания — воду можно пить. Ночной горшок. Толстая дверь, отделяющая ее от чудовищ. И никакого оружия.

В дверь начали колотить.

— Уходите! — закричала Джульетта. — Убирайтесь!

Но к этому времени ее крики слышало только чудовище за дверью.

Рыдания, ярость и обещания Господу сменились удивлением, когда к утру, после часового затишья, кто-то осторожно постучал в дверь ее спальни. Стук сопровождался голосом, мягким и определенно человеческим. Мужчина по ту сторону предлагал ей безопасность. От Джульетты требовалось только отпереть дверь, отодвинуть засовы, лечь на пол и закрыть глаза.