Еще один корабль конвоя пошел ко дну перед самым рассветом. А когда день стал набирать силу, они оказались свидетелями последнего жестокого происшествия этого похода.

Отставший из-за какой-то неисправности корабль неожиданно стал медленно погружаться в воду. Его торпедировали. Из-за большого крена, полученного от попадания торпеды, ни одна лодка от него не отвалила. Матросы бросались в море и торопились отплыть подальше от смертельного водоворота. "Компас роуз" кружил поблизости, пока корабль исчезал с поверхности моря. Вот он совсем исчез, и на воде появились мелкие и крупные воронки водоворота. Эриксон направил корвет в центр катастрофы, к темным точкам человеческих голов. Но когда капитан уже готов был отдать приказ спустить шлюпку, эхолот засек цель. Сигнал был ясным и четким. Локкарт, находившийся по боевому расписанию в гидроакустической рубке, почувствовал, как екнуло сердце. Наконец-то!

— Засекли цель! — крикнул он. — Курс 225. Движется влево. — И сосредоточенно склонился над аппаратом.

Эриксон прибавил обороты и повернул к цели. Им требовалось расстояние для разгона, чтобы сбросить глубинные бомбы

— На что это похоже, старпом? — спросил командир. Локкарт, прислушиваясь к шумам эхолота и глядя на кривую самописца, ответил:

— Подлодка, сэр. Ничем другим это быть не может, — Он продолжал громко повторять курс и расстояние до цели.

Эриксон решил атаковать. Но сначала совсем не обратили внимания, что корвет должен сбросить глубинные бомбы там, где спасались вплавь люди…

У командира перехватило дыхание. В воде было человек сорок. Если продолжать атаку, то наверняка все они погибнут. Эриксон знал, как и все на борту, действие подводных взрывов: удар, заставляющий море подпрыгнуть вверх, закипеть, фонтаном подняться к небу. После этого на поверхности плавают обрывки водорослей и дохлая рыба. Но теперь, кроме рыбы и водорослей, в море были люди. Они торопились в их сторону с доверием и надеждой… А под ними была немецкая подлодка. Ее нужно было уничтожить. Капитан слышал шумы лодки через специальный громкоговоритель и убедился в правильности предположений Локкарта. Бежали секунды. Расстояние стремительно уменьшалось. А Эриксон все боролся с сомнениями. Инструкция гласила: "Атаковать любой ценой", И вот перед ним живая страница этой инструкции. Люди на поверхности моря не имели никакого значения, когда дело шло о том, чтобы рассчитаться с одним из убийц…

Командир еще раз попытался найти лазейку и избежать того, что должен был сейчас сделать.

— На что это похоже теперь, старпом?

— Как и раньше: очень четкое эхо… Наверняка подлодка.

Движется?

— Очень медленно.

— Прямо над этим местом плавают люди.

Ответа не последовало. Между "Компас роуз" и подлодкой расстояние все уменьшалось, Последние шестьсот ярдов. А в том месте где они встретятся, плавали люди…

— А теперь как там, старпом? — повторил свой вопрос Эриксон.

— Теперь она остановилась. Самое сильное эхо за все время.

— В воде люди.

– А под ними — подлодка.

"Ну, хорошо, — подумал Эриксон в приступе неожиданной жестокости. — Хорошо, будем атаковать лодку. Перестав колебаться, он скомандовал расчетам бомбометания:

— По местам стоять. К атаке — товсь!

Сделав этот страшный выбор, он решил думать только об атаке.

Люди в воде дико закричали, замахали рунами, поняв, что происходит. Некоторые бросились в сторону с пути корабля, прилагая отчаянные усилия уйти на безопасное расстояние от места предполагаемого взрыва глубинной бомбы. Другие, те, что соображали похуже или были сильнее утомлены, все еще думали, что корвет спешит им на помощь. Эти продолжали радостно махать руками и улыбаться до последнего мгновения. Корабль врезался в самый центр качающихся на поверхности голов, как ангел-мститель. Изумление и ужас пловцов передались многим из экипажа "Компас роуз". Особенно команде глубинников, которые все еще не могли поверить в то, что они сейчас сделают.

"Компас роуз" несся среди плавающих людей, разрубая некоторых винтом. Несся под звон боевой тревоги. Железные бочки глубинных бомб катились по рельсам к краю кормы, где их подхватывал бомбосбрасыватель.

Последовали секунды молчания. Люди в воде и на борту глядели друг на друга, не веря происходящему. Смотрели с жалостью и страхом. Как страшные удары молота, раздались взрывы бомб…

К счастью, подробности были скрыты вихрем брызг и грохотом взрыва. Но одна деталь этого страшного деяния врезалась в память каждого. Когда взорванная изнутри вода поднялась вверх огромным серым облаком, одинокая фигура человека взлетела на самую верхушку фонтана, нелепо махая руками и ногами. Всем казалось, что человек долго висел в воздухе, прежде чем упасть обратно в воду. И словно бы проклинал их…

Когда они вернулись в район взрыва, потеряв шумы подлодки, их глазам открылась жуткая картина. На поверхности воды, покрытой пленкой крови, покачивались убитые, разорванные в клочья, обезображенные. Чайки уже хозяйничали вокруг, крича возбужденно и восторженно. Кроме птиц, все замерло.

Никто не смотрел на Эриксона, когда они покидали это страшное место. Но если бы кто-нибудь взглянул в его сторону, то поразился бы опустошенности и невероятной бледности его лица, Эриксон уже понимал, что никакой подлодки не было. Эхолот засек торпедированный корабль, медленно идущий на дно. Шум создавала потревоженная им вода…

Когда они прошли проливы, почувствовали горячее дыхание африканских пустынь и взяли курс на Гибралтар, то давно уже утратили душевное равновесие. Они были в состоянии боевой готовности восемь дней подряд. Восемь бессонных ночей. Они прожили это время в постоянной тревоге. Едва ли в этом походе была хоть минута, когда они не помнили об опасности. Они жили на битком набитом корабле, население которого раза в три превышало обычные нормы.

Вряд ли можно было придумать более тщетный и более дорогой способ траты нервов и выдержки. Кроме «Сорреля», гибель которого была для всех наибольшей катастрофой, они потеряли еще 14 судов. Две трети всего конвоя. Две трети, стертые с поверхности моря серией групповых атак. Чувство неизбежной тщетности всего, что бы они ни делали, не покидало их. Сознание того, что подлодок всегда будет больше, чем кораблей охранения, что подлодки могут нанести удар а любое время, когда захотят, было самым ужасным приобретением похода. Они были способны только подсчитывать потери на рассвете да время от времени попусту демонстрировать силу. В конце концов им надоело и это убийство, и битва.

За потери конвой отплатил потопленной «Вайперосом» подлодкой и еще одной, которая, возможно, была уничтожена. "Компас роуз" спас 175 потерпевших — почти вдвое больше собственного экипажа. Но это казалось лишь каплей в море по сравнению с потерями. Ничем, по сравнению с количеством людей, которых они убили взрывами своих глубинных бомб, вместо того чтобы спасти их. И это казалось совсем ничтожным при виде горя командира «Сорреля», задумчиво и безмолвно стоявшего на мостике "Компас роуз", когда корвет входил в Гибралтарскую гавань, огибая огромный утес Рок, надменно нависший над крошечными побежденными кораблями.

Локкарт проводил капитан-лейтенанта Рамсея до его квартиры рядом с Морскими бараками. Молчаливая прогулка по шумным улицам через веселую толпу. В конце концов они расстались почти как незнакомые. Локкарт возвратился на борт, но заснуть не мог. Он дошел до конца шкафута и увидел командира. Эриксон стоял возле своей каюты, опершись на поручни, смотрел в воду и что-то бормотал.

— У вас все в порядке, сэр? — спросил Локкарт.

— Нет, — сразу ответил капитан, — Вам-то я могу сказать "нет".

Голос его был хриплым. Трудно даже сравнивать теперешнего Эриксона с тем спокойным и уверенным человеком которого Локкарт видел и слышал на мостике.

Локкарт подошел, облокотился на поручни совсем рядом с ним. Перед ними расстилалась в лунном призрачном свете бухта, чернела громада авианосца "Арк Ройал". За их спинами высился огромный Гибралтарский утес. Вершина, к которой они стремились много дней и ночей.