Сим повернулся назад и ухмыльнулся. На пригорке, который уже утонул было в вечерней темени, блеснул костерок. Охотники, избавившись от унизительной, с их точки зрения, опеки Распознающего, немедленно встали лагерем. Наверняка теперь пьют вино, которое они забрали на стоянке сектантов, и поют свои заунывные вольные песни, песни ветра и цветущей степи.
Чтобы случайно обернувшиеся воины и ополченцы не принялись стонать от усталости, Сим немедленно прибавил шагу и сам затянул песню. Вначале один голос, потом другой, подхватили простенький мотив.
В песне, в смысл которой не вдавался ни один из поющих, речь шла об Исходе. О том, как вытесненные ненавистными врагами, о которых пелось в общих словах, люди брели по пескам и пустошам, веря, что впереди их всех ждет новая земля, не затронутая злом.
Сим прервал пение и глухо выругался, глядя в небеса. На желтом круге луны на миг четко обозначился силуэт стрекозы. Порченая тварь летела в сторону Урочища, и Симу представилось, что несет она на поживу своим отвратительным детенышам люльку, в которой шевелит ручками беспомощный владелец.
Больше никто не заметил крылатой бестии. Песня продолжалась, и в ней умирающие от голода и жажды предки взывали к небесам, прося лучшей доли для потомков. Сим же вспомнил своего младшего брата. Его загрызла такая вот стрекоза, только намного меньшего размера чем та, что промелькнула над отрядом. Тогда Урочище еще не набрало такой силы. Это было страшное потрясение для мальчика, а родители с тех пор так и не оправились. На голове отца появилась мертвенно-белая прядь, делавшая его похожим на странную птицу с хохолком. Брату было четыре месяца, самое страшное заключалось в том, что он был здоровым, крепким карапузом. Небеса были милостивы к его семье — их не коснулся страшный мор, все чаще и чаще выкашивающий мужской род из народа Долины. Беспощадный мор, который неуклонно, хоть и медленно, вел общину к вымиранию. Двух здоровых мальчиков в одной и той же семье не рождалось вот уже пятьдесят или шестьдесят лет. И счастье было нарушено прилетом одной единственной твари из гиблого леса.
Над отрядом распростерлись крылья ночи, когда смолкла песня. Еще не успели отзвучать последние ее переливы, как идущий впереди ополченец вскинул руку и закричал:
— Деревенские огни.
— Дошли, хвала небесам, — откликнулся Сим и устало сел прямо во влажную траву.
— Идите, я догоню вас позже. Нога болит, сил нет.
Все были настолько усталыми, что даже соглядатаи, а опытный командир не сомневался, что таковые в отряде есть, прошли мимо него, на ходу убыстряя шаги. Вскоре победители насекомых и сектантов были поглощены тьмой. Сим поднялся, посмотрел в сторону деревенских огней, вздохнул и заковылял в другую сторону. Нога действительно болела, но он умел справляться с болью. Пройдет день, может быть, еще одна ночь, и он свалится, измученные мышцы будут сведены судорогами.
Тогда надо будет спать, спать и еще раз спать. А пока его ждала Навна. Сим почему-то был уверен, что она не ложится, вглядываясь в подступающую темноту, беспокойно теребя бусы из речного жемчуга, которые он подарил ей при прошлой встрече. А встреча эта была без малого полгода назад. И потому Распознающий торопился, поминутно рискуя свалиться в яму, или выколоть себе глаза сухой веткой.
Ему предстояло пройти мимо болота, пользующегося в крае весьма дурной славой. То и дело тут пропадал скот, а в иные года и дети. С ним была связана масса нелепейших суеверий. Одно время серьезно считали: корень всех зол с Порчеными находится тут.
Пять зим назад Совет даже попытался прочесать болото силами воинов своей охраны. Дело было в лютую стужу. Непроходимая трясина была схвачена ледком. Из него торчали во все стороны, словно щетина на шее запойного мельника, обледенелые остовы кустов и прочей болотной растительности. Экспедиция кончилась полным крахом. В первый же день под лед провалилась собака, а попытавшийся спасти ценную скотинку ратник получил серьезное обморожение конечностей и провалялся полгода в бане, вдыхая целебные травы, пока смог вновь встать в строй. На следующий день сова, ни с того, ни с сего кинувшаяся на начальника воинов, унесла его шапку, и начальник тоже слег. В довершении всех бед ратники решили, что виноват упомянутый запойный мельник, который жил на самом краю болота. Кстати сказать, весьма примечательное место для людей его профессии. Он словно бы сам напрашивался на неприятности. И неприятности явились ввиду десятка вооруженных детин, озверевших от холода, запуганных «колдовством» и утомленных бесцельным походом. Они запалили мельницу, не удосужившись выяснить, есть ли кто внутри. А внутри был сам мельник, да двое его дюжих родственников, которые выскочили из дыма и чада, размахивая увесистыми дубинами. Утихомирить их миром так и не удалось. Пока последняя стрела уложила последнего погорельца, один воин был убит, а у троих были перебиты руки-ноги. И это не считая изломанных луков, переломленных копий и измочаленных шлемов.
Вернувшийся из позорного похода тогдашний начальник воинов бросил свой пост, разругался со старейшинами, а в довершение истории еще и ушел жить к степнякам. С тех пор старейшины и слушать не хотели про болотные чудеса, а среди простых селян укоренилось мнение, что в топях явно не чисто, особенно вокруг горелой мельницы.
Сим сейчас как раз проходил неподалеку от нее. Луна плыла в облаках, звезды освещали дорогу влюбленному. Он ни во что не ставил деревенские россказни, а потому пошел прямо через выгоревший пятачок травы. Топи были справа от него, ближайшее селение, огни которого как раз пропали за лесистым холмом, слева.
Распознающий услышал легкий всплеск и схватился за нож на поясе. Послышался топот ног… Нет, лап. Частая дробь приближалась. Сим уже примерно представлял, с чем ему предстояло столкнуться. Без сомнения, это был паук. Большой, «порченый» паук, и так далеко от Урочища…
Восьмилапый прекрасно чувствовал жертву во тьме, человеку же приходилось уповать на луну, которая как на зло, закатилась в пышные облака. Сим почувствовал впереди движение и шагнул в сторону, однако, недостаточно проворно. Он ощутил легкий удар в области живота, затем сильный рывок. Какая-то сила сорвала с него пояс, затем ухо вновь уловило суетливый топот. В свете крупный звезд впереди блеснули тусклые глаза паука, который вновь готовился выплюнуть свою охотничью нить.
Простой смертный совершил бы роковую ошибку, пустившись наутек. Восьмилапые были проворнее двуногих, по крайней мере, те из них, что были «порчеными». Но в лапы охотнику попался Распознающим, каковой не раздумывая прыгнул вперед, размахивая ножом. Волна злобы настигла мужчину в броске, однако тело питомца Школы не нуждалось в управлении оцепеневшим от ужаса мозга. Руки, уже оплетенные тугими нитями, взметнулись и погрузились в паучий глаз.
Не ожидавший такой прыти от своей добычи, паук попытался отскочить, но собственная нить послужила дурную службу, увлекая за собой Сима, который пинал его и кромсал ножом.
Пауку удалось отцепиться, и он бросился в сторону болота. Послышался жирный всплеск, потом все смолкло.
Сим, не веря в свою удачу, принялся торопливо сдирать с себя охотничью нить. Он знал, что вскоре клейковина затвердеет, и ее не возьмет ни нож, ни зубы. Уже сейчас лезвие залипало в вязкой веревке, и Сим отбросил его в сторону, чтобы совершенно не лишиться оружия. В несколько рывков ему удалось освободиться. На обрывках нити остался левый рукав рубахи и полоска кожи. Рана саднила, однако человек знал, что ему выпала невиданная удача избежать хелицеров, яда и удушения нитью.
Так далеко в сердце Долины Порченые еще не забирались. Это требовало его немедленного доклада старейшинам. Однако Сим пошел на компромисс со своей совестью. Он решил все же продолжить свой путь к Навне, но добив паука. Тот был где-то поблизости, раненый и перепуганный. Скорее всего, это была серебрянка, иначе что бы восьмилапый делал в воде.
Распознающий вспомнил, как любил в детстве забавляться с этой разновидностью насекомых. Серебрянки плели свои тенета в глубине вод, прикрепив свой кокон к растениям и наполнив его пузырьками воздуха, которые приносили на глубину с помощью ворсинок на спине. Пузырьки эти казались каплями жидкого серебра, отчего и произошло само названия тварей.
