11

Снег, лежащий у фондаменто, напоминал мрамор, отполированный десятками ног, и обжигал босые ступни Тико.

Но юноша едва ли замечал холод.

Его разум заполняли воспоминания мэтра Томаса. Рука бессознательно сжимала нож, прихваченный во время бегства из печатной мастерской. И только случай привел юношу к месту уличной драки.

В ту январскую ночь Тико встретил трех женщин, навсегда изменивших его жизнь. Если, конечно, можно считать женщиной рыжую девчонку-стрегу… ^[11]А вот рабыню-нубийку — определенно. Как и пятнадцатилетнюю Джульетту ди Миллиони. Но эта, последняя, встреча была совсем короткой.

— Без клинков, — возмутился чей-то голос.

На Тико смотрела девушка. Черная, как безлунная ночь, заплетенные в косички волосы увешаны серебряными украшениями. Взгляд хищника. Одна рука на бедре, другая обхватила замерзшее дерево на краю канала. Из ссадины над глазом сочится кровь. Кивок в сторону ножа, который держит Тико, и серебро в волосах танцует с новыми силами.

— Чего уставился? — спросила она. — Никогда не видел нубийцев?

— Никогда.

Хотя даже малейшее касание серебра обжигало кожу Тико, он поднял руку и коснулся пальцем кровавой полоски у нее на лбу. Но когда он потянул палец ко рту, запястье сжала стальная хватка.

— Нет, — произнесла девушка.

Ее косички колыхались, как водоросли в канале, удерживая внимание Тико. В ноздри проник ее запах — смесь вина, чеснока и зловония. Несмотря на грязные ноги и оборванное по колено платье, она выглядела опасной и изысканной. Но в основном — опасной.

Сколько ей лет?

Видимо, достаточно, чтобы участвовать в уличной драке. Она забрала у него нож и швырнула в канал.

— Ты знаешь закон.

Да. Мэтр Томас хорошо знал законы, а сейчас воспоминания книгодела, переданные в миг смерти старика, принадлежали юноше. Хотя многие уже угасали. Когда Тико поднял взгляд, нубийка изучала его, ее глаза сверкали в свете звезд. Она приняла его за Кастеллани из-за украденной туники.

— Который из приходов твой?

Все и ни один. Он живет везде и нигде. Подальше от троп чужаков, Стражи или тех, кто охотится на него. Кажется, ей нужен другой ответ.

— Как тебя зовут? — спросил Тико.

— Амелия, — она ухмыльнулась, когда он сменил тему.

— А где ты живешь?

— Поблизости. Я камеристка. Ну, с тех пор, как госпожа Десдайо переехала.

Девушка не походила на камеристку. Хотя Тико знал о камеристках лишь благодаря осколкам чужой памяти.

— Госпожа?..

— Десдайо, моя хозяйка.

— Какая она?

Амелия глубоко вздохнула:

— Сладкая, чистый мед, да еще добавь ложку сахара. Я бы ее ненавидела, но это просто невозможно.

— Звучит ужасно.

— Должно бы, — ответила Амелия. — Но она вовсе не ужасна. Огромные глаза и большие сиськи. За нее я дам разрезать себя на куски. Вдобавок она ходячий кошелек. Хотя мужчин в ней привлекают не только деньги и тело…

— Она богата? — внезапно спросил Тико.

Амелия закатила глаза.

— А то. Она наследница старика Брибанцо. Шкатулки с драгоценностями, сундуки с монетами, бесконечные бархатные платья, рулоны шелка, картины… Мужчинам больше ничего и не нужно. Знаешь, что случается с девственностью? — вдруг спросила девушка.

— Она исчезает?

— Кто-нибудь крадет ее.

— Так было и с тобой?

— Дерьмо, — ответила она. — Дурацкий вопрос.

Амелия подняла глаза и улыбнулась. Позади Тико в арке пылал факел, и глаза девушки сияли в его свете. На шее пульсировала жилка.

— Ну, поцелуй меня.

Он сбежал. Ее оскорбительные выкрики преследовали Тико, пока он путался в лабиринте улочек, нырял в узкие проходы и выскакивал на широкие аллеи. За это время ночное небо сменило цвет с красного на привычный темно-синий, зарево вокруг домов исчезло, и тяжесть в желудке пошла на убыль.

У него хватило ума, чтобы понять: его гнев и его голод — суть одно и то же, разные способы описать тот кисловатый вкус во рту, когда нубийка запрокинула голову и подставила шею для поцелуя.

Статуи, фрески и мозаики.

Вдоль Каналассо выстроились величайшие дворцы города. Богатые здания, отделанные резьбой и маленькими квадратиками цветного стекла. Многие дворцы раскрашены. Резьба, статуи и картины не походили ни на что виденное им раньше. В обрывках его памяти дома всегда деревянные или земляные.

Стены большого зала сложены из двух слоев бревен, между которыми забита земля. На грубых балках — торфяная крыша. Зимой толстый слой снега помогал хранить тепло. А в Венеции снег совсем неубедительный, Тико едва узнал его.

Как его дом мог сгореть сотни лет назад? Он помнил Бьорнвин. Не идеально, конечно, нет, но в его памяти город был реальным и вовсе не древним.

А затем?..

Он помнил топор, врезающийся в доски судна. Мгновение слепоты, когда в его тюрьме вспыхнул свет. Тико даже не подозревал, как изменились его глаза. А пока он не бросился в воду из лодки, не осознавал, насколько быстро он теперь двигается. Ему казалось, все люди еле ковыляют по переулкам, не в силах разглядеть свой путь во тьме.

Наверное, с этими неуклюжими людьми что-то не так, думал он поначалу. Но сейчас, складывая воедино фрагменты своей памяти и воспоминания мэтра Томаса, Тико задумался, а человекли он сам.

— Кто идет?

Тико скрылся в глубине теней. Вокруг сомкнулась темнота, но он видел мерцающий свет, отраженный колоннами. Конические стальные шлемы, подбитые куртки с железной чешуей. Пятеро стражников — двое с кинжалами, еще у двоих пики. У сержанта на поясе молот. На ногах сапоги с шипованными подошвами, чтобы не скользить по льду.

— Я кого-то видел.

— Где? — небрежно спросил сержант.

— Там, — настойчиво сказал молодой парень, указывая в сторону Тико.

Сержант вгляделся в темноту.

— Командир? — произнес другой.

— Ничего там нет, — сержант отвесил парню легкий подзатыльник. — Собственной тени боится.

Тико последовал за ними через засыпанную снегом площадь, бесшумно и незаметно. Сапоги стражников скрипели на нетронутом снегу, заглушая его шаги. Он, следуя за ними, мог бы обойти всю площадь, если бы не заметил коней.

Четырех коней.

Они били копытами воздух, готовясь прыгнуть с балкона базилики Сан-Марко. Тико сразу узнал коней, поскольку их прекрасно знал мэтр Томас. А разве могло быть иначе? Они, некогда украшавшие афинский ипподром, были увезены в Византию, а потом доставлены сюда в качестве трофея. Тико никогда еще не видел лошадей вблизи.

Спасибо каменщикам, которые разукрасили резьбой фасад базилики. Тико, переставляя ноги с одной опоры на другую, легко поднялся на балюстраду балкона. Позади него остались каменные ангелы с отпечатками грязных ног на головах. Перед ним, как и ожидалось, высилась четверка бронзовых коней. А вот рыжеволосую девочку, сидящую у подножия скульптуры, он увидеть не ожидал.

Она подняла глаза и усмехнулась:

— Вот это да. Какой сюрприз.

Девочка съежилась у огня, дрожащего на ночном ветерке. Пламя горело в ее сложенных ладонях, но между ними виднелась только пустота.

У девочки были грязные волосы и непроницаемые зеленые глаза. Тико замер — одна нога на балюстраде, вторая все еще на голове каменного ангела.

— Впечатляют, верно? — она погладила копыто жеребца. — Римляне украли их у греков, потом романизированные греки украли их у римлян, а потом мы украли у них…

— Мы? — переспросил Тико.

— Ну, по правде говоря, они, — девочка посмотрела на Тико, зависшего на балюстраде. — Боишься ведьм?

Когда Тико нахмурился, ее улыбка стала шире. Он перелез через балюстраду, сожалея об утерянном ноже книгодела.

— Странный город, — произнесла она. — Странная жажда, которую ты не осознаешь… Ты не зря боишься. Я не виню тебя.

— Я не боюсь.

— Ну конечно.

Она сомкнула ладони, погасив пламя, и достала из-под халата кусок хлеба. Халат распахнулся, открыв тощие ребра. «Одиннадцать, — подумал он, — может, двенадцать, если она голодала».