– Отдыхай, Майк. Завтра у нас будет несколько встреч, и я попрошу тебя сопровождать меня. А я еще посижу. В час ночи по абсолютному в нашем парлоре – это такая система общения через Сеть в реальном времени – обычное время общей встречи. Мне надо будет там поискать кое-каких людей и задать им кое-какие вопросы.

Я пожелал ему успеха, и мы с Диком ушли в нашу комнату. Дик еще несколько минут веселил меня разными остроумными замечаниями о событиях минувшего дня – он был действительно остроумный и при этом очень добродушный парень, наш Лестер – а потом как-то сразу заснул. Я включил было виртотеатр, но смог добиться от него только канала новостей, где была очень, очень симпатичная молоденькая ведущая, вот только понять что-то в этом потоке незнакомых мне имен, реалий, названий и событий я был совершенно не в состоянии – понял только, что какой-то Махатхир Шафи на каких-то Левантийских Кубках прыгнул в длину на семь семьдесят, что было очень здорово и превысило рекорд Галактики на целый сантиметр. Меня это изрядно повеселило, потому что в мое время стоял, как скала, великий рекорд Боба Бимона – восемь девяносто. Я выключил виртотеатр, потратив, наверное, минут пять на поиск кнопки выключения (меня забыли предупредить, что выключается он программно, а не механически), и лег спать.

Откуда ж мне было знать, что на Леванте сила тяжести составляет 1,8 g. Только через три недели, когда Шафи выступал на новой серии Кубков в Космопорте, я понял, какой он великий спортсмен: он прыгнул на четырнадцать ноль семь, всего два сантиметра не допрыгнув до мирового рекорда для тяготения в 1 g.

Наутро мы разделились. Фродо попросил Ланселота остаться в отеле с Като и Святославом, чтобы немного позаниматься с ними и адаптировать к тому миру, в котором нам предстояло жить. С Диком Таук долго шептался за завтраком, и Лестер уехал куда-то – Фродо кратко пояснил, что оператору нужно уладить кое-какие наши общие дела. Ну, а я поехал с Фродо встречаться с кем-то, с кем ему было нужно встретиться.

В метро я впервые более или менее внимательно осмотрелся. Ну, само метро меня не очень удивило: подумаешь, прозрачные гибкие сигарообразные вагоны, стремительно мчащиеся в прозрачных же тоннелях среди бесконечных разноцветных (по большей части зеленых и желтых) конструкций Космопорта, оплетенных сотнями вьющихся цветных кабелей и трубопроводов. В конце концов, на то оно и будущее. Меня гораздо больше удивили люди. Я-то, наивный, думал, что здесь будут выделяться в толпе Святослав, или Като, или, может быть, я. Как бы не так. Люди были одеты с такой ошеломляющей пестротой, представляли собой такое головокружительное разнообразие типов и рас, что выделиться на их фоне можно было бы, разве что раздевшись догола: полураздетых я в толпе видал, и очень много видал, а вот совсем обнаженных не было.

Как ни странно, некоторое время сильнее всех выделялся, пожалуй, Фродо – в своем одеянии он напоминал студента XIX века (сам он, правда, называл этот стиль именем какого-то их нынешнего молодежного деятеля), только очень уж ярко раскрашенного: ведь, помимо ярко-синих штанов и ярко-зеленой торбы, сейчас полупустой, на нем под черной курткой, которую Таук сейчас расстегнул (в общественных помещениях Космопорта всегда царит одна и та же, вполне комфортная, температура, кажется – 21 градус по Цельсию), была еще длинная холщовая рубаха вроде толстовки, ярко-красного цвета. В районе Залов Ожидания на Фродо еще иногда оглядывались, особенно пожилые люди. Сначала мне казалось, что с раздражением. Потом я услышал, как одна пожилая дама говорит своей не менее почтенной спутнице:

– Взгляни, какой яркий. Помнишь?

– Да, было времечко, – согласилась седовласая спутница, жиденькие косички которой были заплетены цветным бисером, и мелко захихикала.

Фродо почему-то ужасно смутился. Выяснилось, что его внешний вид страшно старомоден. На всей Новой Голубой, выяснилось, он был один такой, а в Космопорте стиль Ванно Янни (или Янно Ванни, не помню уже) кончился лет пятьдесят назад. Янни этот самый, или Ванни, оказывается, был лидером студенческих Отрядов Прямого Действия, которые за что-то там выступали в конце восемьсот пятидесятых – начале восемьсот шестидесятых, каковые, в свою очередь, считались теперь ужасно романтическим временем. Э-э, дружок, да ты настоящий романтик, сказал я про себя. Смущенный замечаниями старушек, Фродо высоко вскинул голову и пошел дальше, прямой и несгибаемый.

Правда, когда мы пересаживались на другую линию в районе Субурбии, глубоко в недрах Западного полушария Космопорта, на Фродо уже не оглядывались: здесь пожилые люди если и встречались, то в основном в составе туристических групп, дисциплинированно семенящих за деловитыми экскурсоводами с воздетыми над головой флажками туристических компаний, а основную массу прохожих составляла молодежь весьма богемного вида, среди которой даже стилем Янни-Ванни выделиться было непросто.

Новая линия, на которую мы сели, была заметно тихоходнее прежней, и поезда были меньше размером, и туннели – меньше диаметром, и кабели за их прозрачными стенками вились в основном черные и белые, а в характерной космопортовской желто-зеленой гамме стали мелькать и архаичные серо-голубые тона. Выяснилось, что мы в Сотых горизонтах, ниже самой древней поверхности первоначального Космопорта, который был основан много столетий назад первым властителем из династии Пантократоров, и эти конструкции вокруг нас – очень-очень древние, а метро, на котором мы едем – это одна из пяти Первых Линий, тех самых, создатели которых поклялись Третьему Пантократору, что линии проработают бесперебойно две тысячи лет, и что здесь живут либо очень-очень богатые люди, либо очень-очень крутая и прогрессивная молодежь, и что мы едем в Галанет-клуб «Стойкий Коннект», где Фродо вчера вечером назначил на сегодня несколько встреч, и что в этом клубе обычно собирается множество людей из самых экзотических сетевых сообществ, вроде тех, в которых состоял и сам Фродо.

Я сложил в уме два и два и сказал:

– Ты все это знаешь из книг? Ты же никогда не бывал в Космопорте.

– Отчасти из книг, – кивнул Фродо, – но в основном – из Галанета. Я очень много читаю, видишь ли. Ну, это я уже говорил.

Клуб «Стойкий Коннект» представлялся мне каким-то гибридом тех ночных клубов, в которых мы несколько раз играли с группой «20 000 миља под морем», и машинно-терминального зала компьютерного центра Института экономики, с его белыми стенами, множеством мониторов и ярким освещением. Действительность, как это обычно бывает, оказалась хитрее. Вход в клуб был расположен прямо под станцией метро и выглядел весьма стильно: было такое ощущение, будто по наклонному пандусу (он не был наклонным: иллюзию угла создавала его причудливо волнистая зеркальная, но на ощупь совсем не гладкая поверхность) входишь внутрь какого-то сложного прибора. Мы заплатили за вход по четыре марки с носа; за эти деньги в одном из бесчисленных полутемных извилистых коридоров нам полагался «отсек» – маленькая, тускло освещенная каморка с мощным компьютерным терминалом и столиком для напитков, на котором, стараниями миниатюрной, азиатского вида официантки в строгом черном комбинезоне с неожиданно игривым вырезом вокруг пупка, сразу же появилось входившее в стоимость входного билета пиво. Была в клубе и музыка – довольно громкая, но не надоедливая, что-то инструментальное с любопытными переливами тембров и острой ритмической пульсацией, но без каких-либо барабанных или вообще ударных звуков. Музыка доносилась, казалось, отовсюду, и я был немало удивлен тем, что в каждом из отсеков она была разная. Выяснилось, что вечером здесь бывают и концерты, и что есть здесь и большой зал, где они проходят, но сейчас, во-первых, еще не время, а во-вторых – мы не за этим, собственно, сюда пришли. Фродо небрежно простучал по клавиатуре нашего терминала, входя в сеть, и тут же вытащил из кармана куртки и разложил возле клавиатуры свой блокнот. Я искал взглядом кабелей, но их не было: как видно, подключать блокнот к другим машинам можно было и не только через кабель.