– Вот! Наконец-то за целый день из уст мужчины выдавила первое умное слово. Ой! А твой этот… опять твердый и толкает меня сзади.

– А он хочет, чтобы твоя эта… поймала его в объятия и скушала.

– Мне? Прямо вот так сверху?

– Почему бы и нет? Давай попробуем.

– Давай, – шепнула, томно вздохнув. Острые сосочки упругой груди нырнули вниз, нежное бархатное тело прижалось ко мне. Беспокойно подвигавшись, пышущее жаром лоно пленило умышленно проигравшего в поддавки верного, готового к новым путешествиям друга и медленно, плотно обнимая, упрятало в недрах своих глубин.

Снова мое сердце гулко ударило в груди, сладкая истома пронзила кровь и понеслась обволакивающим туманом по сознанию и рассудку в который раз за ночь. Мне было классно! Но не только мне! Было видно, что новизна позы породила в Изабель новизну ощущений. Медленно-медленно двигаясь, она слушала их, тихо постанывая, словно дегустатор, пытающийся постигнуть букет поглощаемого маленькими глоточками нового вина. С каждым движением-глотком ей нравилось все больше и больше, дыхание становилось все чаще, все громче, все глубже, и наконец доне захотелось испить всю чашу до дна. Тело непроизвольно нашло самую удобную позу: оно откинулось и выгнулось назад, устремив подрагивающую в темпе галопа грудь в потолок, она откинула правую руку запястьем на чело, словно удерживая шляпку от напора стремительно несущегося навстречу наезднику ветра, а левую уперла мне в колено.

Ураган чувств загнал мне вниз живота новый невиданный клубок страсти. И не было сил терпеть в этот раз. Но ее стон превратился в непрерывный громкий крик, она остановилась, замерла, тело вздрогнуло и забилось в конвульсиях экстаза, и Изабель упала мне на грудь. Ощущение хлынувшего горячего потока взорвало и мой клубок, а в звонкий голос ее сопрано вплелся и мой протяжный хриплый стон.

И так, обнявшись, сцепившись, словно в исступлении, мы пролежали долго, пока не расслабилось тело, пока не успокоилось дыхание. Мы отдали себя друг другу без остатка.

– Я беспутна? – тихо спросила Изабель.

– Нет, ты дурочка.

– Почему? – обиженно прошептала она.

– Потому, что ты настоящая женщина, и я тебя люблю.

– А я люблю тебя. Ты настоящий рыцарь.

– Дон Кихот де Ла Манча.

– Что-что? Ты читал дона Сервантеса Сааведру?

– Да.

– Но эта книга стоит в моем шкафу, и ты ее не мог видеть.

Когда ей сказал, что книгу читал там, у себя на родине, дона была ужасно удивлена. Затем приподнялась, поцеловала мои руки и сказала:

– Нет, милый, даже несмотря на твой возраст, ты не Ламанчский, ты – настоящий.

Мы признавались друг другу в любви и были искренни, но не обманывались. Оба прекрасно понимали, что по множеству причин нам никогда вместе не быть, но я почему-то был уверен, что и в конце жизни сохраню к этой женщине самые добрые чувства.

Изначально, когда возникла такая возможность, в мои планы входило создать обстоятельства, при которых хозяйка замка будет мне обязана. В результате в свое время она позволит на территории этого поместья развернуть мобильную группу бойцов для подготовки военного похода в Украину. Но когда нечистая сила дернула за язык, а ошарашенная, придавленная грузом долга и потому наплевавшая на чисто женскую честь Изабель в полупрозрачном пеньюаре все же после полуночи появилась в моей спальне, понял: моя затея накрылась медным тазом.

Отправить ее восвояси – все равно что унизить пренебрежением, значит, завтра отсюда нужно уходить, и навсегда. Уложить дону в постель – значит радоваться ровно до того момента, пока падре-исповедник не накрутит ей хвоста. Поэтому, махнув рукой на жизнь-жестянку, выбрал из двух зол более приятное.

– Дорогая Изабель, – выскользнул я тогда полуобнаженным из-под балдахина в одних семейных трусах и все же сделал попытку разрулить ситуацию. – Прошу простить меня, но если тебе мое общество неприятно, не хочу, чтобы ты насиловала свою душу и свое тело. Давай расстанемся друзьями, и я немедленно покину замок.

– Нет, Микаэль, ты мне не неприятен. – Удерживая в руке яркую масляную лампу со стеклянным колпаком, она опустила глаза на мои оттопыренные по совершенно очевидной причине семейные трусы и тихо добавила: – Я сама этого хочу.

Просвечивающий пеньюар совершенно не скрывал прекрасную фигуру. Отобрав и отставив лампу, я подхватил женщину на руки, ощущая, насколько она зажата из-за страха будущих отношений. Стараясь расслабить тело и завести чувства, не спешил удовлетвориться сам – целовал, гладил, ласкал эрогенные зоны, но как только собирался входить, она вдруг опять зажималась. Не явно, а внутренне, и, как позже выяснилось, это у нее происходило с самого момента лишения девственности. Ну а супруг что? Говорит, ничего, нормально – полтора-два десятка раз дрыгался, слезал с нее и тут же засыпал. Вот такое удовольствие.

Но нет, я тогда не сдался. К сожалению или к счастью, упорно вел войну организм не того старого ловеласа-перехватчика, умеющего играть на своих и чужих чувствах, а молодого и страстного парня, поэтому приходилось сдерживаться до боли, и все же мое терпение и многолетний опыт общения с прекрасным полом помогли девочке победить себя.

Та ночь и все последующие были самыми потрясающими и счастливыми в жизни Изабель и в моей жизни.

– О, моя дорогая, чувствую себя заливной рыбой.

– Хи-хи.

– Все, слазь с меня, мой бутерброд, и лезь в корыто, будем мыться и спать, иначе скоро коньки отброшу.

– А что такое коньки?

– Нет-нет! Об этом – завтра ночью.

Наметили дату выезда, двадцать второго сентября, а выбрались на четыре дня позже. Угадайте с трех раз, кто в этом виновен? Совершенно верно, тот, кто больше всех жаждал попасть в столицу, – дражайшая дона Изабелла. Задержка была вызвана задумчивой растерянностью: перебирая гардероб, никак не могла определиться с количеством, фасоном и внешним видом платьев и драгоценностей, которые нужно было грузить в огромный сундук. Пришлось намекнуть, что за пять лет столичная мода могла и измениться, поэтому пусть лучше возьмет вещи, необходимые в пути, а также деньги, и на месте разберется.

Гарнизон замка тоже все дни бурлил. Десятниками были заслуженные воины, поэтому Педро поступил не как командир, а по понятиям: разыграли в кости, кому ехать, а кому остаться, так как отправиться в путешествие желали все. За последние пять лет никто дальше ленных земель и не выезжал, а здесь – целая столица. Не знаю, то ли он смухлевал, то ли действительно повезло, но отправился именно Педро.

В конце концов сборы были закончены, и мы двадцать шестого рано утром отправились в путь.

С собой в дорогу забрал все свои вещи. Вообще-то мне все равно пришлось бы возвращаться, и можно было оставить золото, драгоценности и некоторые документы, но очень уж не хотелось напрягать ум и возбуждать подозрения моей милой любовницы. Кстати, судьбой дона Аугусто де Киночета озаботились через два дня его соседи, уж очень специфическим запахом перло от этого дома. Но, как ни странно, общественного резонанса известие об этом убийстве не вызвало. Среди мещан прошел слух, что это дело рук благородных и убиенный пострадал за какие-то неизвестные прегрешения, так как ни вещей, ни денег (в секретере нашли около шестисот пиастров) убийцы не взяли. Через пару дней все разговоры об этом затихли. Правда, Изабель прямо спросила, причастен ли я к этому. Молча отрицательно качнул головой и отвернулся. Не знаю, что она подумала, но больше никаких вопросов не задавала.

Чем мне не нравятся нынешние дальние переезды? Нет, с лошадьми все в порядке. Да и как я, Михайло, к ним могу относиться? Люблю, естественно. Конечно, это не мой «Гелендваген» из той жизни, но и в седле чувствую себя комфортно.

Клопы – кусачие разносчики болезней. Вот гадость, которую терпеть не могу, а найти ночлег, в котором они не водятся, практически невозможно. Здесь народ привык и относится к ним как к неизбежному злу. А вот в замке Изабель клопов нет. И в моем доме не будет. Не знаю еще, каким он станет, мой дом, то ли размером с маленький феод, то ли с пол-Америки, но тот, у кого в моих владениях заведутся клопы и тараканы, будет платить в казну самый большой прогрессивный налог.