Турки называют это сооружение Дунук Таш или «опрокинутый камень». Говорят, что когда-то здесь был дворец принца, и принц этот оскорбил Мухаммада, за что Пророк опрокинул его дворец. Останки обидчика погребены под обломками. Менее причудливая, но столь же ошибочная теория утверждает, что это гробница Сарданапала.

Можно легко подняться на вершину стены, и думаю, что любой, оглядев строение, согласится, что это подиум, то есть основание римского храма. Очевидно, что обнажившаяся сейчас основа раньше была закрыта кирпичной кладкой, поверх которой лежал, возможно, еще и мрамор.

Руины во всех направлениях изрыты ходами, проложенными искателями сокровищ, но их лопаты скоро упирались в твердый, как сталь, римский цемент. Уильям Буркхарт Баркер в книге «Лары и пенаты», опубликованной в 1853 году, рассказывает о нескольких-решительных штурмах этой стены. Два-три образованных европейца, жившие в то время в городе, решили, что здесь гробница и что, пробравшись внутрь, можно найти несметные сокровища. Одним из самых энергичных старателей оказался французский консул, который после многочисленных разочарований был вознагражден находкой — «два пальца, явно принадлежавшие огромному мраморному человеку, соединенные вместе; но выглядят они не так, как будто их отбили от статуи, а так, как будто они сами по себе являются законченным произведением».

Современный путешественник оценит эти руины, потому что стена — единственное место в Тарсусе, откуда открывается хороший вид на окрестности. Даже оттуда, сверху, не увидишь Средиземного моря, но течение Кидна проследить можно, — река, петляя по равнине, ползет на юг, к заболоченному заливу, что находится в пяти милях. На севере равнина постепенно поднимается, а через тридцать миль уже стоит огромная стена Таврских гор.

Когда родился святой Павел, Тарс уже был одним из древнейших городов эллинистического мира. Процветание объяснялось географическим положением города и предприимчивостью его жителей. Подобно жителям Глазго, которые веками углубляли Клайд и в конце концов сделали его одной из великих судоходных рек мира, граждане Тарса старательно углубляли лагуну, куда впадает их река перед тем, как повернуть к морю.

Итак, они прорыли судоходный канал и углубили залив. Они построили доки и пакгаузы — фундаменты до сих пор лежат в болоте. Пока местные инженеры заботились о дренировании канала и вели работы в гавани, здесь был крупный порт Древнего мира.

Строители провели дорогу сквозь Киликийские ворота, и таким образом получился исторический горный перевал на дороге от Евфрата к Эфесу и Риму. Итак, Тарс был не только знаменитым портом и богатым торговым городом, но и звеном, связующим Восток и Запад. Весьма символично, что человек, избранный для того, чтобы растолковать христианство Востоку, — уроженец города, более, чем любой другой в эллинистическом мире олицетворявшего смешение Востока и Запада.

Таре оставил свой след и в истории муниципального управления, так как в этом городе некоторое время правили философы. Знаменитый университет в Тарсе славился во всем мире. По тяге к знаниям и усердию студентов Страбон ставил его выше Афинского и Александрийского университетов. Та же бьющая через край энергия, которая побуждала сыновей Тарса изменять природу, ставя ее на службу торговле, вдохновляла их и в интеллектуальной сфере. Среди многих качеств, которые мы ценим в святом Павле, — его огромная сила воли, целеустремленность и то, что англичане назвали бы драйвом. Он был истинный сын своего города, прорубившего в скале Киликийские ворота. Важно помнить, что святой Павел родился не в погруженном в истому восточном оазисе, а в городе, где царил дух физических и интеллектуальных свершений.

Все студенты университета в Тарсе были из Киликии. В отличие от Александрии и Афин, Тарс не привлекал чужих. Но студенты Тарса любили посещать другие университеты, чтобы усовершенствовать свое образование, и немногие из них, говорит Страбон, возвращались домой, с их жаждой знаний и усердием к наукам они везде могли найти себе место. Если достижениями в физической сфере Тарс напоминает нам Глазго, то интеллектуальной атмосферой он, возможно, схож с Абердином.

Именно из Тарса Марк Антоний — он отдыхал здесь после битвы при Филиппах — послал за царицей Египта Клеопатрой, чтобы наказать ее за то, что помогла Кассию. Клеопатра, зная, как Марк Антоний расправляется с врагами, решила ошеломить его своим появлением, и этот сюжет обессмертили впоследствии Плутарх и Шекспир. Когда египетский флот из моря вошел в залив, Антоний, сидевший на мраморном троне, установленном на улице Тарса, заметил, что толпа горожан как будто растаяла, оставив его в одиночестве: все побежали смотреть на приближавшиеся корабли. Появился корабль с золоченой кормой, пурпурными парусами и серебряными веслами. Звучали флейты и арфы. Одетая богиней любви Клеопатра возлежала под балдахином, усыпанным блестками, а мальчики-купидоны обмахивали ее опахалами. На палубе стояли самые красивые рабыни, одетые нереидами и грациями. До толпы на берегу доносился аромат благовоний, которые курили на палубе корабля.

Как часто, должно быть, святой Павел слышал этот рассказ от стариков, помнивших прибытие Клеопатры.

2

Я шел по одному из переулков Тарсуса. Несколько убогих лавочек приглашали прохожих зайти. Там, внутри, в темноте пряли нить из овечьей шерсти и ткали грубую ткань.

Улица ткачей — единственное, что связывает этот город с Тарсом, в котором родился святой Павел. Я с удивлением и радостью обнаружил, что эти люди и сейчас изготавливают ткани, из которых шили свои шатры кочевники с Таврских гор.

Мой интерес был так заметен, что ткачи показали мне весь процесс, от начала до конца. Они проявили такую доброту, учтивость и чувство юмора, что я почувствовал себя как дома, в Англии.

Шерсть берут от овец с Таврских гор, где снег лежит до мая. В таком холоде животные отращивают великолепные шубы. Ткань из их шерсти всегда славилась своей прочностью и долговечностью.

На Востоке ткань для шатров ткут грубую. В античные времена на родине апостола изготавливали превосходный киликиум — так называли эту грубую власяную ткань по имени провинции Киликия. Память о ней живет в современном французском названии власяницы — «cilice».

Технология очень примитивная. Прядильщик с мешком, полным овечьей шерсти, то приближается к прялке, то отступает — вытягивая нить. В соседней мастерской на полу, опустив ноги в яму, сидят ткачи. Их станки практически ничем не отличаются от тех, которые использовали на заре истории. Нити свисают с валика, а готовая ткань наматывается на тот же валик. Неуклюжие, но эффективные и очень живописные приспособления — единственный тип ткацкого станка, который использовали в Греции и Риме. Я вспомнил роспись на греческой вазе в Британском музее, где Пенелопа сидит за станком того же образца.

Наблюдая за ткачами, я понимал, что вижу нечто, что видел в свое время и святой Павел. Вернись он сейчас в Тарсус, он не нашел бы здесь храмов, терм, статуй, рыночной площади, даже реки. Но в маленьких мастерских по-прежнему занимаются ремеслом, которое кормило людей в Фессалонике, Коринфе и Эфесе.

Такие нехитрые ремесла обычно переживают империи, потому что удовлетворяют простые человеческие нужды. Сколько бы варвары ни разбивали мраморные статуи, сколько бы ни разрушали акведуки, какая бы ни случилась война, осада, резня, в один прекрасный день опять наступит мирная жизнь, и в Тарсусе снова можно будет купить отрез ткани.

Глава третья

Конья

Я совершаю «гастрономическое путешествие» на поезде по Турции в Конью. Останавливаюсь в русском отеле. Знакомлюсь с реформами Гази, посещаю местную школу и прихожу с визитом в дом современного местного чиновника.

1

Весь день барабанил дождь.

Никогда не забуду три четверти часа при выезде из Аданы — мы со скоростью улитки поднимались в горы, въезжали в тоннели и выныривали из них, а слева зияли страшные ущелья, в которых, несмотря на то что ярко сияло солнце, было темно. Они напомнили мне ущелье близ перевала Килликранки в Шотландии, только здешние — гораздо глубже. Далеко внизу прыгал с камня на камень, иногда прячась в трещины, небольшой ручеек. Елки и сосны, как и мы, стремились наверх, в горы.